Шестьдесят — глубокая старость для человека из низов, чем бы он ни занимался: пробирался ли крадучись, по-кошачьи, сквозь шум и копоть Нижнего уровня, где его в любой момент подстере­гала внезапная смерть, или — с меньшей опасностью для жизни, но и с меньшей свободой — полз, извиваясь, по угольным штрекам, или заводил мотор планктонной жатки. Для жителя Верхнего уров­ня и для Блюстителя шестьдесят — всего лишь зрелый возраст. Свобода, проведший по полжизни в каждой из категорий, выглядел древним, как сатана, но мог надеяться прожить еще пару десятков лет.

Если вам угодно называть это надеждой, криво усмехнулся он про себя.

Опять разболелась левая нога. Изуродованная ступня была обу­та в ортопедический ботинок. Когда, лет двенадцати от роду, он перелезал через садовую ограду с серебряным кубком в руках, по­заимствованным у некоего инженера Гаркави, разрывная пуля из пистолета охранника раздробила кости. Свободе все же удалось улизнуть, но жестокий удар навсегда выбил многообещающего уче­ника из рядов Братства. Инки передал его в подмастерья к скупщи­ку краденого, а тот заставил парнишку научиться читать и писать, тем самым дав ему толчок к долгому пути наверх. Двадцать пять лет спустя, когда Свобода был Советником по астронавтике, врач по­советовал заменить увечную ступню протезом.

— Я сделаю вам такую ногу, что вы не отличите ее от настоя­щей, сэр, — сказал он.

— Не сомневаюсь, — ответил Свобода. — Насмотрелся я на на­ших старейших Блюстителей — у одного сердце искусственное, у другого желудок, у третьего глаз. Видимо, наука вскоре дойдет и до создания искусственных мозгов, неотличимых от настоящих. Глядя на некоторых своих коллег, я начинаю подозревать, что это уже свершившийся факт. — Он пожал костлявыми плечами. — Нет,2 я слишком занят. Быть может, позже.

Занят он был тем, что старался вырваться из департамента астро­навтики, то есть из глухого тупика, в который его загнали озабочен­ные вышестоящие коллеги. А вырвавшись, тут же с головой погру­зился в другие дела. Времени не хватало постоянно. «Приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте»*.

Интересно, много ли в наши дни найдется людей, читавших «Алису»? — промелькнуло у него в голове.

Вообще-тб нога беспокоила Советника не часто. Он остановил­ся, чтобы унять пульсирующую боль.

— С вами все в порядке, сэр? — спросил Иеясу.

Свобода взглянул на гиганта и улыбнулся. Остальные шестеро его телохранителей — безмозглые ничтожества, эффективные и без­ликие орудия убийства. Иеясу обходился без оружия; он был кара­тистом и мог запросто пробить вам грудную клетку и вывернуть легкие наизнанку, если вы чем-то не угодили Свободе.

— Все путем, — ответил Советник по психологии. — Только не спрашивай меня, каким путем: какой-нибудь да отыщется.

Иеясу подставил локоть, и хозяин оперся на руку японца. Кон­траст был комичный. Советник, ростом не больше полутора мет­ров, с лысым куполообразным черепом и кривым, словно турецкий ятаган, носом, был одет в кричащий огненно-красный плащ, пере­ливающийся мундир с высоким воротом и темно-синие брюки клеш, сшитые по последней моде. Окинавец же был весь в сером, черная грива его свисала до плеч, а кисти рук были деформированы из-за бесчисленных разбитых ими кирпичей и толстых досок.

Свобода нашарил желтыми от никотина пальцами сигарету. Он стоял на посадочной террасе, на головокружительной высоте. Вни­зу не было ничего похожего на парковый ансамбль, обычный для резиденций Советников: башню своего департамента Свобода воз­нес над тем самым городом, что его породил. Город простирался под ногами во все стороны, насколько глаз мог пробиться сквозь висящую в воздухе копоть. Лишь на восточной окраине, за плаву­чими доками, ртутью поблескивал Атлантический океан.

Над планетой сгущались сумерки. Шпили башен вспарывали черными остриями красные остатки заката. На стенах и улицах Верхнего уровня начали загораться огни. А под ним черной без­дной зиял Нижний уровень, приглушенно ворча не умолкающими ни на миг автострадами, генераторами, фабриками, вспыхивая дсое- где искорками пробудившихся к жизни окон, или фар велокаров, или фонарей, с которыми пробирались по улицам вооруженные дубинками прохожие, сбившиеся в стайки из страха перед Брат­ством.

Свобода выпустил дым из ноздрей, провожая глазами аэрокар, доставивший его сюда из океанского дома. На густой синеве небес белой точкой сияла Венера. Свобода, вздохнув, показал на нее рукой:

— А знаешь, я почти рад, что колонию там прикрыли. Не пото­му, что она себя не окупала, хотя, видит Бог, если он есть, мы не можем себе позволить разбазаривать ресурсы. Но я рад по другой причине.

— Какая другой причина? — Иеясу почувствовал, что Советни­

ку хочется поговорить. Недаром они уже долгие годы были нераз­лучны. у

— Теперь появилось хоть одно местечко, куда можно удрать от человечества.

— Воздух Венеры нехорош, сэр. Вы можете удрать к звезды и ходить там без скафандра.

— Девять лет в анабиозе до ближайшей звезды! Для отпуска это немножко слишком.

— Да, сэр.

— А потом окажется, что планеты-там не лучше Венеры... Или они похожи на Землю, но не совсем похожи, и у людей разбиваются сердца. Ладно, пошли поиграем в важных персон.

Свобода покрепче оперся на руку японца, быстрым шагом пере­сек террасу, прошел под арками портала и спустился в длинный коридор со светящимися стенами. Телохранители веером прикры­ли его спереди и сзади, зорко глядя по сторонам. Иеясу остался рядом. Впрочем, Свобода не боялся покушения. Ночная смена в здании работала, поскольку департамент психологии считался са­мой главной вотчиной в структуре Федерального правительства, но на этом этаже мелкой сошке в такой час быть не положено.