После 10 дней радиомолчания вдруг прибегает ко мне в лес радостный радист и кричит, что появилась связь с Саранпаулем. Я пошёл к рации, и правда – лежит радиограмма мне, из которой следует, что вертолёт после второго рейса к нам сломался и улетел ремонтироваться, и что через 4 дня ожидают прилёт другого борта. Спрашивают, почему не выходили на связь, всё ли в порядке, есть ли продукты. Продукты, действительно, были на исходе и я, помня о вертолётных поломках, запросил отправить их первым же рейсом. Почему вдруг заработала наша рация – я не знаю до сих пор, но думаю, что неопытный радист в первое время работы допускал какие-то технические ошибки. Через 10 дней, видимо, случайно нажал на какой-то нужный тумблер и вышел на правильный режим работы и больше уже сбоев не допускал. Отработал он у нас до лета, поднабрался опыта и уехал куда-то дальше на Север, в нефтеразведку.

Ровно через 2 недели после первой высадки к нам пришло сразу за 2 дня ещё 5 рейсов МИ-4. Переброшено было всё железо, персонал (кроме руководства). Всего оказалось около 30 человек. Поставили ещё 2 палатки, и началась подготовительная работа к проходке шурфов и расширению работ.

Рис. 6: Миша Катин

Прилетел с женой геолог Миша Катин, выпускник МГРИ, приехавший в Тюмень из Восточной Сибири. Его жена Нэля, техник-гидрогеолог по образованию, совсем крохотная девушка была в положении.

В один из ближайших дней мы с Катиным и топографом Дудкиным вышли на лыжах в район второй линии, чтобы на местности определиться с шурфами и вертолётной площадкой.

Ещё находясь в Саранпауле, купил себе за 30 рублей новые охотничьи лыжи, подбитые лосиным камусом – это очень крепкая шкура с нижней части ног лосей или оленей. Они мне были немного коротковаты, т. к. хозяин, низкорослый манси, делал их для себя. Сделаны они были очень качественно – шкурки камуса приклеены к лыжам рыбьим клеем, и швы почти незаметны. На таких лыжах я шёл впереди, прокладывая путь моим партнёрам, которые использовали обычные лыжи-голицы. Удобство этих лыж я обнаружил при подъёме на горку – они совершенно не скользили вниз и можно было, ничего не опасаясь, подниматься на них прямо в лоб. А вниз они скользили с небольшим подтормаживанием против обычных лыж.

Рис. 7: Дорога в долине Хобею летом

Шли по долине р. Хобею, по левому берегу. Здесь уже были предгорья, и совершенно чётко выделялись первая и вторая террасы. Вдали на западе уже хорошо были видны высокие вершины Уральских гор. Однако за весь путь не увидели никакой дичи, кроме следов белок, куницы. Последних – вообще единичные. Видимо, связано с тем, что в этих краях было очень мало кедра, а отсюда и мало белки, и, соответственно, разрывалась вся кормовая цепочка. На реке было много незамёрзших мест, вероятно, били подземные ключи, да и течение реки было достаточно быстрое. Зато окружающий воздух был настолько чист и прозрачен, что его просто хотелось "пить". Леса вокруг состояли, в основном, из ели и пихты. Сосны попадались редко.

Пришли на место. Дудкин определился и примерно указал расположение линии шурфов. Недалеко же оказался как бы расширяющийся карман на террасе, пригодный по размерам для строительства вертолётной площадки, на котором позднее она и была построена. Пошли назад, на свою стоянку. Ещё через 2-3 дня прилетели начальник и старший геолог партии.

