Постепенно, по мере продвижения на восток азимут менялся: начиная со 160, затем 150 градусов, постепенно уменьшаясь, к концу первого дня нашего маршрута он дошел до 115–110 градусов.

Мы прекрасно знали об этой закономерности, открытой в свое время Куликом, но тем не менее она поразила нас своими масштабами: одно дело видеть это на бумаге, другое — в натуре, на местности.

Маршрут проходил по очень красивым местам. На юге виднелась утопающая в синеватой дымке широкая, покрытая лесом долина Хушмы. За ней где-то далеко-далеко маячила похожая на сахарную голову гора Шахрама. С ее вершины Кулик впервые увидел столь поразивший его массовый лесной вывал. На севере лежала цепочка густо поросших лесом невысоких холмов. Они широким полукольцом окружали огромное бледно-зеленое пятно Южного болота, на котором ослепительно сверкали зеркальные осколки небольших водоемов. Среди холмов резко выделялась своими массивными очертаниями гора Фаррингтон.

Путь наш проходил то по широким, плоским лесным участкам, то по узким каменистым грядам. Иногда из-под ног с тихим шипением выскальзывали небольшие бурые змейки и быстро скрывались в нагромождении камней.

Через каждые два-три километра я брал почвенную пробу и промывал ее в каком-нибудь водоеме. Шлих просушивался на небольшом костре, а выделенный материал магнитной фракции передавался Юре, который нес с собой портативную химическую лабораторию. Пристроившись где-нибудь в тени дерева, он определял в пробе количественное содержание железа и никеля. Железа было в избытке, никель отсутствовал.

На следующий день поздно вечером мы добрались до горы Фаррингтон. На вершине горы, среди нагромождений каменистых глыб, стоит жиденькая трехногая вышка, а под ней лежит большой, похожий на надгробие камень с отчетливо высеченной надписью: «Фаррингтон. Астрорадиопункт ГТК. 1929 год». Этот камень по указанию Кулика в свое время с большим трудом притащили откуда-то снизу и выбили на нем надпись.

На вершину мы поднялись в половине двенадцатого ночи. Было еще довольно светло. Взяв азимут на маячившую вдали вершину, я обратил внимание на странное поведение компаса. По всем данным, вершина находилась на севере, а стрелка компаса упорно показывала куда-то на запад. Причина вскоре выяснилась. Траппы, слагающие гору Фаррингтон, содержат большое количество рассеянного магнетита, создавая отчетливо выраженную магнитную аномалию. Я поднял с земли обломок горной породы и поднес его к компасу. Стрелку сразу залихорадило, она стала беспорядочно вращаться.

Полюбовавшись открывшейся перед нами панорамой и проведя необходимые замеры и записи, мы спустились по крутому каменистому склону к подножию Фаррингтона и сразу очутились в густо заросшей лесом равнинной местности, лишенной заметных ориентиров. Пришлось идти вперед строго по азимуту, почти не выпуская из рук компаса.

По мере продвижения вперед поваленных деревьев становилось все меньше: чувствовалось, что мы приближаемся к границе вывала. Вот наконец и Кимчу, которую мы благополучно перебрели около небольшого переката.

Перед нами лежала заболоченная равнина, густо заросшая березняком и ельником. Полусгнившие поваленные деревья, завалы принесенного рекой леса и бешеная агрессия оводов и песьих мух отнюдь не облегчали нашего пути. Наконец заболоченный участок окончился у подножия небольшой возвышенности. Взобравшись на ее вершину, мы увидели сквозь просветы в деревьях километрах в трех от нас окончание горной гряды, упирающейся в Кимчу около озера Чеко.

Это очень своеобразное озеро, происхождение которого может быть установлено только после детальных исследований. По форме оно напоминает человеческую почку. Длина его около километра, ширина полкилометра. В вогнутую часть этой «почки» впадает речка Кимчу, а в 20–30 метрах от места впадения она вновь вытекает из озера.

На Чеко еще со времен Кулика живет пара лебедей. Янковский, который после отъезда Кулика остался здесь и занялся промысловой охотой, в 1931 году не раз бывал на этом озере, подкармливал лебедей, и они настолько привыкли к нему, что при его приближении подплывали к берегу. Он рассказал нам, как однажды на его глазах одного из лебедят схватила щука и утянула под воду. Около этого места Янковский вскоре поймал огромную щуку, которую пришлось добивать из ружья, так как он не в силах был ее вытащить. Вероятно, она и была виновницей гибели лебеденка. Янковский назвал это озеро Лебединым. Название понравилось Кулику, и озеро Лебединое вошло в его отчеты.

Усталые и разморенные, уже в предвечерних сумерках подошли мы к озеру, окаймленному молодым березовым лесом. Берега были завалены древесным хламом, по которому можно судить, как меняется уровень воды в озере. Метрах в трехстах от нас на спокойной поверхности воды, озаренные розоватым светом заходящего солнца, с горделивой медлительностью спокойно скользили два красавца лебедя. В бинокль их можно было прекрасно рассмотреть. Они плыли на расстоянии двух-трех метров друг от друга, высоко подняв головы. Между ними, едва возвышаясь над поверхностью воды, плыли три лебеденка. (Наш кинооператор Заплатин, с которым мы позднее встретились, уверял нас, что он видел пять лебедят. Ему удалось «схватить» несколько прекрасных кадров.)

На узком оголенном мыске около устья Кимчу на шесте трепыхался белый флажок: значит, наши товарищи уже прибыли и ждут нас. Неподалеку над зарослями деревьев тонкой синей струйкой поднимался дымок. Однако, чтобы добраться до них, надо было переправиться на противоположный берег реки. Поэтому мы решили заночевать около озера и уже на следующее утро идти к стану наших товарищей.

На высоком берегу Кимчу, среди редкого березового леса мы поставили палатку и разожгли костер. Ночлег был готов, оставалось позаботиться об ужине. Оставив Юру Емельянова готовить чай, мы отправились на рыбный промысел. Янковский соорудил небольшую удочку, наживил крючок найденным под корягой червяком, и вскоре послышался его торжествующий возглас: «Поймал!»