Шрифт:
— Вы кто? — спрашивает он.
— Секретарь партийной организации.
— А, вот что, — бесстрастно произносит он. — Так чего вы хотите? С работами познакомиться? — он достает из кармана спички, показывает вдоль насыпи рукой с вытянутым коробком. — Ну, видите, экскаваторы свое кончают. Основное теперь — бетонные работы.
— Я о другом, — осторожно прерывает Серафима, — я о депутате в облсовет, о товарище Игнатьеве. Понимаете, он очень нам нужен.
— Ха! А нам не нужен? С облисполкомом согласовано. Прощайте.
— Я считала, вы государственней будете реагировать. Не дослушали — и уже заключение.
— У меня времени в обрез, — рявкает Степанцов.
— Так, значит, даже вникнуть отказываетесь?!
Должно быть, ему неловко препираться с нею при удивленно молчащих подчиненных.
— Говорите.
Он не перебивает. Устало прикрыв глаза, ни разу не приподняв тяжелые, чуть подрагивающие нервные веки, выслушивает до конца все, потом ругается.
— Леший вас разбери! Конечно, сложное у вас положение. А мне, по-вашему, легко? Думаете, Игнатьев лишний? Думаете, мне без людей — сплошной восторг? Взяли бы, ловкая вы девушка, да попрыгали в моей шкуре. А выпрашивать — дело легкое… Ладно. Как решит сам Игнатьев, так и будет. Берите, раз выцыганили.
Он сторонится тракторов, громыхающих наваленными на прицеп столбами, кивком показывает Серафиме:
— Видите, даже солнечного дня не хватает нам! Вводим ночную смену, поднимаем прожекторы на эти вот столбы.
— Дура!.. Какая ж я дура! — вскрикивает Серафима.
— Что-о?
— Да нет, честное слово… Я так. Вы, честное слово, извините.
«Но как же раньше не свела я концы с концами? Ведь можно не откомандировывать людей ни на какие курсы, а наоборот: затребовать преподавателей в «Зарю». Привезти этих преподавателей, как Степанцов привозит эти столбы».
Лицо Степанцова уже не пугает Серафиму. Перламутровая пуговица на его рубахе действительно, того и гляди, отскочит; а в Серафиминой стеганке, в ватнике, игла с ниткой. В порыве благодарности Серафима достает иглу, воркующе произносит:
— Вам, видать, за собою и заштопаться некогда; перламутровка у вас не держится. Давайте пришью!
Она крупными руками, под смех и деликатные остроты степанцовской свиты устремляется к груди тщедушного Степанцова.
— Да что вы! — теряется он. — Великое дело — пуговка… Ей-богу, спасибо.
— И напрасно. Кто ж вам прихватит здесь? — удивляется Серафима, решительными стежками пришивает, затем прижимается к степанцовской груди щекой, откусывая нитку.
«Соберу коммунистов, — шагая к своим лошадям, на ходу прикидывает она, — подработаем программу. За педагогами-поливальщиками откомандируем Кузьму Куприяновича».
Она опьянена своей умелостью. Ей не хочется думать об Игнатьеве, она гонит его из головы, не любующегося ею, как бывало раньше, а разочарованного, даже злого.
«Красота моя все равно живет, — думает она о приятном, о Степанцове. — Какой-никакой, а мужик ведь!..» Она подмигивает небу и, засмеявшись, хлопает себя по щеке: «Молодец, Фимочка!»
Ей безотлагательно надо хоть с кем-нибудь поговорить. Она оглядывает заволоченный дымом бульдозер, непрерывно, гулко и часто стреляющий, точно пулемет. Бульдозер как раз тормозит, наземь спрыгивает девушка, с безнадежностью щупает мотор, опять лезет наверх.
— Сколько времени? — спрашивает Серафима, чтоб заговорить.
Девушка вздыхает:
— Часов нет. Стукнула тут, в будке, разбила.
Серафима участливо заглядывает в железную будку.
Изнутри несет отработанным газом, прикипелым маслом, горячей резиной. Водитель — совсем школьница. Нажимая на педаль тонкой ногой в тяжелом громоздком ботинке, ухватя тугой, вибрирующий в работе рычаг, она подает вперед детское узенькое плечо — и громада бульдозера делает рывок. Движется бульдозер толчками, то скребя ножом поверху, то отвесно вгрызаясь вглубь. Серафима догоняет, кричит:
— Чего он прыгает у тебя?
Девушка не слышит сквозь грохот и, приглушив мотор, выпрыгивает, спрашивает с надеждой:
— Вы механик?
— Нет. А что?
— Да видите ж…
Она поднимает короткие бровки, подведенные до висков жженой пробкой, и Серафима стискивает ее, как маленькую.
— Ничего, привыкнешь. Ты не замужем еще?
— Скажете!.. — смеется девушка.
— И кавалера нет, что ли?
— Есть, почему же…
— А сегодня будет свидание?
— Ясно, будет!