Точки были расставлены, не осталось никаких оговорок и поправок, ясность была полная, и, наверное, пришло время вспоминать какую-нибудь молитву за упокой собственной души, потому что я не питал абсолютно никаких иллюзий насчет исхода предстоящего раунда.

– Если уж в кои-то веки ты вспомнил о собственной душе, то пора определиться с выбором религии, – тактично подсказал внутренний голос.

А ведь действительно, я не принадлежал ни к одной церкви и, кроме «Харе Кришна, харе Рама, Рама, Рама, харе, харе», почерпнутой из сингла Боя Джорджа, не знал больше никаких молитв.

– По-моему, негусто.

– По-моему – тоже, но сейчас уже поздно что-то менять.

Во всяком случае, про кришнаитскую мантру я знал хоть немного больше, чем обо всем остальном вместе взятом, поэтому, решив, что мудрость Востока, соединившись во мне с менталитетом Запада, пустит глубокие корни веры в молодой, не отягощенной пороками душе, и ниспадет на меня благодать небесная, и попаду я прямиком в кришнаитский рай, если он у них, конечно, имеется в наличии, и...

– А прекрасные гурии будут там вечно ублажать могучих воинов...

Я замешкался, сбившись с мысли. Этот змей-искуситель действительно знал, чем меня достать, Если верна теория, что каждый после смерти попадает в тот ад или рай, в который свято верит по учению своей религии, а несчастные атеисты не попадают соответственно своей вере вообще никуда, то идея развлечений с ублажающими прекрасными гуриями на весь остаток вечности звучала более чем заманчиво. Наверно, это очень даже стильно – потерять невинность на небесах.

– Но ты же не знаешь, что предлагают нам кришнаиты, – сделал я слабую попытку отразить его пропагандистско-религиозную атаку.

– Гу-у-у-у-ри-и-и-и, – с томным придыханием протянул он. – В одном месте, насколько мне известно, нам предлагают прекрасных гурий, а что нам предлагают в другом, ты, в силу своей необразованности, в свое время даже не позаботился узнать. И кстати, – продолжал он, – если ты еще хоть немного потянешь с выбором, то, пожалуй, вон та тревожная субстанция, выползающая на поляну, отправит тебя вообще неизвестно куда.

Я посмотрел на эту тварь и пришел к выводу, что если шансы выжить – один против ста, то лучше приготовиться к смерти, и ничего такого ужасного в этом нет. Просто надо обладать неиссякаемым оптимизмом и верой в светлое завтра, которое потому и будет светлым, что вам там места не найдется в связи с преждевременной кончиной уже сегодня, а из этого, в свою очередь, следует, что...

– Что ты решил с религией? – взорвался в моей больной голове истеричный крик.

– Я поднимаю на мачте гибнущего фрегата новое знамя и объявляю священную войну неверным собакам, посмевшим посягнуть на... На что же они обычно посягали – эти неверные собаки? – Я никак не мог сосредоточиться.

Мысли кружились безумным хороводом, словно воздушные шарики, наполненные гелием, и улетали ввысь, не позволяя себя поймать. Я чертовски устал за этот бесконечный день, и теперь мне было уже все равно, сошел ли я с ума, или это просто бред, набитый кровавыми кошмарами, или дурной сон с печальным концом, или смертельная ловушка для наивного кролика-неудачника, или...

Веки, покрытые пеленой грядущих поражений и пеплом былых побед, сомкнулись на полуслове, и в тумане, окутавшем бесконечное число вселенных, поплыли ничего не значащие слова, закованные в лучи восходящей луны.

– Ты свободен! – прокричала тень, превратившись в солнечный зайчик и убегая в пустоту вечера.

– Ты свободен! – отозвалось эхо разрушенных надежд и несбывшихся желаний.

– Ты свободен! – прогрохотал гром, и молния осветила договор, написанный кровью, мгновенной вспышкой, которой хватило, чтобы увидеть пустое место в графе, где должно было стоять имя – мое имя, под датами рождения и смерти.

– Время еще есть, – я отбросил перо в сторону. – Договор вступает в силу только со дня подписания, а я еще не доиграл эту игру до конца, и у меня осталась последняя ставка, какой бы ничтожный шанс на выигрыш ни был, это мое священное право – ПРАВО ДОИГРАТЬ ЭТУ ИГРУ ДО КОНЦА.

– Крупье! Крути колесо фортуны, кружись в безумном вихре, этот сумасшедший мир, я смеюсь тебе в лицо и ставлю все на зеро! Я ставлю все это на зеро! Все на зеро!

Зер-р-о-о-о-о... Зер-р-р-р...

– Кто, похва-а-а-лит меня лучше всех, тот по-лу-у-учит большую красивую погаа-анку! Кто похва-а-алит меня лучше всех, тот полу-у-у...

– Заткнись! По... БА-БАХ...

– Кто похва-а-алит меня лучше всех, тот по-лу-у-учит большую красивую пога-а-анку! Кто похва-а-а-лит меня лучше всех... – Противный монотонный голос распиливал мой измученный мозг на тысячу мелких кусочков, сжигая его, доводя до исступления и, может быть, именно этим возвращая к жизни...

– Нужно обладать неиссякаемым зарядом оптимизма и просто чудовищным самомнением, чтобы с такими голосовыми данными на что-то надеяться, – заметил внутренний голос.