И вдруг она сама оказалась в числе этих объектов. Мимо текли счастливые в своей озабоченности люди-покупатели, и ни один не обращал внимания на ее ведра. А солнце припекало всё сильнее, платка, чтоб покрыть голову, не было; Валентина Викторовна приспособила вместо платка одну из наволочек. Жимолость теряла свой красивый голубоватый налет, становилась водянисто-темной, мягкой… По примеру других, Валентина Викторовна убрала сверху листочки, веточки, ставшую нитками влажную паутину. И вслед за другими стала приговаривать, жалобно, просительно:

– Жимолость. Жимолость таежная. Берите, дешевле уступлю…

– Валентина? – удивленный голос. – Валь, ты?

Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Валентина Викторовна повела тяжелыми от жары глазами.

Почти напротив нее, но сливаясь с десятками других, толкущихся в узком проходе меж торгующими, стояла ее бывшая сослуживица по библиотеке. Наталья. Работали вместе много лет, отношения были не очень гладкие, но сейчас они обрадовались встрече.

– Как ты? Живы-здоровы? – спрашивала Наталья.

– Да-а… – Валентина Викторовна хотела махнуть рукой, но передумала, как могла приподнято ответила: – Устраиваемся. Дом строить начали.

– Молодцы… Хорошо вам – деревня, воздух, а тут задыхаешься в этом асфальте… – Наталья взглянула на ягоду: – Это жимолость у тебя?

– Жимолость.

– М-м! Сами брали?

– Ну конечно! – Валентина Викторовна даже оскорбилась этим вопросом. – Вчера весь день в тайге…

– И почем?

– Тебе за сто пятьдесят отдам. Так-то – сто семьдесят.

Наталья оценивающе поджала губы. И решилась:

– А давай, наверно! Как без варенья совсем… Куда бы только?

– Куда… – Валентина Викторовна растерянно смотрела, как Наталья полезла в сумку, долго в ней копалась; слава богу, нашла большой шуршащий пакет, проверила, нет ли дырок. Дырок не было.

– Пересыпай. Не лопнет?

– Да вы-ыдержит! – подхватила ведро Валентина Викторовна, стала нагибать. Ягода слежавшимися комками бухалась на дно пакета.

– Погоди-ка, погоди! – испуганный голос Натальи, и пакет дернулся. – Она у тебя с мусором, что ли?

– С каким мусором?..

– Нет, Валь, мне такую не надо. Это ведь целый вечер копаться… Да и мятая, сок дала. Высыпай обратно.

– Ну Ната-аша… – не смея обидеться, разозлиться, умоляюще протянула Валентина Викторовна, но бывшая сослуживица уже, будто забыв о ней, заинтересованно рассматривала ягоду у другого продавца, а тот нахваливал:

– С Амыла жимолость. Самая экологичная… И перебратая, конечно! Бери-ите, сто пятьдесят. Самый в зиму витамин!..

За полчаса до автобуса сватья нашла скупщика, согласного заплатить по сто десять рублей за ведро. Дороже не брали. Пришлось согласиться.

Купив кой-каких продуктов, побежали на автовокзал… Валентина Викторовна чувствовала себя окунутой во что-то нечистое, поганое, от чего ей уже не отмыться, что ничем с себя не соскоблить. «Не ворованным торговала, – пыталась убедить себя, – не ворованным, своим». Но это не помогало.

Лето, жаркое, душное, казалось, не кончится. Радость оно доставляло лишь плещущейся в пруду ребятне да насекомым. Мухи, слепни всякие не давали покоя. Дождей почти не выпадало, даже картошку приходилось поливать, а с водой было туго. Летний водопровод не действовал уже много лет – трубы полопались, краны заржавели, – люди протягивали шланги к колонкам, надевали на носики, на ручку-рычаг вешали груз. Кое-как, тоненькой струйкой, поливали… Легче было тем, кто жил близко к пруду. У них трубы были врыты в землю, к мосткам проведено электричество. На мостках устанавливали моторы – «Каму» или «Агидель», – качали воду для полива, для бани… Те, у кого не было шлангов или колонка находилась далеко, таскали воду ведрами… Немногие, плюнув на свои посадки, полагались на погоду: «Бог даст, чего-нибудь соберем».

Свободное время, а было его достаточно, Артем проводил на пруду. Там с рассвета до ночи кто-нибудь сидел, лежал, выпивал, дремал. В клуб почти не ходили: на кино не было денег, а танцы не проводились – сломался магнитофон. И единственным местом, где можно было относительно приятно убивать дни, оказался пруд. Но и там, без выпивки и девчонок, изнывали от скуки.

– Как, Артемка, жизнь семейная? – спрашивали пацаны.

– Да нормально, ничего.

– А брат-то твой когда откинется?

– Как это – «откинется»? – Как всегда в разговоре с местными, Артем ожидал какого-нибудь подкола.

– Ну, освободится?

– Через два года.

– До-олго…

Расспрашивали, за что сел, какой он вообще. Артем расписывал брата крутым, бесстрашным. От этого самому становилось как-то легче.

Пацаны были все те же – Глебыч, Вела, Цой, Вица. Человек пятнадцать; кажется, вся молодежь деревни мужского пола.

– Что делать-то думаешь? – после долгой паузы, во время которой все дружно-зачарованно наблюдали за низко кружащимся над водой коршуном, задал Глебыч с ухмылкой новый вопрос.