«Лев Данилович, думаю, можно разок довериться электронной почте. Следов пребывания у себя Владленовского спецназа я не обнаружил, а „Касперский“ пока ничего не говорит о попытках пробиться в компьютер извне. „Благодаря“ Вашей наводке я разгадал, что именно Владлен Константинович шантажировал угрозой убийства Бориса Михайловича. Поняв это, Владлен и этот его Исаакович взяли меня в довольно крутой оборот. Но если я выберусь из этой ситуации (а я постараюсь), то Вашей роли в этой грязной истории скрывать не буду. После этого Вы уже в свой бизнес прогнозирования не вернетесь. Кстати, если я из этой ситуации не выберусь, то информация о Вас всё равно поступит куда надо — надежный человек сообщит. Добавлю, что мой предыдущий телефонный разговор с Вами Владлен, скорее всего, слышал с помощью напиханных в мою одежду „жучков“. Я специально сделал это, чтобы Вы поняли серьезность своего положения. Вы такой же нежелательный свидетель для Владлена, как и я, с той лишь разницей, что я им нужен, а Вы уже нет. Ваша жизнь висит на волоске. Бежать жаловаться на меня Владлену для Вас не имеет смысла: он всё равно Вас уберет. Предлагаю единственный путь спасения. У Вас много хороших знакомых в милиции и Следственном комитете. Завтра же расскажите им обо всем и добейтесь возбуждения уголовного дела против этой парочки. Послезавтра Вы уже сами станете их сообщником. Отвечать мне не надо. Письмо мое сразу же по прочтении уничтожьте. Я сделаю то же самое».

Отправив послание, Енисеев возвратился к своему уже остывшему ужину. Елена, наливая мартини из бутылочки в рюмку, сказала:

— Ты знаешь, у меня такое ощущение от всего этого, словно я читаю научно-фантастический роман. Когда его открываешь, то понимаешь, что это вымысел, а потом вчитываешься, привыкаешь и даже начинаешь относиться к описанному как к некой реальности. Я знала, конечно, что мир суеверий и предсказаний для многих людей — реальность, но и предположить не могла, что в нём всё так же серьезно и жестко, как в бизнесе и политике! Конфиденциальная информация, клиенты, партнеры, покушения на убийства…

— То, что это связано с политикой, я давно понял, но слишком поздно понял насчет бизнеса. Люди, обладающие большими деньгами, считают, что можно подчинить себе всё, что угодно, в том числе и сверхъестественные силы. Иначе зачем они нужны, деньги: чтобы в очередной раз приобретать ценности обычные? А те, кто не обладают огромными деньгами, но очень хотят ими обладать, не погнушаются довериться самому черту, если тот сумеет их убедить, что они обогатятся с помощью какой-то магии. В каком-то смысле это самый серьезный рынок на свете — там душу продают.

— И ты, получается, выступаешь в невольной роли искусителя?

— Да. Я не слушал, когда мне говорили знающие люди, что пророчество — это сокровенное искусство. Это всё равно что утверждать, будто вода мокрая, думал я. Мол, какое же пророчество не сокровенное? А не сокровенно то пророчество, которое становится публичным. Формально оно может быть и тайным, как это лживо обещает клиентам в своем агентстве по продаже будущего Ступар, но по сути своей — публичным, потому что тайное превращает в услугу. А в этом случае абсолютно неважно, скольким людям ты предсказываешь будущее — одному, пяти или тысяче. Стоит пророчеству сделаться товаром, как пророк начинает жить по законам рынка.

— А писатель?

— И писатель. Но в литературе есть одна тонкость, подмеченная Пушкиным: не продается вдохновенье, но можно рукопись продать. А рукописи пророков не продаются. Или, если кем-то тайком продаются, то пророки не получают за них денег. Их убивают за эти пророчества.

— Я сегодня очень злилась на тебя, а теперь вижу, что благодаря тебе оказалась на пороге огромного неведомого мира. Он тем более огромен и неведом, что я толком не понимаю происходящего в нем. Нас с тобой похищают люди в масках, везут черт знает куда, завязывают глаза, как в приключенческом фильме, я смотрю в неизвестном роскошном доме телевизор, слышу обрывки твоих телефонных разговоров, в которых всерьез идет речь о жизни и смерти, о будущем президенте, катастрофе «двенадцать-двенадцать»… И это всё происходит со мной, которая еще вчера я сидела на лекциях и с ноутбуком в кафе у Анатолия! Я вроде бы продолжаю оставаться в настоящем, но на меня со всех сторон накатывается гул будущего. А начиналось всё почти анекдотом: с предсказания подвыпившим пророком результата футбольного матча…

— Тебе как писателю и не нужно знать об этом мире большего. И даже не потому, что так безопасней, а потому, что подробности убьют для тебя его притягательность. Я не слышу сейчас гула будущего, о котором ты говоришь, а в детстве слышал. Ты стоишь сейчас на пороге пустого зала, а я — переполненного, причем переполненного всякой дрянью. — Енисеев поднялся, чтобы налить себе чаю. — Чаю выпьешь?

— Да нет, достаточно мартини.

— Найти еще бутылочку? С устатку, как говорится.

— Да нет, хватит. Впечатлений столько, что алкоголя много не надо.

— Слушай, а ты храбрая! Как ты начала стучать по этому «минивэну», кричать «Милиция!»! Эти супермены долбаные, небось, все в синяках после твоих пинков! Мне даже стыдно, что я лежал бревном!

— Пророки не пинаются.

— Естественно: всем известно, что они только глаголом жгут.

Так они сидели, шутили, смеялись, а потом, когда ни с того ни с сего, без видимой причины, начали отводить друг от друга глаза, продолжая шутить и смеяться, Енисеев понял, что они думают об одном и том же, словно не прошло и суток, как обоим — не только Елене (чего греха таить!) — одежда показалась тесной и захотелось услышать стук сердца друг друга без одежды.

Он снова взглянул в глаза Елене, виновато улыбнулся.

— Уже поздно, я вызову такси.

Она ответила ему взглядом, в котором он не прочитал укора и вообще ничего не прочитал, как нельзя ничего прочитать в водах озера, когда на него упала тень от облака и по воде пробежала рябь. Пауза затянулась. Ему втайне хотелось, чтобы облако ушло прочь, чтобы ее взгляд просветлел до самого дна, но тут в наступившей тишине он услышал шум воды в ванной.

— Ой, забыл! Сейчас потечет на соседа!