Шрифт:
Пушкин сглотнул.
– Думаете, так легко будет скрыть убийство?
– Легче, чем оставить на земле свидетеля. Вы понимаете, что вам грозит?
Александр почесал курчавую голову, отблескивающую в свете лампадки медью.
– Наверно, - сказал он, неслышно добавив '... твою Коллегию и мать твою, и душу твою, и ...ую твою память, сука!' - Но как вы собрались доказывать своё мнение?
– Осмотрев ваши вещи и найдя соответствующие документы.
– Вы найдёте только приказ министра об оказании мне содействия. Всё прочее я уничтожил.
– Уничтожили?!
– Exactement . Сжёг, когда понял, что моё служебное положение может навлечь опасность на моих друзей.
– А шпион?
– Я не вправе это говорить, но он, вернее, она - погибла в Каменке. При взрыве. Это могут подтвердить Якушкин, Орлов, Охотников, Василий Львович и...
– Довольно, - Юшневский встал и принялся чиркать огнивом, пытаясь зажечь погасшую лампадку. Муська заворожено глядела на него стеклянными глазами.
– О каменском эпизоде я наслышан, но как быть с вами...
– А себя вы не подозреваете?
– разозлился Француз.
– Сотрудник Коллегии в генеральском чине - и в тайном обществе? Почему вы не думаете, что я могу быть также искренне увлечён революцией?
Юшневский помолчал и ответил:
– Это возможно. Но рисковать мы не будем, - и крикнул в приоткрытую дверь.
– Басаргин!..
Прапорщик вбежал и встал у двери, пружинисто покачиваясь.
– Обыщите вещи господина Пушкина. Меня интересуют его бумаги и особенно шифровальный блокнот.
– Что, простите?
– Блокнот с записями. Особенно с цифрами, - пояснил Юшневский.
(Шифровальные блокноты были в Коллегии относительно новым явлением. В шестнадцатом году постановили, что вместо книг в качестве ключа к шифрам будут использоваться тетради с кодами - уникальными для каждого сотрудника. Теперь письма, попадающие в цифирный отдел от Пушкина, Раевского, Дровосека, Липранди и многих других агентов, работающих по всей империи и все её, были написаны буквально на разных языках. Для расшифровки таких посланий потребовалось почти втрое увеличить штат цифирного отдела Коллегии, впрочем, оно того стоило.)
Приступить к обыску не распакованных вещей удалось не сразу. Застав в отведённой Французу комнате Никиту, развешивающего в шкафу чистые сорочки, Басаргин попросил его убраться. Никита воспротивился, заявив, что к барину кто только не совался, но без позволения никому зайти не удалось. Басаргин прикрикнул на Никиту и потянулся к стоящему у стены чемодану.
– ...Зря вы так, - Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину.
– Приложите, рассосётся...
Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.
– Я убью вашего слугу.
– Тогда я убью вас, - сообщил Пушкин.
– Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.
– Эвон как, - гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра.
– Виноват-с, - пробубнил он.
– Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.
Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:
– Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?
– Попробуйте, - пожал плечами Пушкин.
– Я не ручаюсь.
– Больше ничего, - Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.
Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргина - на распотрошённый чемодан.
Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:
одиннадцать рубашек;
серый фрак;
чёрный фрак;
тёмно-зелёный фрак;
кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;
гора носков;
Муська, привлечённая их теплом;
два тёмно-серых жилета;
бархатный жилет глубокого цвета бордо;
жилет радужной расцветки;
ветхий сюртук;
стопка книг;
походный чернильный прибор;
двенадцать галстуков всевозможных цветов;
набор для ухода за ногтями и кожей;