Слева – «подъем ладоней»; справа – «подъем ладоней без подъема ладоней»

Так что смена концепции в данном случае может быть сформулирована (очень приблизительно, потому что в Тай-Цзи-Цюань все делается совсем просто, но формулируется достаточно тяжело) так: «Если где-то что-то нужно напрячь, то никогда этого не делайте. Вместо этого расслабьте что-то в противоположной части тела». При этом важно не думать (правильная мысль – это главное в Тай-Цзи-Цюань) о самом движении. Оно должно произойти «не активно», а само собой.

Соответственно, для того чтобы опустить поднятые руки, ни в коем случае не нужно прикладывать силу для того, чтобы сделать это. Нужно расслабить их и дать им опуститься (погрузиться, «утонуть») самим. Вначале погружаются плечи, за ними локти, а затем (при необходимости, если требуется слегка присесть) сгибаются колени. Иначе говоря, вместо того чтобы напрячь мышцы, опускающие руки, нужно расслабить мышцы, поднимающие их.

Когда я переехал в Ирландию, то был полностью уверен, что обучение мое закончено. Само собой, язык придется освоить, но это (с моей-то памятью) не беда. Наоборот, я даже предвкушал этот процесс, потому что уже знал, что учить его я буду через местных женщин. И это не шутки, ибо этот способ я считал не только самым приятным, но и самым эффективным. Предполагал я это делать, не напрягаясь, так как, с одной стороны, для меня это было совсем несложно, а с другой – меня это не слишком интересовало, ибо я по большому счету ничего, кроме традиционной восточной медицины, Ци-Гун и воинского искусства, не считал достойным изучения. А у кого я тут могу этому учиться? Точнее, я-то могу (и хочу!) учиться, но кто может меня здесь этому научить. Так что процесс своего обучения я счел законченным и начал просто жить, как живут нормальные сытые люди в нормальной сытой стране.

Для того чтобы быстрее освоить язык и здешние обычаи, я в основном общался с местными жителями, стараясь как можно меньше проводить времени во вьетнамской общине. Сначала мои дорогие соплеменники весьма активно меня зазывали (еще бы, новый человек, мастер, лекарь, завидный жених, в конце концов), но потом, видя мою явную необщительность, постепенно отстали. Некоторые даже обиделись.

Но мне было не привыкать, я всегда был один, так было повсюду. Помню, как мой советский (тогда я учился на врача в Союзе) ученик Володя впервые увидел меня в обществе соотечественников. До этого мы встречались только в городе, в спортзале, у него или у его друга Саши дома и он никогда не приходил ко мне во общежитие – нужды не было.

Однако в тот раз ему понадобилось меня о чем-то предупредить. Кажется, были какие-то неурядицы со спортзалом, где мы занимались, и он решил сказать мне, чтобы я зря не ехал на другой конец города. Мобильных телефонов (сейчас трудно такое представить) тогда не было, к телефону, который стоял у вахтера, дежурящего по общежитию, меня бы не позвали (я всем им успел нахамить, причем не по одному разу, когда они не пускали меня в общежитие среди ночи), так что единственным способом было приехать и сказать все, что требовалось, лично.

Зная, что общение с «невьетнамцами» у нас не поощрялось, Володя решил подождать меня снаружи. Время было обеденное и нужно было идти в столовую. А ходить туда нам положено было всем вместе. Не строем, конечно, но всем одновременно. Увидев меня, Володя повел себя очень аккуратно – он не стал звать меня, а просто отошел в сторонку, ожидая, когда мне будет удобно с ним поговорить. К тому времени он уже я знал, что я чувствую пристальный взгляд, направленный на меня, и что я подойду к нему сразу же, как только предоставится удобная возможность.

Когда я наконец подошел к нему, он тихо хихикал, явно сдерживаясь и стараясь не начать хохотать во весь голос. Я не удивился, его смешливость была мне известна – начав смеяться в начале тренировки, он часто не мог остановиться до ее конца (а занимались мы минимум два часа). Так что я спокойно ждал, пока он успокоится и сможет говорить. Отсмеявшись, он сказал следующее: «Стою жду, вижу, начали выходить вьетнамцы. Думаю, как бы мне тебя не пропустить в такой плотной толпе. И тут такая сцена: впереди толпа, позади толпа, а между ними – мастер Минь. Важный такой. Идет, засунув руки в карманы, задрав нос, ни на кого не смотрит. И что интересно, никто к нему даже не пытается приблизиться».

Тогда он это точно углядел: быть одному – это мое обычное состояние, удобное для меня, как никакое другое. Так было повсюду и так было здесь в Ирландии. Однако иногда с соотечественниками приходилось общаться: какие-то дела время от времени все-таки возникали.

Были у меня с собой грамоты (тут их называли «сертификатами»), выданные мне моим глубокоуважаемым учителем, мастером Ваном. О том, что бумага с его личной печатью открывает двери любой вьетнамской традиционной школы боевых искусств, я знал давно. Но оказалось, что не только вьетнамской. Выяснилось это, когда меня неожиданно пригласил посетить его школу один из здешних вьетнамских мастеров рукопашного боя. Отдельно он попросил меня захватить с собой «грамоту от Вана». Это меня удивило (ведь он ее уже видел), но дядька он был приличный, намного старше меня, и я решил его уважить, хотя, если честно, его школа меня совсем не интересовала – мне там смотреть точно было не на что. Но времени у меня было более чем достаточно и я решил, что лучшего способа, чем провести его с этим мастером, я сегодня точно не найду.