«Танец зигзага» у самцов колюшки, на котором Ян ван Йерсель провел самый первый эксперимент мотивационного анализа, служит прекрасным примером того, как совсем «слабый» ритуал может вкрасться в конфликт между двумя «большими» инстинктами в качестве едва заметной третьей независимой переменной. Ван Йерсель заметил, что своеобразный танец зигзага, который половозрелый самец, имеющий свой участок, исполняет перед каждой проплывающей мимо самкой и который поэтому считался до тех пор просто «ухаживанием», в разных случаях выглядит совершенно по-разному. Иногда сильнее подчеркнут «зиг» в сторону самки, а иногда «заг» прочь от нее. Когда это последнее движение выражено вполне отчетливо, становится ясно, что «заг» направлен в сторону гнезда. В одном предельном случае самец при виде плывущей мимо самки быстро подплывает к ней, резко тормозит возле нее, поворачивает назад, особенно если самка тотчас выставляет перед ним свое толстое брюшко, и плывет обратно к входу в гнездо, которое затем показывает самке посредством определенной церемонии, ложась плоско набок. В другом предельном случае, особенно частом, если самка не совсем готова к нересту, за первым «зигом» в сторону самки следует вообще не «заг», а нападение на нее.

Из этих наблюдений Ян Йерсель правильно заключил, что «зиг» в сторону самки приводится в действие агрессией, а «заг» в сторону гнезда – половым инстинктом. Ему удалось экспериментально доказать правильность этого заключения. Он изобрел методы, с помощью которых можно точно измерять силу агрессивного и сексуального инстинктов у отдельного самца. Он предлагал самцу макет соперника стандартного размера и регистрировал интенсивность и продолжительность боевой реакции. Сексуальный инстинкт он измерял, показывая самцу макет самки и через определенное время внезапно удаляя его. В таком случае самец колюшки «разряжает» внезапно заблокированное сексуальное побуждение действием ухода за потомством – обмахиванием плавниками гнезда, цель которого – вызвать приток свежей воды для икры или мальков. Продолжительность этого «переходного обмахивания» ("Ubersprungf"acheln) [10] является надежной мерой сексуальной мотивации. По результатам таких измерений Ян Йерсель мог правильно предсказывать, как будет выглядеть танец зигзага у данного самца, и обратно - непосредственно наблюдая формы танца, он мог заранее определять вклад каждого побуждения и предвидеть результаты последующих измерений.

Но кроме этих двух основных инстинктивных компонент, которые в общих чертах определяют данную форму движения самца колюшки, в ее мотивации участвует еще третья, хотя и более слабая. Знаток ритуализованного поведения заподозрит это сразу же, увидев ритмическую правильность, с которой самец колюшки чередует «зиг» и «заг». Попеременное преобладание одного из двух противоположных побуждений вряд ли может привести к столь правильному чередованию, если в нем не замешана новая координация движений, возникшая посредством ритуализации. Без нее наблюдаются короткие рывки в различных направлениях, следующие друг за другом с очень типичным неправильным распределением; как известно, люди в состоянии крайней нерешительности ведут себя именно так. Напротив, ритуализованное движение всегда имеет тенденцию к ритмическому повторению в точности одинаковых элементов, потому что этим, как мы уже видели, достигается лучшее действие сигналов.

Подозрение, что здесь замешана ритуализация, превращается в уверенность, когда мы видим, как танцующий самец колюшки при своих «загах» временами, как кажется, совершенно забывает, что они сексуально мотивированы и должны указывать точно на гнездо, и вместо этого описывает вокруг самки удивительно красивый и правильный зубчатый венец, в котором каждый «зиг» направлен точно в сторону самки, а каждый «заг» – точно от нее. Как ни слаба новая координация движений, стремящаяся превратить «зиги» и «заги» в ритмический зигзаг, она тем не менее способна склонить чашу весов в свою сторону и вызвать правильное чередование моторных проявлений обеих мотиваций. Кроме того, есть еще одна важная функция, которую ритуализованная координация может выполнять, даже будучи очень слабой в других отношениях: изменение направления лежащего в ее основе неритуализованного движения, вызванного другими побуждениями. Примеры этого мы уже видели при описании классического образца ритуала – натравливания селезня уткой.

