Шрифт:
— И тебя уже тошнит, да?
— Да!
Отец встал и подошел к сыну. Обнял соседний столб.
— Я расскажу тебе одну историю. Это было в Дагестане, очень давно. Мы поехали с моим другом Магомедом и его друзьями ловить форель в горной речке. Браконьерить, конечно. Раздеваешься до трусов и в ледяную воду, там шуруешь специальной штукой. Через какое-то время я замерз, вылез на берег, надел штаны. И тут замечаю, что мои соратники смотрят на меня как-то косо. Магомед мне объяснил — если холодно, сиди на берегу, но сними штаны. Почему? А вдруг — рыбнадзор, то заберут всех, кто разделся до трусов. Кто в штанах — не тронут. Надев штаны, я вышел из числа браконьеров, то есть на форель претендую, а риска на себя не беру. Не хочется произносить это страшное слово — предательство.
— Зачем ты мне все это рассказал?
— Я знаю, тебе не нравится, что мы… что я взял эту дачу.
— Водоохранная зона.
— Да, сынок, а я имею отношение к ведомству, которое…
— Я знаю.
— Вот, ты все знаешь. Знаешь, что я не рвался, даже упирался, хотел устроиться где-нибудь… ну, в общем, если бы я не взял эту дачу, то все равно как остался бы в штанах перед рыбнадзором.
— И что?
— А то, что абсолютно все в нашей стране занимаются ловлей форели в нарушение каких-то законов, и больше всех ненавидят тех, кто всегда в штанах. А ест он форель, или не ест, никого не касается.
Молодой человек широко и весело усмехнулся.
— Что с тобой?
— Ко мне вернулось чувство юмора, папа.
Отец раздул ноздри.
— Ты хотел меня убедить в том, что есть на свете только один выбор — выбор между предательством и воровством. Очень интересно.
Отец отпустил свой столб, произнес одними губами.
— Ты же не справедливости от меня хочешь, ты хочешь, чтоб я шею себе сломал.
— Что-что?
— Ничего.
Отец ушел с веранды вглубь дома, но сразу же вернулся.
— Вы замечательно сорвали концерт этого придурошного юмориста, но на будущее…
— Не бойся, это больше не повториться. Больше такими вещами мы заниматься не станем.
«Товарищи пассажиры, будьте взаимно вежливы, уступайте места пожилым людям, беременным женщинам, инвалидам с б-и».
Меня как током ударило. Я, стараясь не сильно вертеть головой, посмотрел направо, налево. Неужели, послышалось? Встретился с несколькими недоуменными взглядами.
Двери вагона закрылись.
Поезд отправился.
Майка дернула меня за рукав, я наклонился к ней. Она прошептала восторженно заговорщицким голосом.
— Слышал?!
Я снова стал оглядываться. Пассажиры вели себя намного оживленнее обычного. Никакого сонного покачивания в такт толчкам вагона, люди не походили на донную растительность.
Вагон тормозит. Двери открываются. Я поймал себя на том, что смотрю куда-то вверх, откуда как мне кажется, и доносились звуки этого голоса.
Следуют обычные объявления — «станция такая-то, при выходе из вагона не забывайте свои вещи». Прислушивавшиеся с прежней остановки граждане немного расслабляются. Наверно, послышалось. Или нет? Двери закрываются, следующая станция «Пушкинская». Кстати, из вагона вышло всего лишь несколько человек, намного меньше, чем должно было бы, и вышли оглядываясь. Обмениваются мнениями.
Нам тоже с Майкой можно было бы выйти, если мы хотели в зоопарк. Но она о зоопарке и не заикается. Я стараюсь не смотреть ей в глаза, а когда мы все-таки встречаемся взглядами, ее глаза так издевательски искрятся, как будто это она все устроила.
А может, все-таки показалось?! Мысль эта была в моем сознании переплелась с какой-то жалобной надеждой. Мне не хотелось, чтобы это все подтвердилось.
Конечно, показалось. Или, если не показалось, то какой-то технический сбой, который родил этот неожиданный ненормальный звук в конце объявления.
К тому же я обладаю исконной склонностью к слуховым и зрительным галлюцинациям. Всегда мне слышится и видится что-то не то. Помнится, меня сильно смущала в детские годы одна песня. Там была такая строчка: «Котятки русские больны». Мне даже снились эти несчастные «котятки», во время мертвого часа в пионерском лагере. Потом я об этом забыл, и в зрелые годы уже во время какого-то ретро концерта услышал ее так, как надо: «Хотят ли русские войны?»
А когда я только приехал в Москву, моему слуху все время мерещилось что-то не то. Особенно в метро. Когда я приезжал на станцию «Охотный ряд», я слышал: «А вот и я!», а в троллейбусе, вместо «Улица Горького» голос сообщал мне, что это «Улица кой-кого».
Когда я шлялся по городу, мне все время попадались на глаза вывески, которых в реальности в природе не было. Я видел «Театр русской драки», вместо «Театр русской драмы». И таких случаев были сотни. И я сейчас только о забавных, которые можно пересказать как что-то более менее интересное. А ведь много было мелкого индивидуального, ни для чьего больше ума не питательного буквенного мусора. Такое было впечатление, что по городу временами идет какая-то смысловая рябь, что сквозь привычный и понятный, пусть временами и дикий его текст, проступает какой-то первородный словесный хаос, едва-едва укрощенный.