Каменев Вилен Михайлович, начальник партии, до этого работал в Тюменской экспедиции на разведке стройматериалов. Еврей из Винницы. Воспитывался матерью в одиночку. Закончил Днепропетровский горный институт, хорошо знал профессора Эпштейна, одного из немногих в те годы нашего корифея в бурении. Настоящая его фамилия была Резник, но он почему-то её стеснялся и при женитьбе взял фамилию жены – Каменев. Жена его, Серафима Никитична, работала в Центральной лаборатории в Тюмени. У них было уже двое сыновей. Летом и она переехала в Саранпауль и тоже работала в лаборатории экспедиции. Сам он чуть выше среднего роста, возрастом немного больше 30, с начинающей уже лысеть головой. Надо сказать, что несмотря на то, что он раньше россыпным золотом не занимался, активно включился как в производственный процесс, так и изучение геологических особенностей поиска золотоносных россыпей.

Калинин Алексей Семёнович, старший геолог партии, был уже достаточно пожилым человеком 65 лет. Был уже давно на пенсии и много лет жил в Сочи в собственном доме. В начале 30-х годов закончил Промакадемию. Учился вместе с женой Сталина Надеждой Аллилуевой, Никитой Хрущёвым и будущим Министром геологии СССР, а потом заместителем Министра среднего машиностроения, П. Антроповым. Всю жизнь занимался поисками и разведкой золота, но только на ещё большем Севере – в Якутии и Магадане. По его рассказам, в начале 30-х годов геологические партии уходили в поиски сразу на 2 года в очень отдалённые от базы места. Связи никакой не было. Часто бывало, что возвращалось людей меньше, чем уходило вначале – умирали в пути от болезней и несчастных случаев. Никаких смет на производство работ не существовало. Начальнику партии переводили деньги в местные почтовые отделения по маршруту его следования, и он их получал и расходовал по своему усмотрению. Я не знаю, как он попал к нам, но думаю, друзья в Министерстве подсказали ему про новую организацию на поиски золота, а ему, по его словам, всегда хотелось опять попасть на Север. Приехал он к нам даже со своим старым собачьим спальным мешком – это было очень лёгкое и тёплое изделие. Такого качества мешков через 30 лет уже не выпускали, видимо, считалось дорого.

Скоро мы поняли, что жизнь зимой в палатке не сахар, и решили ускорить строительство большого барака из сырого леса вокруг. Барак заложили большой, со сплошными нарами по обеим длинным стенкам и отсеками для семейных пар.

Начали подготовку к проходке шурфов. Геологи согласовали места их заложения по обоим берегам реки и пару шурфов заложили в самом русле на небольшой глубине. На суше шурфы проходились в мерзлоте сначала на "пожог". Расчищали снег и по контуру шурфа клали сухие брёвна, на них сверху сырые и нижние поджигали. Утром приходил проходчик, убирал несгоревшие остатки, кайлом разрыхлял грунт и лопатой его выбрасывал наружу. За цикл оттаивало 20 см и опять надо было класть дрова. У одного проходчика было сразу несколько шурфов в работе. Слой мерзлоты достигал 2-х и более метров. После достижения шурфом глубины более 2-х метров, над шурфом ставился ручной ворот, типа колодезного. Порода на забое складывалась проходчиком в бадью, которую воротовщики поднимали на поверхность, высыпали в определённой последовательности и возвращали бадью опять вниз.

В руслах рек проходка проводилась по иной технологии – на "проморозку". Метод применим только зимой в крепкие морозы. Расчищается лёд на русле по периметру шурфа и производится его выемка на всю глубину, за исключением 6-7 см. Далее лёд оставляется на дальнейшую "проморозку". Через сутки – двое (зависит от крепости стоящих морозов), проходчик опять снимает вновь намёрзший слой. Толщина целика определяется сверлением контрольной дырочки во льду, которая потом забивается деревянным шпунтом. Обычно за сутки – двое промораживалось мало, да к тому же зима уже шла к концу, и шанса закончить шурф на "проморозку" не было. В принципе же, такой метод используется. Для усиления эффекта заморозки можно применять осевые вентиляторы для подачи холодного наружного воздуха на забой и усиления эффекта "проморозки".