Надо было снисходительно усмехнуться на эту колкость подследственного, однако Тимур не выдержал. Вскочил со стула и крикнул:

–  Замолчите!

–  Ого,- сразу стал серьезным Ярцев.- Молодой человек, оказывается, имеет амбицию. Это мне нравится. Жаль только, обстановка не позволяет нам скрестить шпаги.

–  Брось, Григорий Кузьмич,- махнул рукой Сорокин.- В другой обстановке ты также не сделал бы этого. Здравый смысл не позволил бы. Ты, слава богу, с царем в голове.

–  Не жалуюсь… Однако там видно было бы.

–  Брось!- повторил Сорокин.

–  Ладно, брошу,- согласился Ярцев,-Дан закурить на прощание. В горле сошлось: того и гляди - задохнусь.

–  Так никто и не принес тебе курева?

–  Один я на белом свете, Николай Аркадьевич. Папы и мамы негу, братьев и сестричек - тем более. Девочки, с которыми доводилось встречаться, позабыли… Одним словом, самая что пи па есть горемычная сиротинушка.

–  Братьев п сестричек, может быть, действительно нет, зато дружков у тебя, как говорят, навалом. Должны позаботиться. Шайка!

–  Опять ты за свое. Никакой шайки не знаю. Давно завязал. У меня есть справка с места работы. Чего еще надо?

–  Справка у тебя, верно, есть,- согласился Сорокин.- Только липовая. Измельчал ты, Ярцев! Простой бумажкой хотел увести нас в сторону? Тут рядом Рыжий Глаз «отдыхает». Может быть, желаешь поговорить с ним? Как-никак - кореши.

–  Какой Рыжий Глаз?- склонил голову Ярцев.

–  Тебе клички мало? Нужна фамилия?

–  Нужна.

–  Пожалуйста: Егоров. Он же Сидоров. Он же Семенов. Он же Терентьев. Он же Вархваламеев. Он же…

–  Хватит!-помрачнел Ярцев.- Дело ясное, как дважды два - шесть…- Он взял папиросу, положенную перед ним Сорокиным. Неторопливо закурил.- Значит, ты будешь вести расследование?- Глаза Ярцева скользнули по лицу Тимура.

–  Он,- опередил ответ Сорокин. Это решение пришло внезапно и было продиктовано той переменой, что вдруг наметилась в Ярцеве, и ее надо было закрепить. Сыграла роль и явная заинтересованность Тимура в деле. Он весь горел желанием применить свои силы.

–  Странно,- протянул Ярцев.- Сколько же тебе, желторотый, лет?

–  Скоро двадцать,- уже овладев собой, спокойно ответил

Тимур, потом добавил, по-видимому не желая быть неточным.- Через полтора месяца -двадцать.

–  Много, ничего не скажешь. Не боишься промахнуться?

–  Не боюсь.

–  Хорошо, потягаемся. Впрочем, черт с тобой,- беззлобно выругался Ярцев,- Берн меня в оборот. Я обеспечу тебе, карьеру. Расскажу все, что знаю. Как ты смотришь на это?

–  Положительно. Все равно вы никуда не денетесь. Со временем признаетесь,- сказал Тимур.

–  Вот как…

Ярцев задумался. Парень начинал нравиться ему: смелый, откровенный. Такого не хочется мучить. Да и пора, пожалуй, раскрыть карты. Если Рыжий Глаз был здесь, то «тянуть резину» ни к чему.

–  Давай бумагу и ручку, парень.

Тимур сорвался с места, взял с тумбочки бумагу и ручку, положил перед Ярцевым.

–  Пожалуйста.

–  Спасибо.

Ярцев писал долго. Сорокин, глядя на него, пытался объяснить перемену в его настроении. Первые дни он молчал или язвил. Потом ударился в воспоминания, правда не имевшие никакого отношения к делу.

Позавчера, например, рассказал о своем детстве, как отец однажды высек его до крови за то, что он ночью, в кладовке, при свете коптилки читал книгу.

–  Не мужицкое это дело,- вразумлял отец.- Добывал бы лучше деньги. Без денег-то, как без воздуху. Шагу не шагнешь! Учись брать, что ближе лежит.

Ярцев-младший, после недолгих колебаний, принялся добывать деньги - воровал во дворах белье и продавал на барахолке.

Сорокин был растроган рассказом, подсел к Ярцеву поближе, заглянул в печальные глаза, просто, как другу, сказал:

–  Пора тебе, Григорий Кузьмич, остепениться.

–  Пора?- переспросил Ярцев.

–  Пора.

–  Подумаю.

–  Подумай, подумай.

Сорокин чувствовал, что эта запоздалая исповедь пришла к Ярцеву не сию минуту, даже не сегодня, не вчера и не позавчера.

Должно быть, многое передумал Ярцев, оставаясь один в камере. Возможно, понял, куда может завести его темная тропа, иначе не согласился бы теперь дать показания.

Впрочем, может быть, он просто-напросто устал? Сорок восемь стукнуло. Время подумать о собственном уголке.