Но когда он пришел в парк, радости от предстоящей драки у него уже не было. Если оглянуться назад, вспомнить прожитое, то за свои пятьдесят семь лет он ни разу ни с кем не дрался, даже в школьные годы. С малых лет отец ему внушал, что не надо в жизни лезть на рожон, всегда лучше уступить дорогу, обойти беду стороной. «Береженого и бог бережет», — говорил отец. И он запомнил эти слова, никогда не шел с людьми на конфликт, если они были сильнее, а в драку не только не лез, но стороной ее обходил, даже где и нет ее, а ему казалось, что она может там быть, он туда уже носа не показывал. Если идет один вечером, а на пути стоят парни с гитарами, хохочут, поют, то свернет в сторону или назад повернет. Ведь разве угадаешь, что взбредет в голову зеленым недоумкам. Выкобениваясь друг перед другом, пырнут его под дых, не то нос расквасят, и будет им потом смеху, разговоров. А ему каково?..

Опять же, в милицию попасть — не орден получить, славы хорошей это ему не прибавит. А людишки вредные и недобрые сразу обрадуются, языки чесать начнут, мол, хулиган какой, его и милиция забирала. Но с другой стороны, что ему милиции бояться, туда не только обидчиков приводят, туда и потерпевшие идут защиты искать, справедливости. Вот и он придет как пострадавший: шишка-то налицо.

Хотя вечер был будний, народу в парке оказалось много, людей, видно, тянуло из перегретых солнцем домов в липово-дубовую свежесть, к прохладе, что шла от прудов и зеленой травы. Бродил народ по аллеям, катался на лодках, молодежь в основном топталась на танцевальной веранде и около нее. Костричкин тоже остановился у веранды, сквозь частокол ограды стал смотреть, как теперь танцуют, под какую музыку. Танцевали совсем по-новому: то вроде стояли на месте и лишь крутили плечами, то неуловимо быстро перебирали ногами, незнакомо изгибались. И когда он смотрел эти танцы, чей-то мужской голос рядом спросил:

— Кто фингал подвесил?.. Небось жена?..

Костричкин обернулся: перед ним стоял, часто моргая черными глазками, низенький, плюгавенький мужичок, грудь которого была всего-навсего с хороший крестьянский кулак.

— А твое какое дело? — нарочно позлее рыкнул Костричкин. — По зубам схлопотать хочешь?.. Ну-ка пошли, пошли в кусты!..

Мужичок перестал моргать, сказал простодушно:

— Извини, не хотел обидеть… Я это по доброте своей…

— Я так извиню, что свое имя не вспомнишь! — входя в роль, закипал Костричкин и руку протянул, чтобы схватить за горло плюгавенького.

Но тот неожиданно присел и кузнечиком скакнул в сторону, спрятался за девушек, стоящих вблизи, и уже оттуда обидчиво пропищал:

— Во народ пошел… Космические шизофреники…

Костричкин чуть пробежал за ним, да где там, его и след уже простыл, Легче было иголку в траве найти, чем такого мужичка в толпе. Ему жалко стало, что улизнул шибко подходящий для драки субъект, но зато это и смелости подлило: выходит, кое-кто его боится. И он бодрее пошел по берегу пруда прямо к шашлычной, где, был уверен, полно разных алкашей и скоро найдет себе нового партнера для драки.

В шашлычной было пустовато, лишь за двумя столами сидели мужчины, закусывали с вином, да трое молодых парней прилипли к стойке, собираясь что-то заказать. Пьяных вроде не было видно, посетители вели себя пристойно, и Костричкин, чтобы нарваться на скандал, решил взять без очереди рюмку коньяку и шашлык. Он подошел к стойке и, тесня плечом блондина лет двадцати, стал впереди него.

— Папаша, зачем так по-деревенски? — спокойно сказал блондин. — Ведь живешь в Москве, которая должна стать образцовым городом, а лезешь без спроса. Поясни, что некогда, спешишь куда по срочному делу, и мы тебя пропустим. Верно, гвардейцы, — сказал он стоявшим за ним ребятам помоложе, — уважим папашу?

Оба те засмеялись, согласные с ним, закивали.

— Ну вот видишь, надо все по-культурному, — усмехнулся блондин. — Пожалуйста, заказывай, мы не торопимся, отдыхать пришли. А можем тебе и бутылку поставить — выпьешь за нашу премию.

После таких слов у Костричкина пропала всякая охота начинать драку с блондином. Да и ребята с ним были слишком здоровые, могли изуродовать как следует, а потом еще и вина падет на него: все же видели, кто первый приставал. Но шашлык с коньяком он без очереди все-таки взял. Голодный червяк его и раньше мучил безжалостно, ну а когда буфетчица вынесла поднос с блюдами и в нос Костричкину ударил запах жареной баранины, у него аж заломило под ребрами, скулы повело в разные стороны, и не мог он уже стоять в очереди и секунды.

Сытный шашлык и хороший армянский коньяк заметно взбодрили Костричкина. Невезенье с дракой уже не казалось удручающим, теперь он верил, что наверняка добьется своего, не уйдет из парка, пока не попадет в милицию. А коньяк, слегка ударивший в голову, к тому же склонял к философии, ему подумалось, что бывает вот так в жизни, когда все становится с ног на голову, и наоборот. Ведь смешно поверить, ей-богу, что он, обходивший драку за версту, сейчас ищет ее сам, а попасть в ту милицию, которой всегда побаивался, вдруг считает за счастье. Или взять этих людей, что такое с ними стало: в ответ на грубость улыбаются, уступают свою очередь да еще готовы угостить. Ну, право, хоть сегодня ночью переправляй их в коммунизм.

— Эй, морда, подвинься! — вдруг кто-то утробным голосом оглушил его.

Костричкин поднял голову и увидел, что над ним навис огромный верзила, размашистость его плеч была шире любого стола, рука, в которой он держал стакан, толще бутылки из-под шампанского.

— Садитесь, пожалуйста, я сейчас уйду, не буду вам мешать, — зачастил в испуге Костричкин.

— Нет, сиди! — приказал верзила. — Ты должен мне поставить!..

Костричкин нервно завертел головой, отыскивая тех добрых ребят, что пропустили его без очереди, думая, в случае чего они, может, за него заступятся, но знакомой троицы уже не было. И вообще вся шашлычная опустела.