— Меня это радует,— сказал Юрберг.— Но вы слишком лаконичны, а интересы шведской почты, ее репутация всегда были мне близки... Итак?

— Адресат Водовозова получил письмо, господин капитан. Так же быстро, как в довоенное время.

— А у Водовозова есть этому подтверждение?

— Да.

— А у вас?

— Тоже.

Разговор этот происходил не в кабинете капитана Юрберга, а в знаменитых банях на Стюрегатан, которые были чем-то вроде клуба для избранных и издавна считались одной из достопримечательностей шведской столицы. Юрберг шутил, что здесь вместе с потом уходят все заботы, а душ возвращает молодость. Оба собеседника в цветастых мохнатых халатах сидели в мягких покойных креслах, распаренные и умиротворенные.

— Скооль! [6] — приподнял Юрберг стакан с виски с содовой.— Итак, я весь внимание. Что же вы хотите сказать в защиту нашего почтового ведомства?

— Господин Водовозов получил письмо от госпожи Решетняк.

— Очень интересно. И вы, конечно, догадываетесь о его содержании.

— С достаточной мерой точности.

— Надеюсь, надеюсь. И что же она, по вашим предположениям, пишет?

— Она пишет, что муж ее в данное время, к сожалению, отсутствует, но сведения, сообщенные господином Водовозовым, переданы людям, которые распорядятся ими самым наилучшим образом.

— А вы, разумеется, считаете, что наилучшим образом этими сведениями могут распорядиться только петроградские чекисты?

— Да, точно так же, как и вы, господин капитан.

Юрберг расхохотался.

— Браво, лейтенант! Если когда-нибудь мне вас назовут, как инициатора создания шведской большевистской партии, я не удивлюсь.

— Вы меня переоцениваете, господин капитан. Так далеко мои симпатии к большевикам не простираются.

— Надеюсь,— сказал Юрберг.— Во всем нужна мера, особенно в симпатиях. Но мы отвлеклись. Итак, что же еще, по вашим предположениям, сообщает в этом письме госпожа Решетняк Водовозову?

— Чекистами изъяты антикварные вещи, которые русские эмигранты, перед тем как покинуть Россию, оставляли до лучших времен на хранение директору Императорского Эрмитажа графу Толстому. Они находились в тайных кладовых.

— Да, похоже, что письмо дошло по назначению,— сказал Юрберг.

— Госпожа Решетняк, в частности, сообщает,— продолжал лейтенант Тегнер,— о собрании графини Паниной. В ее особняке на Сергиевской улице после отъезда графини Паниной за границу не оказалось ни одной картины, и это очень беспокоило большевиков. Теперь же картины графини — Рибера, Сурбаран, Пуссен и многие другие — обнаружены чекистами, и из письма следует, что в этом усматривается определенная заслуга господина Водовозова и его шведского друга.

— Бедная графиня Панина! — меланхолично заметил капитан Юрберг.

— Ну, ей самой судьбой было предопределено потерять свою коллекцию картин. А из двух бед предпочтительна наименьшая.

— Меня вы убедили,— согласился Юрберг.— Что же касается графини Паниной, то, в конце концов, это ее личное дело, и пусть она сама выясняет свои взаимоотношения с большевиками.

— Совершенно справедливо, господин капитан.

— Ну что ж, у меня теперь нет сомнений, что высокая репутация шведской почты вполне ею заслужена, хотя Ковильян пока и не повешен.

— Имеется еще одна любопытная информация,— сказал Тегнер.— Бежавший из России в Ревель штабс-капитан Данилевич привез из Петрограда письмо баронессы Врангель...

— Оно, разумеется, было адресовано вам?

— Не совсем,— признался Тегнер.— Баронесса предназначала его для супруга — барона Врангеля. [7]

— Но я не сомневаюсь, что она ничего не имела бы против нашего вполне обоснованного любопытства.

— И на чем же основывается эта уверенность?

— Род Врангелей издавна связал свою судьбу со Швецией.

— Вон как?

— Да, господин капитан. Как-никак, а в 1709 году, после сражения под Полтавой шведов с русскими, на поле боя осталось 22 шведских офицера, представляющих славный род Врангелей.

— Мне остается только позавидовать вашей эрудиции,— сказал Юрберг.— Но какое отношение это письмо имеет к русским поклонникам шведской почты?

— Во-первых, баронесса подтверждает сведения относительно коллекции картин графини Паниной. Правда, она считает это случайностью, как и другие находки в тайниках Эрмитажа,— «чекистам повезло». Но это ее заблуждение объясняется отсутствием надлежащих источников информации, что вполне естественно. А во-вторых, баронесса сообщает мужу, что петроградские чекисты почему-то заинтересовались деятельностью в России в семнадцатом году анонимной американской фирмы по скупке антиквариата.

— Убедительно,— согласился капитан.— Обе дамы подтверждают вашу правоту.

Они помолчали. Потом Юрберг сказал:

— Я вам очень благодарен, Тегнер. Вы не только отстояли честь шведской почты, что уже важно само по себе, но и убедили меня, что Ковильян будет все-таки повешен.

— Расстрелян,— поправил шефа лейтенант.— В России расстреливают.

— Да, да, все забываю про эти капризы моды. Я, конечно, не ретроград, но подобного рода нововведения не одобряю. Не говоря уже о том, что виселица эффектней, она больше соответствует русским традициям и национальным вкусам. Зачем же игнорировать те особенности, из которых складывается самобытность каждого уважающего себя народа? Лишите французов их неподражаемой гильотины и неповторимых бордоских вин, и вы сможете их отличить от конголезцев только по цвету кожи. Но это так, между прочим. Расстрелы имеют свои неоспоримые преимущества, а полностью игнорировать моду, конечно, нельзя. Но по тому, что вы мне сейчас сказали, похоже, что чекисты не торопятся с арестом нашего приятеля.