Грохот разрывов заглушил последние слова командарма. Все вокруг загремело, задрожало. Немецкая эскадрилья сбросила два десятка бомб вблизи штабных землянок. Не успела она уйти, как опять торопливо застучали зенитки: появилась новая группа самолетов противника. Всем нам пришлось укрыться в щелях. Тут я почувствовал сильный удар в плечо. Осколок зенитного снаряда угодил в погон, и я с благодарностью вспомнил затею адъютанта, который недавно «для красоты» втиснул внутрь погона жестяную пластинку. Она-то и спасла от ранения, хотя с неделю руку нельзя было поднять.

Но вот все стихло вокруг. Налет закончился. Мы вылезли из щелей и перешли в блиндаж. Здесь царило прежнее напряжение, все молчали в ожидании конца затянувшегося разговора. В этой молчаливой тишине необычайно сурово прозвучали слова маршала Тимошенко:

— Генерал Крейзер от командования армией освобождается. — Он помолчал немного, затем сообщил: — Новым командармом назначается генерал-лейтенант Захаров Георгий Федорович.

От группы приехавших генералов отделился низкорослый, плотный человек с глубоко запавшими глазами. Командующий фронтом Ф. И. Толбухин сказал ему:

— Вступайте в командование армией. Ваши ближайшие задачи ясны: вторую гвардейскую вывести в резерв фронта, заново укомплектовать ее людьми и техникой, обучить солдат и офицеров воевать. Действуйте!

Гости распрощались и направились к машинам.

— Прошу задержаться, — сказал нам Захаров и вышел из блиндажа проводить уезжающих.

Крейзер тоже вышел. Мы остались, притихшие, удрученные свалившимся на нас позором, чувствуя себя без вины виноватыми. Якова Григорьевича Крейзера мы любили и уважали. Он сумел создать в штабе настоящую, рабочую, творческую обстановку. Никакие тяжелые события на фронте не выводили его, по крайней мере внешне, из душевного равновесия. И это всегда помогало ему принять обдуманное, правильное решение. Мы лишились умного, тактичного и смелого руководителя. «Каков-то будет теперешний?» — думал я.

Новый командарм вернулся в блиндаж быстрой и решительной походкой. Остановился у стола и, нервно комкая карту, окинул нас изучающим, недружелюбным взглядом. Мы доложили о состоянии частей, ответили на вопросы о себе. Наконец он сказал несколько слов о дисциплине и о «самом главном моем требовании» — неукоснительном исполнении приказов.

Выполняя приказ командующего фронтом, наша армия вышла в резерв. Легко сказать, отошла. Сложно и трудно войскам армии выйти из боя, когда противник с воздуха парализует всякий маневр, а его танковые соединения врываются в боевые порядки.

Вот со всеми этими трудностями и пришлось встретиться нашей армии в те нелегкие для нее дни. Выйти из тяжелого положения нам могли помочь танки. Однако механизированные корпуса успели потерять их почти все. Штаб фронта тоже не имел свободных соединений и ничем помочь не мог. Оставалась надежда на артиллерию.

Артиллеристы вели бои в передовых порядках пехоты, а иногда и впереди нее. В ночь на 1 августа нам удалось вывести из боя часть гаубичной артиллерии и переправить ее за реку Миус. С помощью этих батарей мы и обеспечили отход остальных войск.

Пехотинцы короткими контратаками выручали артиллеристов. Наиболее удачными были действия 87-й стрелковой дивизии под командованием полковника К. Я. Тымчика. Не раз он возглавлял контратаки по освобождению окруженных батарей, нанося существенные потери врагу.

31 июля я с трудом пробрался на наблюдательный пункт Тымчика. Он только что вернулся из правофлангового 262-го стрелкового полка. Усталый, сильно похудевший, со впалыми щеками, полковник, однако, держался бодро и даже весело. Обычно сосредоточенный и сдержанный, он на сей раз радостно и возбужденно рассказывал о том, как бойцы отразили две атаки и из-под носа у гитлеровцев вывезли на руках четыре гаубичные батареи.

Рассказ комдива нарушил разноголосый говор. Мимо нас стремительно пробежала вперед большая группа бойцов во главе с высоким кудрявым подполковником.

— Домников! — закричал Тыычик. — Куда это?

На мгновение подполковник остановился, тяжело переводя дыхание, и скороговоркой ответил:

— Вот там, в километре отсюда, в балке, дивизион тысяча сотого полка не может отбиться от немецких автоматчиков. Надо помочь!

— А роту откуда взял? — спросил Тымчик.

— Да это не рота, тут и обозники, и повара, и легкораненые, — торопясь и собираясь бежать вслед своему отряду, объяснил подполковник.

— Ну беги, да смотри поосторожнее там, людей береги.

Домников быстро догнал солдат, и скоро отряд скрылся в лощине.

Не прошло и часа, как оттуда выползли тракторы с орудиями.

Ко мне подошел командир батареи, левая рука его была на перевязи, а через грязный бинт просачивалась кровь.

— Ранен? — спросил я.

— Пустяки, царапина, — ответил капитан. — Спасибо подполковнику, вот орел так орел! Вовремя пришел к нам на помощь. Сам с десяток фашистов скосил, да его бойцы не меньше сотни положили. Хорош был офицер… — закончил он, пытаясь одной рукой зажечь спичку.