Книга о любительской команде гребцов из США, которые в тяжелейшей схватке выиграли золотую медаль на Олимпийских играх 1936 года. В книге две параллельные истории: первая – о молодых гребцах, которые никогда не занимались профессиональным спортом, и о том, как они пришли к Олимпийским играм.
Вторая – о гитлеровской одержимости доказать всем превосходство арийской нации и организованных для этого Олимпийских играх.
The Boys in the Boat
by Daniel James Brown
Посвящается
Гордону Адаму, Чаку Дэю, Дону Хьюму, Джорджу «Шорти» Ханту, Роджеру Моррису, Джиму «Стабу» Макмиллину, Бобу Моку, Джо Ранцу, Джону Уайту-младшему.
И всем выдающимся и полным надежд юношам 1930-х годов – нашим отцам, дедам и друзьям того поколения
Академическая гребля – это величайшее искусство. Самое изящное из искусств. Это симфония движения. И когда ты гребешь хорошо, то приближаешься к совершенству. И когда ты приближаешься к совершенству, то достигаешь божественного начала. И тогда оно проникает в самые потаенные уголки твоей сущности – те, которые зовутся душой.
Каждый новый день я изнемогаю от желания повернуть домой, с невероятным томлением я жду дня своего возвращения… ведь я так много трудился и страдал от стольких напастей на бурных волнах морских.
Пролог
В подобном виде спорта, где тяжелая работа не принесет всемирной славы или громкого имени, который, однако, все-таки был и будет популярен во все времена, – в нем просто должна быть такая красота, которая не откроется простому обывателю и которую могут видеть только выдающиеся люди.
Идея этой книги родилась поздней весной, в холодный, дождливый день. В тот самый день, когда я перелез через бревенчатую изгородь, окружавшую обширное пастбище, и направился через мокрый лес к скромному деревянному домику, где лежал при смерти Джо Ранц.
Когда я впервые постучал в дверь домика Джуди – его дочери, я знал о Джо только два факта. Я знал, что в свои далеко за семьдесят он в одиночку стащил с горы целую кучу кедровых бревен, разрубил на горбыли, настрогал жерди и соорудил изгородь для пастбища около 700 метров в длину, ту, через которую я только что перелез. Каждый раз, думая об этом, я до сих пор качаю головой, поражаясь такому титаническому труду, проделанному одним человеком. А еще я знал, что он был одним из девяти молодых людей – сыновей фермеров, рыбаков и дровосеков из штата Вашингтон, – которые повергли в шок как весь мир гребного спорта, так и самого Адольфа Гитлера, завоевав на Олимпийских играх 1936 года золотую медаль в дисциплине академическая гребля в восьмерках.
Джуди открыла дверь и проводила меня в небольшую уютную гостиную, где Джо, седой старик ростом почти два метра, отдыхал в кресле с откидной спинкой, вытянувшись во весь рост и подняв ноги наверх. На нем был серый тренировочный костюм и ярко-красные пуховые ботинки. У него была довольно редкая борода, болезненного, землистого цвета кожа и глаза, заплывшие из-за застойной сердечной недостаточности, от которой он и умирал. Рядом с креслом стоял кислородный баллон. В печи, объятые пламенем, шипели и щелкали дрова. На стенах гостиной висели старые семейные фотографии. У дальней стены стоял сервант, за стеклянными дверками которого были составлены фарфоровые куклы, фигурки лошадей и столовый сервиз с цветочным орнаментом. За окном, выходившим в сторону леса, накрапывал дождь. В углу тихонько играл старые джазовые мелодии тридцатых и сороковых годов кассетный магнитофон.
Тренировка команды Вашингтонского университета, 1929
Джуди представила меня, и Джо протянул в знак приветствия невероятно длинную и тонкую руку. Джуди как-то читала ему вслух одну из моих книг, и он захотел встретиться со мной. По какому-то невероятному стечению обстоятельств, в молодости Джо был хорошим другом Ангуса Хэя-младшего – сына человека, который является центральным персонажем моей предыдущей книги. Мы поговорили об этом немного, а потом наш разговор плавно перешел на его собственную жизнь.
Голос старика был очень слабым и сиплым, Джо был изнурен почти до предела. Время от времени он замолкал, однако понемногу, с осторожными подсказками дочери, начал медленно вытягивать из памяти некоторые подробности своей истории жизни. Вспоминая свое детство и отрочество во времена Великой депрессии, он сбивчиво, но настойчиво рассказывал о череде трудностей, которые он пережил, о тех препятствиях, которые преодолел, и этот рассказ, по мере того как я делал заметки у себя в блокноте, все больше и больше меня поражал.
Но только тогда, когда Джо начал говорить о своей карьере гребца в Вашингтонском университете, редкие слезы стали катиться по его лицу. Он говорил о том, как парней обучали мастерству гребли, о лодках и веслах, о тактике и технике. Он вспоминал о долгих, холодных часах, проведенных под серо-стальным небом на воде озера Вашингтон, о выдающихся победах и сокрушительных поражениях, которых они всеми силами старались избегать, о путешествии в Германию, о его товарищах и о том, как они маршировали под строгим взглядом Гитлера на Олимпийском стадионе в Берлине. Однако ни одно из этих воспоминаний не вызывало у него слез. Только тогда, когда он говорил о «лодке», его голос начинал срываться и дрожать, а глаза наполнялись слезами.
Сначала я думал, что он имеет в виду «Хаски Клиппер», гоночное судно, на котором он и его соратники пришли к победе. Потом я решил, что он имеет в виду свою команду, потрясающее объединение молодых людей, которые совершили одно из самых невероятных достижений в истории гребного спорта. Но, в конце концов, глядя, как Джо снова и снова борется с волнением, я понял, что под словом «лодка» он подразумевает нечто большее, чем просто судно или его команду. Для Джо это слово объединяло и даже превышало оба эти понятия – это было нечто необъяснимое, практически непостижимое. Это был их обобщенный опыт – единственная вещь, которая ярким пятном светилась в том золотом промежутке времени, давно ушедшем, в том времени, когда девять добродушных молодых парней вместе стремились и все как один шли к победе, отдавали последнее, что у них есть, друг другу и навсегда остались соединены гордостью, уважением и любовью. Джо плакал в какой-то степени о том, что этот величественный момент остался в прошлом, как и его чистая красота, которую ему довелось испытать.