Шрифт:
— Идем сюда. Если я не забыла эти места с тех пор, как побывала здесь в последний раз, тут недалеко есть чудесный вид.
Она успела сменить костюм птицы на обычную легкую тунику. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья, золотили ее тело — гибкое тело танцовщицы; распущенные волосы волнами ниспадали на спину. Тольтека не мог найти нужных слов, но и непринужденно хранить молчание, как она, был тоже не в состоянии.
— Мы на Нуэвамерике не все делаем за деньги, — сказал он, боясь, что она подумает о нем плохо. — Это у нас просто... ну, скажем, способ организации экономики.
— Я знаю, — ответила Эльфави. — Мне он кажется таким...- обезличенным, сухим, каждый только сам за себя — но, может быть, я просто не привыкла к такому.
— Мы считаем, что государство должно как можно меньше вмешиваться в хозяйственную деятельность, — с жаром начал он объяснять идеалы, которые исповедовали люди Нуэвамерики. — Иначе у него окажется слишком много власти, и тогда прощай свобода. Впрочем, частное препринимательство тоже нужно держать под контролем, и в нем не должна затухать конкуренция, иначе оно также выродится в тиранию. — Ему поневоле пришлось вставить в свою речь несколько слов, которых не было в гвидионском языке, в том числе и последнее. Что означает тирания, он объяснил ей раньше, во время беседы в доме Дауида, когда они пытались понять жизненные взгляды друг друга.
— Но почему общество, или, как вы его называете, государство, обязательно должно противостоять личности? — спросила Эльфави. — Я так и не могу понять, в чем тут загвоздка, Мигель. Мы, гвидионцы, всегда поступаем так, как нам заблагорассудится. Большинство наших предприятий ты бы назвал частными. — «Нет, я бы их так не назвал. У твоих соплеменников очень ограниченные потребности. Мотив приращения капитала, в экономическом смысле этого слова, у гвидионцев полностью отсутствует», — думал он про себя, но воздержался от комментариев и не стал ее перебивать. — Однако их стихийная деятельность на деле служит общему благу, — продолжала она. — Деньги суть не более чем дополнительное удобство. Обладание ими не наделяет человека властью над ему подобными.
— Вы строите всю свою жизнь на разумных началах, — ответил Тольтека. — В этом ваша планета не похожа ни на одну из мне известных. Кроме того, вам не нужно обуздывать насилие. Вы даже почти не знакомы с гневом. А ненависть — этого слова также нет в вашем языке. Ненавидеть кого-то — значит постоянно гневаться на него. — Он увидел на ее лице ужас и поспешил добавить: — А еще мы должны бороться с лентяями, скупцами, бесчестными людьми... знаешь, я уже начинаю сомневаться, стоит ли нам строить эту базу. Может быть, вашей планете лучше не иметь связей с другими. Вы слишком добры; вы можете не вынести таких потрясений.
Она покачала головой:
— Нет, не нужно так думать. Нет нужды доказывать, мы отличаемся от вас. Очевидно, в ходе мутации мы утратили некоторые черты, присущие остальному человечеству. Однако различия между нами не так уж велики, и нельзя сказать, что мы выше вас. Не забывай, это вы прилетели к нам, а не мы к вам. Мы так и не сумели построить звездолеты.
— Не захотели, — поправил он ее.
В памяти Тольтеки всплыли слова Ворона, сказанные еще в Звездаре: «Нормальные люди не могут быть постоянно кроткими и разумными. При таком малочисленном населении они добились потрясающих успехов. Энергии им не занимать. Но куда они девают излишнюю энергию?» Тогда эти слова его разозлили, и он еще подумал: только профессионального убийцу может испугать всеобщее здравомыслие. Теперь он поневоле стал понимать, что с научной точки зрения вопрос Ворона вполне мотивирован.
— Мы отказались не только от этого, но и от многого другого, — сказала Эльфави с ноткой сожаления в голосе.
— По правде говоря, я так и не могу понять, почему вы хотя бы не освоили незаселенные территории Гвидиона.
— Несколько столетий тому назад мы заключили всеобщее соглашение, стабилизировавшее численность населения. Его дальнейший рост привел бы только к уничтожению природы.
Они снова вышли на поляну, простиравшуюся вверх по склону до самого обрыва. Трава была усыпана белыми цветами; как и везде, здесь рос уже знакомый Тольтеке кустарник со звездообразными листьями; воздух наполнял пьянящий аромат его бутонов, готовых распуститься. За грядой холмов лежала глубокая лощина, еще дальше в ясное небо устремлялись вершины могучих гор.
Эльфави обвела рукой вокруг.
— Неужели мы должны все это заселить? — спросила она.
Тольтека вспомнил о своем шумном и непоседливом народе, о
сведенных лесах Нуэвамерики — и не ответил.
Девушка минутку постояла, нахмурившись, над обрывом. Порывы западного ветра прижимали ее тунику к телу и трепали белокурые локоны, позолоченные солнцем. Тольтека поймал себя на том, что засмотрелся на нее, и заставил себя повернуться в другую сторону, туда, где на расстоянии нескольких километров серел вулканический конус горы Гранис.
— Нет, — вдруг как-то нехотя проговорила Эльфави, — я не должна ничего приукрашивать. Здесь действительно когда-то жили люди. Это были всего лишь несколько фермеров и лесорубов, но они действительно вели самостоятельное хозяйство. Впрочем, это давно в прошлом. Теперь мы все живем в городах. Не думаю, что мы когда-нибудь вновь заселим эти места, даже если бы это было безопасно. Это было бы дурно. Любая жизнь имеет право на существование, правда? Людям следует ограничивать свой Ночной Лик необходимым.