Как всегда перед сном, Зоесофья мысленно прогулялась во дворец своей памяти и тщательно рассортировала мысли дня по трем ящичкам: один из огня, второй изо льда и третий — из простого ротанга.

Она была уверена, что посол всего лишь мошенник на доверии, несомненно планирующий задействовать князя Московии в каком-то хитром плане. Но данное обстоятельство никоим образом не касалось ее настоящей миссии, и свою догадку она быстро поместила в ротанговый ящичек, предназначенный для капризов, фантазий и досужих домыслов.

Наконец, Зоесофья улеглась рядом с Довеском, обхватив ладонью его корень, чтобы он не мог проснуться незаметно для нее. Утром она первым делом продиктует условия. А сейчас можно наслаждаться сном красоты с чистой совестью и ощущением хорошо выполненной работы.

Карета продиралась сквозь живую изгородь имения, покачиваясь на рессорах, и Аркадию казалось, что господский особняк танцует в звездном ночном небе. Вдалеке слышались нежные обрывки музыки, ибо гости баронессы сейчас танцевали: глаза их еще пылали Божественным Духом, а души пребывали в мире со всем человечеством. Аркадий забрался в экипаж, овеянный теплом наркотика. Его спина до сих пор горела от дружеских мужских похлопываний при расставании. Он еще чувствовал быстрые прощальные поцелуи и тайные пожатия мошонки, которыми его наградили благородные дамы. Подушки в карете были мягкие, здесь же поджидало ведерко с ледяным шампанским, приди ему желание выпить по пути домой. Постепенно последние угли внутренней святости угасали, превратившись в пепел.

Как он сглупил! Он принял «Распутин» сразу после ужина и не дождался начала оргии в отличие от остальных! Поступил бы он наоборот, сейчас бы смеялся, танцевал, сплетничал об ангельских манерах со своими товарищами по сладострастию. Он бы участвовал в приятных посткоитальных занятиях, с помощью которых аристократия традиционно облегчала переход от страсти обратно к повседневной жизни.

Он не был бы сейчас наедине со своими мыслями. С воспоминаниями. С картинами, которые он при всем желании не мог изгнать из мозга. Его бы не терзало сейчас ужасное знание о том, что он сделал.

В темноте кареты Аркадий горько плакал.

Торговец из Суздаля неторопливо шагал по Театральному проезду. Он беззаботно напевал себе под нос и постукивал тросточкой по тротуару. От скуки он озирался по сторонам и неожиданно остановился: его внимание привлекла вереница плакатов, наклеенных на уличные фонарные столбы:

Пять тысяч рублей — неплохие деньги для везунчика, который найдет вещицу и окажется честным малым, чтобы ее вернуть, — а по факту сумма была даже больше купеческого заработка за целый месяц. Однако его нынешняя деловая поездка выдалась исключительно доходной: он продал все семена тыквы, которые привез, да еще с изрядной накруткой (до Москвы пока не дошел слух об эпидемии, поражающей и убивающей тыквы, прежде чем они достигнут размера бунгало), поэтому торговец мог размышлять об ожерелье, не слишком страдая от уколов жадности.

Тем не менее он не удержался и заглядывал в урны в тщетной надежде увидеть бриллиантовый блеск.

Этим он и занимался, когда резко и без предупреждения в него врезался уличный мальчишка, едва не сбив купца с ног. Трость со стуком отлетела на тротуар.

Прижав одной рукой бумажник (ибо он был неплохо знаком с фокусами карманников), торговец схватил трость и обрушил ее на юного мошенника, готовый хорошенько проучить его за дерзость. Но ребенок поднял к нему залитое слезами лицо, исполненное такого горя, что мужчина унял свой гнев и спросил:

— Тебе больно?

— Дяденька, вы должны мне помочь, — беспризорник указал на гостиницу «Новый Метрополь». — Швейцар меня не пускает.

Торговец, сам остановившийся именно в этом отеле, невольно развеселился.

— Конечно, не пускает. Ты запачкаешь ковры и оставишь пятна грязи на всем, к чему прикоснешься.

— Но мне позарез нужно попасть внутрь!

— Да? А зачем?

К изумлению торговца, парень сунул руку за пазуху и вытащил бриллиантовое ожерелье. Оно ярко сверкнуло на солнце, а спустя миг мальчишка затолкал его обратно, но купцу хватило и доли секунды, чтобы разглядеть застежку в виде золотого листа.

— Я нашел ожерелье. Правда-правда. Но я не могу попасть внутрь, чтобы встретиться с типом, который предлагает награду. Ублюдок швейцар не дает мне даже слова сказать.

— Естественно, он…

Личико мальчишки перекосилось, будто он только что принял отчаянное решение.

— Послушайте, господин хороший, проведите меня внутрь, и я поделюсь наградой с вами — пятьдесят на пятьдесят. Ведь так честно? Двадцать пять «катек» мне, и вам столько же. На халяву. Ну, что, договорились?

Торговец сосредоточенно разглядывал мальчика.