Шрифт:
Хотя Кокандская крепость в военном смысле мало имела значения, а несчастная горсточка солдат во главе с полуинвалидом офицером представляла самый крошечный гарнизон в мире, все же, по мнению населения, крепость считалась силой. За ее стенами находились пушки. А туземная часть города, населенная беднотой, узбекской и русской, издавна привыкла считать хозяином того, кто владел пушками. Старые трехдюймовые полевые орудия олицетворяли действительную власть. Город зависел от них. Крепость, открыв по городу огонь, могла принести немало бед.
В холодном кабинете, около огромного письменного стола, неуклюже присев на кончик кресла, солдат Степных обсуждал с Аввакумовым создавшееся положение.
– Денис Макарович, - говорил он Аввакумову, - ты только прикажи - и я нашему коменданту голову сорву!
– Зачем?
– Чтобы вся власть была в наших руках.
– Нет, Илья, надо делать вид, как будто среди нас все спокойно. Ты посмотри, что происходит на площадях, в домах, в местечках! Все кипит, темные люди мечутся, как бараны. Тут достаточно только крика… Нет, коменданта трогать невозможно! Разве среди вас есть какое-нибудь согласие? Да и кто вы такие, чтобы на вас опереться?
– Сашка Лихолетов со мной согласен. Найдутся люди, - угрюмо пробурчал солдат.
– Сашка!
– Денис Макарович засмеялся.
– Ты да Сашка - пара! Боже упаси, если вы покажете Зайченко, что подозреваете его! Тогда не ему, а вам я голову сорву. Господа кокандцы еще боятся, пока у нас в крепости нет разногласий. Да и то… не очень! Ты послушай-ка, что кричат муллы! Как они разжигают народ, ремесленников-узбеков! Пойми, что для всех этих темных людей мы еще не большевики, они еще не знают, что такое большевики! А всякий русский для них - эксплуататор, чужой, захватчик. Вот на чем идет игра!
Высокий, с горящими глазами, худой, сильный и костистый человек бегал взад и вперед по кабинету. В каменном доме было пустынно. Все служащие давно покинули Совет. Степных встал, оправил свою шинель и, задумчиво посмотрев на грязный паркет, протянул руку Аввакумову:
– Значит, идти, Денис Макарович?
– Иди, иди!
– торопливо сказал Аввакумов.
– И никаких приказаний?
– Никаких, никаких! Одно приказание - следить и быть настороже!
Солдат крякнул, нахлобучив на голову огромную туркменскую папаху, поднял с полу узел с кожаным товаром.
– А вечером прийти на квартиру?
– Зачем?
– Покараулить. Все-таки и тебе будет веселее.
– Степных взмахнул узлом.
– Да не знаю, Илья! Пожалуй, не стоит.
– Я приду… - сказал солдат, покосившись на дырявые ботинки Аввакумова.
– Заодно поставлю тебе латки.
Степных вышел. Аввакумов, оставшись один, подошел к окну, чтобы взглянуть, что делается на улице. Моросил холодный дождь. Перед окнами качались коричневые ветви голых чинар. В лужах тротуара отражалось мраморное февральское небо. Какие-то люди в белых чалмах, в ватных халатах шлепали по улице, среди луж. Проходя мимо Совета, они подозрительно косились на темные окна.
Прозвенел телефон. Аввакумов схватил трубку.
– Алло?
– крикнул он неспокойно.
– Ах, это вы, мамаша! Ну, что дома? Займитесь чем-нибудь, тогда перестанете плакать! Хулиганы? Нет, никаких хулиганов не видно… Не-ет… Здесь все в порядке, - беспечно протянул он, нарочно делая свой голос веселым, и, увидав висевшую перед глазами большую, хорошо раскрашенную старую карту Кокандского уезда, даже засмеялся.
– Я же здесь не один! Не беспокойтесь, мамаша! На нашей территории найдется масса советского народу. Честное слово! Ну вот, чего мне врать? Честное слово! Мамаша, вы уйдите из дому! Пойдите хоть к знакомым! Я, быть может, дома и ночевать не буду… Да, не буду! Вот и не теряйте времени, идите! Ладно, ладно, не маленький, не пропаду! Этак-то и мне будет спокойней… Спасибо, того и вам желаю!
6
– Да вы сядьте, Лихолетов, - сказал комендант.
– В ногах правды нет.
Сашка сел. Ловкий Парамонов наглухо завешивал окна комнаты двумя плотными одеялами. Было невероятно тихо.
Все распоряжения отданы. Чего хочет комендант? С одной стороны - он как будто готовится к какому-то бою, с другой стороны - он запретил Лихолетову тревожить людей излишними разговорами и приготовлениями. Сашке казалось, что комендант чего-то недоговаривает.
Зайченко лежал, развалившись на тахте, играя старинным кинжалом, сбрасывая его с пальца. Кинжал втыкался в пол.
Разговор шел вяло. Сашке казалось, что Зайченко что-то хочет узнать про него и как-то прощупывает его мысли и подбирается к нему, как кошка к мясу. Поэтому Сашка держался настороженно и напоминал ежа, выпустившего на всякий случай иглы.
– Вы семейный?
– спросил комендант.
– Ну, это как сказать!
– загадочно улыбаясь, ответил Сашка.
– И мать есть?
– Давно не видел.
Комендант отшвырнул кинжал и плотнее закутался в халат.
– У меня тоже жива мать… Наверно, еще жива, - пробормотал он.
– А вы любите свою мать?