– Вот послушайте, люди добрые, - старичок присел на корточки у костра.
– Была у меня девочка, умница, работница, а пришли чужаки и начали в моем дому хозяйничать, увели мою девочку. Что с такими людьми делать?

– А волкам их на съеденье, - ляпнул Протас, широко зевнул, и безмятежно вытянулся на травке, подложив ладонь под щеку.

– Это ты правильно говоришь, - закивал старичок, - верно, а ты, малец, как думаешь.

– Сгоряча нечего решать. Что за девочка, откуда, какие люди ее забрали.

– Ишь, смышленый, - насупился старик, - Ну да ладно, спите, отдыхайте, а я пойду.

Хотел Егорша спросить, куда старик на ночь глядя направляется, как тот скрылся из глаз, будто и не было никогда его на поляне, начало смеркаться. Верхушки деревьев казались вырезанными из черного бархата. Лес наполнился страхами. Из мрака выходило нечто внушающее ужас, огоньки окружили поляну. Влас испуганно заржал.

– И ты испугался, Власушко, - проговорил Егорша, - а уж как мне боязно, словами не выразить, - съедят нас волки, коли костер погаснет.

Мальчик подбросил сучьев, огонь вспыхнул с новой силой. От яркой сердцевины отлетали желтые лепестки и тут же таяли в темноте.

Егорша вытащил из костра горящую палку.

– Попробуйте подойти, - погрозил он сильным и страшным животным, - шкуру прижгу.

Влас и Егорша безуспешно пытались растолкать Протаса.

– Видать непростым хлебушком тебя накормили, друг наш любезный, - едва не плакал мальчик и вдруг догадался, - а ведь это сам леший был. Про девчонку-то говорил, про Любовку стало быть. Ох, скорей бы уж рассвет.

Летняя ночка, как воробьиный скок - коротенькая. Не успела заря последними красками отгореть, а уж восток зарозовел, небо над полянкой посветлело. Волки убрались в чащу. Егорша облегченно перевел дух, Влас радостно заржал. Свежесть утра разбудила Протаса, парень сел, протер глаза.

– Эх, и крепко я спал! Егорша, хлебушка не осталось?

– Тебя и так разбудить нельзя было, а съешь еще - вовек не добудишься. Сонный хлеб то был, на сонных травах замешан. Уж мы с Власом тебя и толкали, и щипали, и на ухо кричали.

– Надо же, - простодушно удивился Протас, - поесть я всегда любил, но чтоб так спать...

– Волков всю ночь отгоняли, - жаловался Егорша, - думали к утру только косточки обглоданные от нас останутся. Костерок - защитник наш не допустил близко диких зверей.

– Ох-ох-хо, - Протас еще раз потянулся, - пойдем что ль отсюда, не нравится мне этот лес, мало мы в нем побывали, а нечисти перевидали - на всю жизнь хватит.

Деревья вокруг полянки стояли частоколом, стволы близко-близко друг к другу - не протиснешься, да еще колючими гибкими ветвями опутаны.

– Глазик Лиха найти надобно, - волновался Егорша, - леший нам глаза отводит, хочет, чтоб мы тут сгинули.

Протас кружил по поляне, пытаясь найти хоть маленькую щелочку между плотно стоящих стволов.

– Как-то мы сюда попали, - недоумевал парень.

Солнце встало, и тяжелая от росы трава вспыхнула самоцветными камнями.

– И роса здесь странная, - бурчал Протас, - смотри, прямо как большой клубок.

– Да это же глаз светится, - обрадовался Егорша, подхватил кругляш, сунул его за пазуху.

– Никак домой собрались, - раздался знакомый неприятный скрип. Под елкой стоял вчерашний старичок с нечесаной бородой. Его глаза сердито блестели.

– Дед, а ты как сюда пробрался? Старый, старый, а юркий. Ну-ка показывай выход.

– Мне ли в собственном дому блудить, - неласково ответил старичок и вдруг хлюпнул носом: - Каша подгорела, еле в горло пропихнул, а дел-то сколько: печку растопи, воды принеси, крошки со стола смахни, ложки, плошки перемой. Гусельки возьму, а плясать некому. Увели девчонку, просил вас что ли кто.

– Если про Любовку речь ведешь, так она и просила.

– Дитя неразумное, не понимает где хорошо, а где плохо. Будет с матерью в поле спину гнуть, корки сухие грызть, а у меня в лесу барыней бы жила, привольно, весело. Плохо мне волки ночью службу служили, позову-ка я медведей да лис. Загрызут вас, закусают, - крикнул старик. И голос его звучал молодо, сильно.

Послышался треск ветвей, и на поляне показались косолапые, огненными язычками вспыхивали у их ног лисы. Влас застучал зубами, грива встала дыбом, конь вдруг заметался по поляне, словно обезумевший. Куски мха так и летели из-под копыт.