– Верхнеднепровский уезд Екатеринославской губернии [4] . Село наше – волостное…

– Немцев у вас стоит много?

– Немцев мало. Они в основном в Киеве, да в Харькове располагаются, на квартирах задницы греют. У нас же – австро-венгерские экспедиционные войска, да отряды Центральной рады. Другого противника пока нет. Этих же мы колотим почем зря.

– Красногвардейские отряды тоже колотят их почем зря… Почему вы не поддерживаете их? – спросил Свердлов. – У нас есть сведения, что южное крестьянство заражено крайним украинским шовинизмом и встречает немецкие экспедиционные войска хлебом-солью, с особой радостью, как своих освободителей. Это так?

– Это не так, совсем не так! – Махно незаметно для себя начал горячиться. – У вас неверные сведения об украинской деревне. Я сам, лично, – Махно ткнул себя кулаком в грудь, – являюсь организатором нескольких крестьянских батальонов и что-то не помню, чтобы мы встречали австрияков хлебом-солью. От нашего хлеба с солью они бегают, как козы от чугунка с кипятком. И вообще, товарищ Свердлов, украинское крестьянство могло бы организоваться в могущественную революционную армию, только нам очень важно знать, что войну с немцами ведем не мы одни – есть еще и единый революционный фронт. А красногвардейские отряды, о которых вы говорите, – это не отряды, а, извините, недоразумение…

Свердлов вскинулся – ему сделалось неприятно:

– Это как так?

– Те отряды, что были у нас, вообще боялись отходить в сторону от железных дорог – они все время держались железок… Если видели, что бой разворачивается не в их пользу – мигом прыгали в вагоны и укатывали восвояси. Паровозы у них всегда стояли на парах, удирали они без оглядки. Только пыль столбом поднималась.

– Неужели это так? – неверяще спросил Свердлов.

– Да, – подтвердил Махно, – это так. Красногвардейские отряды всегда держались и держатся своих эшелонов и отступают вместе с ними, зачастую вообще не зная, где находится противник. Что же касается какой-нибудь деревни, расположенной в двадцати километрах от железки, то там они вряд ли когда появятся – не придут и не вооружат население винтовками. Хотя должны и прийти, и вооружить, и более того – сходить с крестьянами в первый бой… Но этого, товарищ Свердлов, не было ни разу. Я таких случаев не знаю.

Нестору Махно нравилось, как он говорит – убедительно, с напором, громко, четко, мысли формулируют умно – он видел, как у Свердлова темнели глаза – значит, рассказ гостя брал председателя ВЦИКа за живое.

– И вы, товарищ, можете назвать фамилии командиров таких отрядов?

– Могу. Богданов, Свирский, Саблин…

– Доверия в крестьянской массе к этим командирам, вы считаете, не было никакого?

– Абсолютно никакого. Хотя сами крестьяне видят в революции единственное средство избавления от гнета помещиков, богатеев-кулаков, а также тех, кто им верно служит – чиновников.

– Да-да-да. – Свердлов, соглашаясь с Махно, покивал часто головой, что-то черкнул у себя в блокноте, потом, взяв у гостя квиток, дающий право на проход в Кремль, что-то написал в нем размашисто. – Значит, так, товарищ… Давайте договоримся следующим образом: вы завтра зайдете ко мне в час дня снова, и мы вместе отправимся к товарищу Ленину. Не опаздывайте, пожалуйста. Вот вам пропуск, я его продлил, – Свердлов отдал Махно квиток, энергично потряс гостю руку. – До завтра!

Щеки у Свердлова были бурыми, нездоровыми, в сеточке темных сосудов – видно было, что человек этот – хворый. Махно ответил на рукопожатие хозяина кабинета также энергично.

«На другой день, ровно в час дня, я был опять в Кремле у председателя Всероссийского Центрального комитета Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов – тов. Свердлова, – написал впоследствии Махно [5] . – Он провел меня к Ленину. Последний встретил меня по-отцовски и одной рукой взял за руку, другой, слегка касаясь моего плеча, усадил в кресло. Затем попросил Свердлова сесть, а сам прошелся к своему, по-видимому, секретарю или переписчику и сказал ему:

– Вы, пожалуйста, закончите это к двум часам, – и лишь тогда сел напротив меня и начал расспрашивать».

Лицо у Ленина было, как и у Свердлова, нездоровым, лоб – серым, глаза – усталыми.

– Из каких вы, товарищ, местностей? – первым делом спросил Ленин, и Махно понял, – чутье он имел отменное, – что перед ним человек, что называется, конкретный – задает конкретные вопросы, надеясь получить конкретные, очень точные ответы.

Махно невольно подобрался, ответил сжато, красочно, четко, постарался в нескольких словах даже описать родное Гуляй-Поле, добавив гордо, что в селе есть металлургический завод. Отметил про себя, что Ленин в ответ одобрительно приподнял одну бровь.

– Как крестьяне ваших местностей восприняли лозунг «Вся власть Советам на местах!»? – картавя больше обычного, спросил Ленин, сунул правую руку за пройму жилетки – он был в жилетке, пиджак его висел на спинке стула.

Махно неожиданно подумал о том, что Ленин держит руку так, чтобы не пожимать руки всем, кто приходит к нему в кабинет – в конце концов это ведь неприятное занятие, требующее дополнительной гигиены.

– И как реагировали крестьяне на действия врагов этого лозунга вообще и Украинской Центральной рады, в частности? – Ленин потер пальцами усталые глаза.