Шрифт:
«Нет!»
– Слезай быстро со стола, – приказал Семеныч. – Распоясалась совсем. Из тарелок ест и наглеет. Из мисок ешь. Знать будешь свое место.
«А ты-то свое знаешь?»
Семеныч нервно отложил вилку в сторону.
Катенок вытянула передние лапы вперед, положила на них голову и, подползая, придвинулась к Семенычу.
«Извини меня?»
Семеныч оперся подбородком о ладонь и задумчиво смотрел на движения Катенка. Сердиться на нее дольше нескольких минут – никогда не получалось. Но и выводить из себя Семеныча, она научилась блестяще.
Поначалу он относился к Катенку, как к маленькому живому существу. Так относятся скорее к детям, нежели чем к домашним питомцам. Первое время Семеныч пытался о ней заботиться, но Катенок часто вела себя слишком независимо, и казалось, все, что ей нужно – это рука Семеныча. Ни еда, ни тепло, ни любовь – только его ладонь, всецело ей принадлежащая. Кроме всего, были и еще некоторые странности в поведении Катенка. Она задумывалась, глаза ее в такие моменты расширялись и будто мутнели. Если Семеныч ее звал, она не реагировала. Через некоторое время, остановив невидящий взгляд на Семеныче, трясла головой. Семеныч иногда думал, что это что-то нервное, но понаблюдав, сделал другое предположение: Катенок точно силилась что-то вспомнить, что-то проанализировать, сопоставить. Ему было любопытно, что может помнить, кошка или о чем она думает, но Катенок говорила то, что хотела. В общем, просто на кошку Катенок, по мнению Семеныча, определенно, не походила.
«Семеныч?» – напомнила она о себе. Катенок уже подползла ближе, дотронувшись носом до ладони Семеныча.
Он встал и налил себе воды из-под крана.
– Хочешь пить? – неожиданно спросил он с задором и обернулся. Затем достал завалявшуюся соломинку из выдвижного ящика. – Смотри, я тебя сейчас научу.
Катенок с изумлением уставилась на трубочку и стакан воды.
– В себя. Как вдыхаешь, только ртом, – Семеныч загнул соломинку. – Попробуй.
Катенок недоверчиво и робко потянулась к соломинке.
– Зубами зажми, – хохотал Семеныч, помогая Катенку удержать соломинку. – Получилось? Вот, молодец. Курят также. Только воздух втягивают.
«Семеныч!»
– Что? – вытирая салфеткой пролившуюся воду на столе, спросил он.
«Я не уйду больше. Не пропаду».
– Будь любезна. Или предупреждай, – миролюбиво согласился Семеныч.
В безмолвной ночи не было слышно дыхания Семеныча. Он не спал. Не спала и Катенок.
– А ты кто, вообще? – поинтересовался Семеныч.
«А ты?»
– Я человек.
«А я, тогда, кошка», – важно ответила Катенок.
– А если без «тогда»?
«Без «тогда», ты – не человек».
– Мы так и будем разговаривать?
«Так и будем, – Катенок высунулась из-под одеяла и по груди Семеныча перебралась на другую подушку. – Расскажи мне что-нибудь лучше».
– Не знаю я ничего.
«Не знаешь – выдумай и расскажи».
– Слезай с этой подушки. Шерсть везде. Неужели нельзя на одной спать?
«Неужели нельзя с одной спать?» – возмущенно передразнила его Катенок, изменив предлог.
– Тьфу, еще я это с тобой обсуждать буду, – рассердился Семеныч. – Тебя это никак не касается. Ты же кошка!
Катенок демонстративно слезла с подушки, и собралась было идти на другой край постели, к ногам Семеныча.
– Вот там и спи, – подначил ее Семеныч.
Катенок аккуратно дошла до края, согнула лапы, плавно опускаясь на живот. Семеныч почувствовал ступнями ее теплое тело. А следом – пронзительную боль от прикушенного мизинца на ноге.
– Вот, зараза!
«Кошка, Семеныч. Кошка, – Катенок моментально очутилась уже на подушке, вытаптывая лапами себе углубление. – А хорошо, что мы нашлись, да?»
– Да, – просовывая под нее свою ладонь и переворачиваясь на бок, сказал Семеныч. – Не исчезай больше. Мне неютно было и беспокойно за тебя. Представь, если бы пропал я?
«Я со двора больше ни шагу!» – пообещала Катенок.
Эпизод с неожиданным и долгим отсутствием Катенка вскоре забылся. Однако, прошлое имеет свойство возвращаться, а иногда и настойчиво приходить все чаще и чаще.
По утрам Катенок уходила порой раньше Семеныча. Будила его на рассвете и требовательно бежала в коридор, ожидая, когда Семеныч откроет ей дверь. Но вечером Катенок неизменно оказывалась во дворе и встречала его на углу дома…
Но что-то изменилось в их необычной привязанности друг к другу. Семеныч твердо почувствовал себя главным в жизни Катенка. В те вечерние часы, которые они проводили вместе – Катенок предупреждала любое его движение, сопровождая внимательными, полными восхищения, глазенками. Он грустил – и Катенок смешно тыкалась головой в его бок, то ли ласково мурлыча, то ли грозно рыча. Смеялся – и она весело кувыркалась на его ногах. Засыпал – Катенок прижималась к его телу и не двигалась. Брился – она убегала на кухню с его зубной щеткой в зубах со скоростью света и успевала выплюнуть ее в мусорное ведро до того момента, пока Семеныч обнаружит, что щетки нет. Ругался – и Катенок, прячась, спешно проскальзывала под покрывало и одеяло в спальне, забиралась под подушку, не шевелилась и не высовывалась до тех пор, пока сам Семеныч не доставал ее оттуда. Смотрел телевизор – она сидела рядом и иногда, наклонив пушистую мордашку, оборачивалась, обжигая его неестественным, но удивительно теплым взглядом, от которого пронизывало тело Семеныча невообразимым теплом.