–  Может быть, - пожал плечами Владимир. Борьба с подводными чудовищами кое-чему научила и академика. Теперь он избегал покидать лодку и производил наблюдение из корабля или выходил на морское дно только поблизости и на незначительное время. Исследования морских глубин продолжались несколько дней. Затем Виктор Петрович решил, что пора возвращаться на базу.

Прошло двое земных суток.

Шаповалов вышел на берег, чтобы пройтись перед сном, так как и на Венере он очень заботился о своем здоровье.

Михаил Андреевич успел соскучиться в одиночестве. Трое плавали где-то в пучинах моря, двое искали самолет, а на его долю выпали ежедневные наблюдения за атмосферой и приведение в порядок записей. Время от времени он ловил позывные товарищей и был в курсе их работы.

Кроме скуки, астроном в последнее время стал испытывать легкое недомогание. Голова сделалась тяжелая, временами побаливала, все тело ломило в суставах. Иногда давало знать сердце.

«Неужели это последствия радиации?
– в ужасе думал профессор.
– Нет, скорее неблагоприятный климат Венеры… Старость приходит».

Такого рода мысли занимали его и теперь. Вокруг лежал легкий сумрак. Долгий день приходил к концу. Профессор уже собрался уходить, когда заметил вдали, за гребнем береговых скал, яркие световые пятна. Они были отчетливо видны за лиловатой дымкой вечера.

«Смотрите, смотрите!
– сказал сам себе ученый.
– Возвращаются наши механики».

Действительно, в той стороне колебались два световых луча и меняли место. Они могли принадлежать только вездеходу.

«Включить свет!» - подал себе команду астроном.

Мощный передний прожектор ракеты, направленный в небо, тотчас же вспыхнул огромным столбом света и уперся в далекие облака. Разумеется, теперь было не до сна. Прошло еще полчаса, и ярко освещенный изнутри вездеход показался на гребне, поискал фарами дорогу и осторожно спустился вниз.

Сандомирский и Красницкий выполнили свою задачу. Устали они оба ужасно, но потерпевший аварию стратоплан с разбитым фюзеляжем и оторванным крылом, укрепленный стальными тросами на крыше вездехода, был благополучно доставлен на базу.

–  Не думали, что доберемся до дому… - рассказывал Сандомирский.
– Но стратоплан доставили.

–  Большие поломки!
– покачал головой Шаповалов.

–  Постараемся все-таки привести его в порядок, - сказал Красницкий.

Шаповалов угостил вернувшихся сытным обедом. Потом все пошли спать. Участники спасательной экспедиции валились с ног от усталости.

Календарные дни на Венере текли быстро. Не успели путешественники по-настоящему осмотреться на новом месте, как незаметно пролетели две недели и наступили сумерки.

Желто-красный свет полудня постепенно сменился багровым сиянием вечера. Удивительны были последние часы перед закатом невидимого солнца. Оно не проникало сквозь толщу облаков, но его косые лучи, по мере того как путь через атмосферу Венеры становился длиннее, приобретали все больше пурпура. Оранжевый небосклон стал ярко-алым, постепенно перешел в малиновый, наконец загорелся волшебным лиловым светом, который в этом мире заменял розовеющую вечернюю зарю. С той стороны, откуда надвигалась ночь, вдруг пришла глубокая и темная синева. Ветер затих. Море, огромное и взволнованное, стало спокойным, едва подернутым мелкой рябью. Отражая пламенеющие краски заката, оно тоже запылало, как расплавленный металл, потом заблистало самоцветами, сделалось багряным и постепенно покрылось синевой. Прекрасны были розовые блики на воде, нежные, как перламутр, и сиреневое кружево пены на коричневых Скалах.

Лучше и благороднее становится человек, созерцая природу. Все мелкое и будничное уходит на задний план и, наоборот, раскрывается все хорошее, часто глубоко скрытое. В тот день, в последние часы венерианских сумерек, выяснилось, что Иван Платонович Красницкий не только ученый химик, но и талантливый художник.

Все считали его суховатым, даже несколько ограниченным человеком. Со стороны казалось, будто ученый вовсе лишен эмоций. Он знал очень много, за каждой его фразой скрывалась глубокая мысль и отличное знание предмета, но он был сдержан, молчалив, редко смеялся, относился к тем людям, которые больше делают, чем говорят. Легко представить изумление Шаповалова и Сандомирского, когда они увидели, что Иван Платонович появился в салоне с большим этюдником, уже бывавшим в работе, и складным мольбертом в руках. Застенчиво улыбаясь, Красницкий сказал:

–  Не хочется спать, пойду на берег…

–  Рисовать? Заниматься живописью?
– удивился Шаповалов.

–  Так… несколько этюдов…

–  Это же превосходно!
– пришел в восторг экспансивный профессор.
– Что же вы скрывали свои таланты? Значит, мы привезем домой не только фотографии, но и картины Венеры, воспринятые глазами художника!

–  Что вы, - сконфузился Красницкий, - это совсем пустяки. Сейчас изумительные краски…

С этими словами Красницкий поспешил на берег. Видно было, как он устраивается среди скал.