Annotation
Как печальна порой судьба человека, который идёт не своим путём... и вдвойне печальнее, если человек не осознаёт этого...
Нифонтова Юлия Анатольевна
Нифонтова Юлия Анатольевна
Безумная Бриджит
Безумная Бриджит
Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: "Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!" Если же, несмотря на такую экзекуцию, оный младенец станет проявлять писательские наклонности, то следует попробовать ласку. Если же и ласка не поможет, то махните на младенца рукой и пишите "пропало". Писательский зуд неизлечим.
А. П. Чехов
Пышнотелая брюнетка в серебристом, смело обтягивающем платье, томно извивалась под восточную музыку, изо всех сил пытаясь изобразить змею - символ наступающего года. Однако её жизнеутверждающие формы (мечта всех сладострастников), выпирающие из строгих рамок приличия, делали даму более похожей на сытую гусеницу решившую поупражняться для ускорения пищеварения.
Ошалевшие от увиденного зрители, подзадоривали танцовщицу одобрительными кивками и сдавленными шёпотками:
– Вот Пороськова даёт! Ну, Ирка! Ну, артистка!
Столь бурную реакцию можно было бы оправдать, приведись случиться эдакому шоу среди ароматных кальянных дымов ночного клуба, пивных испарений злачного бара или, на худой конец, вечера "для тех, кому за...", собравшего потёртых жизнью ловцов последнего шанса. Но призывный, исходящий соками вожделения танец происходил не где-нибудь, а в районной библиотеке посреди бела дня! Студентка филфака Таня, не привыкшая ни к чему подобному, в смятении косилась, то на бесстыже колышущуюся, рвущуюся на свободу плоть, то на зрительские ряды, охваченные неприличным ажиотажем. В её голове крутилась навязчивая мысль: "Чего ж это она так неумеренно на сексапил напирает, в зале же дети!"
Наконец, вакханалия была прервана ещё более экзотическим явлением: на импровизированную сцену, изображая скакуна, выпрыгнула сухонькая бабушка в надетой вместо шапки головой лошади неаккуратно вылепленной из папье-маше. В районе копчика вместо хвоста была прилажена целая копна разноцветных лент, бабуся ловко помахивала ими, помогая себе рукой. Но непропорционально огромная голова Буцефала то и дело опасно кренилась на бок, грозя увлечь за собой и пригвоздить к полу щуплое тельце. В такие моменты престарелая пони забывала о весёлом хвосте, судорожно хваталась за гигантский череп, водружая его на место.
Вскоре из рифмованного диалога стало понятно, что символ наступающего года - карликовый скакун - изгоняет порочную одалиску, как знак растленного прошлого, о котором и вспоминать-то ныне неприлично.
Тане вдруг пришла в голову неожиданная идея: если поменять исполнительниц ролями, то по фактуре они смотрелись бы весьма органично. Из госпожи Пороськовой получилась бы дородная, хоть и не первой свежести, но вполне себе рабочая кобылка, а из бабульки - мелкая, однако весьма ядовитая гадюка.
Действие напоминало новогодний утренник в детском саду с небольшим отличием: вместо детишек, облачённых в самодельные маскарадные костюмы, на стульчиках сидели увенчанные сединами мэтры художественного слова. Однако они радовались, хлопали в ладоши, топали и вообще выражали чувства с той же непосредственностью что и малышня из средней группы.
Как и положено, для толерантно-демократического разнообразия в сплочённом коллективе имелся и собственный "плохиш". Низкорослый, коричневый от желчи, злобный дедок, похожий на гнома, беспрерывно копался в громко шуршащем пакете, без конца перекладывая его с места на место. Видимо, главной задачей сказочного человечка было, во что бы то ни стало, отравить пребывание враждебного людского окружения на чуждом карлику празднике жизни.
"Что я тут делаю?" - пульсировала в Танином виске назойливая покаянная мысль. Надо заметить, что девушка попала на представление не случайно, так как родилась с врождённым, по её мнению недугом - страстью к сочинительству. Она уже давно стремилась найти в своём городе пишущее сообщество, но вырваться из суеты учебных будней удалось только в канун праздников. Это было неудачное время для вхождения в большую литературу, ведь нынче вся здешняя пишущая братия была с головой погружена в предновогоднюю круговерть.
Но Таня успела отметить, что в литературном клубе всё же присутствует один серьёзно настроенный человек, не одурманенный всеобщей атмосферой лёгкого помешательства. Болезненно худой, угрюмый тип сидел в дальнем углу аляповато украшенной аудитории и изо всех сил пытался слиться с фоном. Невооружённым глазом было видно, что само присутствие на данном мероприятии доставляло страдальцу настоящую муку.
Однако несколько раз его официально и с большой помпой представляли: сегодня, мол, на нашем празднике присутствует замечательный и широко известный... учитель и наставник... поэт и прозаик... член большого союза и вообще... весь из себя - мастер! От пафосных дифирамбов человек морщился, как от зубной боли, с трудом, как-то скрюченно приподнимался, и, словно попав под обстрел устремлённых на него любопытствующих взоров, тут же падал на прежнее место. Таня мысленно окрестила горемыку Мастером, соотнеся его, конечно, с булгаковским персонажем: "Мастер после психушки... или, может, как раз ещё в ней родимой!"