У Мишки Румянцева серебряное горло. Когда он поет, нельзя остаться равнодушным. По вечерам, проходя мимо на­шего общежития, прохожие, наверное, думают, что в этом доме живут студенты консерватории. Они замедляют шаги у откры­того окна, прислушиваясь к Мишкиному пению. Мишка любит классические романсы: «Я помню чудное мгновенье...», «Средь шумного бала...»

Однажды в общежитие пришел старичок с замысловатой тростью в руке. Набалдашник трости был сделан в форме льви­ной головы. Пасть у льва разинута, словно он собирается кого-то проглотить.

— Познакомьте меня с вашим соловьем, — попросил ста­ричок.

Я повел его в красный уголок. Мишка сидел на подокон­нике и напевал озорную и легкомысленную «Тиритомбу»:

— Так, так, — сказал старичок, — ну, а можете показать что-нибудь из русского репертуара?

— Нот у него полная тумбочка, — с гордостью сообщил я старичку, — сейчас он вам их покажет.

— Я попросил показать в смысле исполнить! Ну, спеть. По­нятно? — строго произнес владелец необыкновенной трости.

— А кто вы такой? — обиженно спросил я.

— Меня зовут Иваном Михайловичем. Я профессор консер­ватории.

Мишка затрепетал. Шутка сказать — настоящий живой про­фессор заинтересовался его персоной. Мишка благоговел перед обыкновенными музыкантами, даже перед Сашкой Воронком, каково же было ему разговаривать с самим профессором!

— Понятно, — независимо сказал я, — сейчас я приведу вам аккомпаниатора.

— Вот как, — удивился профессор, — у вас есть даже аккомпаниатор? Очень хорошо!

Увидев Сашку Воронка с аккордеоном, профессор уди­вился:

— Я ожидал, что это взрослый. Так, так. Да у вас тут ма­ленькая консерватория.

— Мы все взрослые, — сказал Сашка, — сами себя кормим. Вот этими руками.

— Великодушно извините, если вас обидело мое замеча­ние, — с изысканной вежливостью сказал профессор. Лев с ра­зинутой пастью вертелся в руках профессора, как флюгер.

— Редкая тросточка, — с видом знатока сказал Сашка.

— Подарок Федора Ивановича Шаляпина.

Мы переглянулись ошеломленно. Вот так старичок! Знал Шаляпина...

Мишка Румянцев плюхнулся на стул и посмотрел на нас глазами утопающего.

— Ты, Мишук, сегодня вроде не в голосе? — протянул ему соломинку Сашка Воронок.

Мишка заблеял что-то, словно заблудившийся козленок. Даже мы с Воронком не разобрали ни слова. Такой трусости мне еще в жизни не приходилось видеть. Человеку, можно сказать, счастье привалило, а он от него отбрыкивается руками и ногами.

Может, этот профессор устроит его в консерваторию. Мо­жет, Мишка станет знаменитым тенором, как Собинов.

И мне уже представляется, что на залитой светом сцене стоит стройный юноша с выразительными голубыми глазами. Публика кричит «бис» и «браво». Только что окончился кон­церт. На сцену поднимается Сергей Яковлевич Лемешев и об­нимает юношу от всей души. Аплодисменты переходят в ова­цию, когда Мишка говорит зрителям:

— Позвольте мне в первую очередь поблагодарить моего учителя и наставника Ивана Михайловича. Вот он сидит в пер­вом ряду.

Иван Михайлович кланяется публике и растроганно вытирает белоснежным платком уголки повлажневших глаз...

— Значит, не в голосе? Так, так, — с добродушной усмеш­кой говорит профессор. — Ну что ж, вот моя визитная кар­точка. Будете, юноша, желанным гостем в моем доме. Ну и вы, разумеется, — милостиво кивает он нам с Воронком.

И вот он уходит, постукивая своей замечательной тростью. Мы с Воронком набрасываемся на Мишку:

— Растяпа! Покраснел, словно красная девица.

— Такой случай раз в сто лет бывает!

— Отстаньте, — стонет Мишка, — я же больше вас пере­живаю.

Мы выхватываем из его рук визитную карточку. В самом де­ле профессор. И живет в центре, недалеко от Красной площади.

— Завтра же пойдем к нему! — тоном беспрекословного приказа говорит Сашка.

— Что вы, ребята! — ужасается Мишка. — Я должен репе­тировать и репетировать. Ведь он — профессор! Я же сяду в лужу. Вот через месяц — другое дело.

— Через неделю! — отрывисто произносит Сашка. — И ре­петировать, Мишук, будем вместе. Я с тебя сто потов спущу.