В 5-й главе, где речь шла о процессе ритуализации, я попытался показать, каким образом это явление, причины которого все еще весьма загадочны, создает совершенно новые инстинкты, диктующие организму свои собственные имеющие силу закона «ты должен…» [11] столь же категорично, как каждый из, казалось бы, самодержавных «больших» инстинктов голода, страха и любви. В предыдущей 6-й главе я стремился решить еще более трудную задачу: коротко и доступно показать, как происходит взаимодействие между различными автономными инстинктами, каким общим правилам оно подчиняется и какими способами можно, несмотря на все сложности, получить некоторое представление о структуре взаимодействий, участвующих в тех формах поведения, которые порождаются несколькими соперничающими побуждениями.

Я тешу себя надеждой, быть может обманчивой, что мне удалось разрешить обе эти задачи настолько, чтобы быть в состоянии не только произвести синтез изложенного в двух последних главах, но и применить то, что мы из них узнали, к решению вопроса, которым мы теперь займемся: как ритуал выполняет почти невыполнимую задачу – предотвращает все проявления внутривидовой агрессии, которые могли бы серьезно повредить сохранению вида, таким образом, что ее функции, необходимые для сохранения вида, не выключаются? Условие, содержащееся в выделенной курсивом части предыдущей фразы, уже дает ответ на вопрос, который на первый взгляд напрашивается, но возможен лишь при полном непонимании сущности агрессии – почему у тех видов животных, для которых совместная жизнь в небольших тесных сообществах является преимуществом, агрессия не была попросту «отменена»: потому, что без ее функций, которым была посвящена 3-я глава, нельзя обойтись!

Решение проблемы, возникающей таким образом перед обоими Великими Конструкторами Эволюции, достигается всегда одним и тем же способом: инстинкт, в большинстве случаев полезный и даже необходимый, остается без изменения, но в особых случаях, где его проявление было бы вредно, встраиваются весьма специальные механизмы торможения, созданные ad hoc. Культурно-историческое развитие народов и в этом отношении происходит аналогичным образом; именно поэтому важнейшие требования Моисеевых и всех прочих скрижалей – не предписания (Ge-bote), а запреты (Ver-bote). Нам еще придется подробнее говорить о том, о чем мы здесь лишь предварительно упомянем: передаваемые традицией и привычно соблюдаемые табу могут иметь какое-то отношение к разумной морали в смысле Иммануила Канта только у вдохновенного законодателя, но не у его верующих последователей. Как инстинктивные торможения и ритуалы, так и человеческие табу порождают поведение, аналогичное истинно моральному лишь функционально; во всем остальном оно так же далеко от морали, как животное от человека! Но даже постигнув сущность этих связей, невозможно не восхищаться снова и снова, видя работу физиологических механизмов, которые побуждают животных к самоотверженному поведению, направленному на благо сообщества, так же, как это предписывает нам, людям, нравственный закон.

Впечатляющий пример такого поведения, аналогичного человеческой морали, являют так называемые турнирные бои (Kommentk"ampfe). Вся их организация направлена на то, чтобы выполнить важнейшую задачу поединка – выяснить, кто сильнее, – не причинив при этом серьезного вреда более слабому. Такую же цель преследуют рыцарский турнир и спортивное состязание; поэтому турнирные бои животных не могут не производить даже на знающих людей впечатления «рыцарственности», или «спортивного благородства» [12] . Среди цихлид есть вид Cichlasoma biocellatum, который именно этому обязан своим названием, распространенным у американских любителей: у них эта рыба называется «Джек Дэмпси» по имени чемпиона мира по боксу, вошедшего в пословицу как образец безупречного спортивного поведения.