– Ты чего тут мелешь, подстилка фашистская? Да я тебя уничтожу, только рот раззявишь.

На шум выскочила Зинка. Как она только услыхала?

– Если кого из Глузманов хоть пальцем тронешь, я тебя засажу на Колыму, поняла? Я - коммунистка с 1917 года, у меня есть медаль "ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ", мне лично товарищ Молотов ручку жал. Поняла ты, к..ва недобитая? Поняла, я тебя спрашиваю?

Клавка пятилась к стене, прикрываясь мешком, глаза её испуганно лезли на лоб.

В коммуналке установилось холодное перемирие. Мишка с облегчением покинул вечерний пост у маминых кастрюль и вернулся к своему любимому занятию - чтению книг. Под дверью Глузманов перестали появляться по утрам дохлые мыши. Клавка отлавливала их, расставив по всему дому мышеловки с кусочками жёлтого сала.

Казалось, всё забылось. Но я не забыла, обида требовала мести. План был изощрённый. Выскользнув утром, пока все ещё спали, на лестничную клетку, я сунула мышеловку в мешок с заготовками. Спустя час всех разбудил истошный вопль Клавки.

Мама у меня строгая, но справедливая. Вначале выслушала мои объяснения, а затем всыпала, как следует, по заднице дедушкиным ремнём, приговаривая:

– Ты ей чуть пальцы не переломала. А она шьёт и этим зарабатывает на кусок хлеба себе и Зине. Так не поступают советские пионеры. Стыдись, Вера...

Я молчала, терпела.

Бабушка заступилась за меня.

– Ладно, Света, кончай экзекуцию, девочка всё поняла. Клавка сама напросилась.

Глава 4.

Я поплелась к соседке, а когда она открыла дверь, переминаясь с ноги на ногу, выдавила из себя:

– звиняюсь, я больше так не буду.

Та что-то буркнула в ответ и на том всё закончилось.

Но тишина и покой в квартире нам только снились. Мы проснулись ночью от стука в дверь. Мама, только вернувшая с ночной смены из больницы, где она работала медсестрой, открыла. Клавка, вся зарёванная, зажимая полотенцем рот, просипела:

– Зи..а мря... у...мря... Зина умер... умирает...

Мама бросилась к ним в комнату. Я за ней. Никто меня не прогонял. Зина вся красная, мокрая лежала навзничь на кровати и хрипела.

– Клавдия Георгиевна, бегом к Глузманам, Вера, тащи мокрое полотенце...

Клава застыла:

– Я... К Глузманам... Я же... Они же... Как же...

– Да, да... Бросайтесь на колени и просите о помощи...

Клава, развернувшись, кинулась к двери доктора и замолотила кулаками.

Глузман вышел на стук в пижаме, но вид у него был такой словно он и не спал вовсе.

– Товарищ... Господин Глузман...
– Клавка бухнулась на колени, аж пол задрожал...
– спасите, Богом прошу... я... буду полы у вас мыть кажный день... и уборную за вас... и ванную... спасите мою дочь...

– Да встаньте вы с колен, господи, что за люди... Нормально сказать нельзя. Идите домой, я сейчас.

Через минуту доктор появился в рубашке, брюках и накинутом сверху белом халате. В руках он держал саквояж.

– Выйдите все, кроме Светланы Александровны.

У Зины оказалось двустороннее воспаление лёгких. Глузман сделал ей укол и договорился с моей мамой, что та будет колоть её несколько раз в день.

– Тёплое обильное питьё, хорошее питание.
– Он глянул на соседку.
– У вас деньги есть?