– Не… - ответил первый, внимательно глядя себе под ноги. – Выстрелил, чтобы собаку отпугнуть.

Крещатик, ах Крещатик!... Было пустовато, но и не совсем пусто. И богато. И ярко. Чем дальше в Крещатик, тем более богато и ярко. После того, как я вскарабкался наверх с Подола, Крещатик был похож на истекающую золотом и сияющую люстру. Я проверил цены в нескольких гостиницах. Администраторы улыбались крайне вежливо, но точно так же, как и я, прекрасно знали, что ничего из этого не получится. К счастью, рюкзак у меня был небольшой и легкий. Я выходил на улицу и вновь размышлял над тем, каким чудом здесь, в этом единственном на земле городе, советскому монументализму удалось обрести более-менее человечное и симпатичное лицо. Ведь все это, вся эта крещатикская архитектура, это было нечто, что могло походить на варшавский MDM [25] , но было гораздо более массивным, громадным, эффектным и украшенным. Но и, что самое удивительное, приятное. На советской архитектуре растянули крупноформатные паруса реклам. Здесь были видны деньги, но не накачиваемые в город, а только этот город обвесившие. Ведь то, что в городе было общественным, каким-то макаром, то тут, то там, ремонтировалось, правда, по самому дешевому разряду. Дешевая мостовая плитка, дешевая штукатурка. А вот все то, что блестело и делало "блым-блым" – было частное. Магазины, автомобили, рекламы, тряпки из Парижа и Дубая. Киев выглядел словно запущенный, но слегка припудренный музыкант, обвешанный золотой бижутерией от Картье или Булгари [26] .

Я крутился по центру. На пешем переходе, перед самым моим носом, загораживая мне проход, припарковалась громадная желтая "тойота"-внедорожник. Из нее вышла девица, выглядящая, словно мятежная дочка олигарха. Я просто был уверен, что под курткой на пуху на ней надета футболка с надписью "Нирвана". Девица скользнула по мне взглядом, кликнула пультом замка и куда-то направилась.

Мне хотелось найти какое-нибудь местечко с Wi-Fi, чтобы подыскать какую-нибудь недорогую гостиницу, но, как на зло, ничего толкового открыто не было. Ко мне подошел какой-то тип. У него была разлохмаченная, не слишком длинная борода и глаза психа в начальной стадии. Одет он был словно какой-то жулик.

– Вот уже какое-то время я хожу за вами, - сказал он.

Мне стало чуточку не по себе.

– И с какого времени? – автоматически выдавил я из себя.

– Какое-то, - ответил тот, - точно не помню.

– И зачем? – спросил я.

Тот пожал плечами и отправился дальше. Я какое-то время думал, следует ли его догонять, но тут вспомнил его сумасшедшие глаза и тоже пожал плечами.

Я возвратился к месту, в котором перед войной стояла киевская ратуша, а теперь расстилался Майдан Нэзалэжности. Что-то меня дернуло, я повернул голову: псих шел за мной, он был в полутора десятках метров за моей спиной. Возможно, мне показалось, что эти психованные глаза у него словно в комиксах Фрэнка Миллера – нарисованные чисто белой краской, так что резко выделяются на фоне остальной части тела, от остального Киева, теряющихся черно-сине-серой путанице форм и теней. Я приостановился и сделал вид, будто бы читаю надписи, процарапанные и написанные на колоннах площади. То были граффити времен первого Майдана, после его победы покрытые прозрачным пластиком и сохраненные на вечную историческую память. "Ющенко – ТАК!", "Янукович – ДОЛОЙ!", и тому подобные вещи. Я глянул – мужик тоже приостановился. Быстрым шагом я пересек Майдан, прошел Ляшскую Браму с архангелом, мимо каких-то закрытых будок с жратвой и напитками, и вскарабкался на Малую Житомирскую.

Было скользко, и под горку, но из-за того, что под горку – не так холодно. Мне хотелось как можно скорее найти какую-нибудь гостиницу, но не мог обдумать какого-либо осмысленного плана поисков, так что просто двигался по кругу. Вернулся на Майдан и вновь свернул в какую-то из улиц. По крайней мере, сумасшедшего нигде не было видно. Я перемещался между кирпичными домами, замалеванными толстыми слоями краски, из-за чего должны были быть похожими на дома из Великобритании, но они как-то не походили, и я размышлял над тем, что писал Довбор. Над российским характером города. Который вскоре после времен Довбора сделался российско-советским.

Я задумался над тем, каким должен бы стать Киев, чтобы приличным образом представлять Украину, а не напоминать на каждом шагу об империи, которая его – это правда – не основала, но которая создала город таким, каким он является сейчас. Вот как должен выглядеть чисто украинский Киев? Должна ли это быть казацкая метрополия, какая-нибудь гигантская сечь [27] : деревянная, соломенная, с частоколом? Город, словно взятый из Кайко и Кокоша [28] , только обвешанный рекламами огромных автомобилей и дорогих наручных часов? Или он должен как-то будить ассоциации с архитектурой Киевской Руги, государства, которое уже в средневековье самостоятельно развалилось на кусочки, которые уже впоследствии залила Литва и монголы?

В те времена, когда строили города, когда придавали им форму – Украины не было, так что в Украине нет ни одного "города с украинским характером". Толком, даже неизвестно, мог ли такой характер вообще быть. Если поглядеть грубо, но честно, то "украинским характером" было лишь то, что прибавили уже после объявления независимости, то есть, в девяностые годы и позднее. То есть, к сожалению, ничего особенно импонирующего. Дешевая покраска, безнадежные вывески, дикие пристройки из досок и кирпича. В принципе, то же самое, что и в Польше. И балконы, застроенные каким-то пластмассовым дерьмом. И – а как же – пивные с "традиционной украинской едой", то есть, обитые деревом столовки, притворяющиеся деревенскими хатами, с официантами в вышиванках. А к этим вышиванкам хозяева этих скансенов заставили официантов носить идиотские соломенные брыли, из-за чего несчастные ребята выглядели сельскими дурачками. А в качестве утешения им оставалось радоваться, что хорошо еще, что не ходят босиком.

Или же – если глядеть столь же грубо – все, что здесь когда-либо было поставлено, имело "украинский характер", потому что иллюстрировало историю Украины, непрерывность ее судеб. Украина всегда была здесь, она никогда отсюда не отправлялась, и тот факт, что на этой земле долгие годы не удавалось создать особый, собственный политический центр – это дело уже совершенно другое. Так что весь этот "украинский характер" культурного пейзажа был бы точным отражением среды, в которой украинскость формировалась как таковая: он был смесью российских и советских влияний, в меньшей степени: польских и германских, в еще меньшей степени: турецких, молдавских и немногочисленных реликтов по-настоящему давнего прошлого.

Я шастал туда-сюда по улицам, среди российских каменных домов, немного покрутился под выстроенным киевскими поляками костелом Святого Александра. Собственно говоря, святой Александр был всего лишь отговоркой: настоящим покровителем костела был московский царь Александр, в честь которого и подыскали святого тезку. Несколькими годами ранее, летом, на ступенях этого же костела я встретил мужика, который, как сам утверждал, был киевским поляком. С волнением он рассказывал мне, путая украинские и русские слова, реже вставляя польские, что я нахожусь в польском городе, потому что Кий – основатель города, был полянским князем. До него совершенно не доходило, что поляне с днепровских берегов и поляне из Великопольши – это два совершенно разных племени.