Фируза надела паранджу, попрощалась со служанками, особенно нежно с Муродгуль, и вышла. У ворот поджидали ее Асо и Абдулла.

…После ухода Фирузы Холдорхон вдруг сразу увяла. С утра она была так счастлива, лицо ее просто сияло улыбкой, а теперь ничто не было мило, даже свет двадцатилинейной лампы, стоявшей на подносе, казался ей темным, мрачным. Весть, принесенная мужем, как она ни старалась примириться с ней, глубоко опечалила материнское сердце.

— Враги сделали свое дело! — ворчал миршаб. — Но выхода не было. Ну что ж, и этот день пройдет, когда-нибудь настанет наш черед торжествовать!

— Бог с ними! — подхватила Холдорхон. — Может, они насытятся этой девчонкой Фирузой, успокоятся немного… Да будет она жертвой за нас!

— Верно, верно, жена! Если дочь наша станет законной женой эмира, мы уж им покажем!..

Холдорхон спохватилась: что там делает Шамсия?

— Пойду к ней, посмотрю, — сказала она, с трудом поднимая свое полное тело. — Я ее заперла… Как бы она там снова не упала в обморок…

— Если не спит, приведи ее сюда, поговорим с ней, успокоим…

— Хорошо!

Холдорхон поднялась наверх. Засов не тронут, дверь плотно заперта — видно, никто и не пытался толкнуть ее изнутри. За дверью — мертвая тишина. Сердце матери охватила вдруг страшная тревога, дрожащей рукой она отодвинула засов и вошла в комнату. Там было темно. Только в окна, выходившие во двор, снизу из противоположной комнаты проникал бледный свет лампы.

Холдорхон сделала несколько шагов, приблизилась к столику, глаза ее немного привыкли к полумраку, но Шамсии нигде не было видно. Она позвала тихим, дрожащим голосом:

— Шамсия!

Молчанке. Крикнула еще раз, погромче. Ни звука. Наконец, оглядевшись, она заметила, что в углу, над сундуком, что-то свешивается с потолка.

— Горе мне, горе! — дико вскрикнула Холдорхон и упала без чувств.

Смерть Шамсии потрясла всю округу. На ее похороны собралось много народу. Миршаб, забыв обо всем на свете, рыдал как безумный. Холдорхон от крика и воплей совсем охрипла. С исцарапанным лицом, распущенными волосами, она была олицетворением ужаса и горя.

Вернувшись домой после погребения дочери, миршаб, всхлипывая и стеная, позвал жену:

— Письмо… Где письмо? Письмо нашей дочери… последнее. Холдорхон смотрела на него тупым, неподвижным взглядом. Он повторил свои слова несколько раз, и только тогда она вынула из кармана синего траурного халата листок бумаги и протянула мужу.

Миршаб поцеловал письмо, приложил его к глазам и стал биться головой о стену, громко рыдая и крича, не слушая ничьих увещеваний… Наконец, немного успокоившись, он воскликнул:

— Позовите госпожу Танбур! Где она?

Из группы женщин, оплакивавших вместе с родителями безвременно погибшую несчастную Шамсию, вышла вперед одна, с головой, повязанной белой кисеей. Она заговорила, прикрывая лицо рукавом, голос ее дрожал от слез:

— Я слушаю, ваша милость!

— Вы… вы… учительница моей несчастной дочери?

— Да, — сказала она, — я та самая… Увидев на погребальных носилках любимую мою ученицу, я не знаю, как не умерла от горя!

Кругом снова громко зарыдали.

— А теперь прошу всех оставить нас одних, — сказал миршаб, когда люди немного приутихли. — Пусть госпожа Танбур прочтет вслух письмо нашей дорогой Шамсии.

Все вышли. Миршаб запер ворота на цепь изнутри, сел прямо на землю у крытого прохода и коротко сказал:

— Читайте!

Оймулло взяла письмо у Холдорхон и пробежала его глазами. В горле у нее стоял комок, дрожащим голосом она начала читать вслух:

— Милый отец, дорогая моя мама!

Но тут Оймулло не выдержала и зарыдала. Вместе с ней плакали родители. Наконец она немного успокоилась, и миршаб попросил продолжать.

— Когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет в этом злом и суетном мире. Я расстанусь со всеми невзгодами, печалями, бедами… Не упрекайте меня, я не могла поступить иначе

Госпожа Танбур опять прервала чтение.

— О моя милая любительница стихов, талантливая поэтесса!

Родители горестно причитали, каждая фраза письма напоминала о том, какую дочь они потеряли по собственной вине.

— На всем свете у меня только и было утешение, что ходить с Фирузой в школу, слушать уроки нашей дорогой учительницы да мечтать о своем друге… И вот сегодня меня лишили всего этого. Я знаю, мне ничто не поможет. Что просьбы, что мольбы, крики, слезы?.. Бедняжку Фирузу вы сегодня отдали на растерзание лютым волкам, а меня завтра подвергнете стыду и позору, сделаете рабыней развратника…Ты знаешь ли, куда ведут дороги жизни? Исчезнут без следа — увы! — итоги жизни. Все — тлен и суета. Печаль и радость — прах!.. Так нужно ль из-за них сносить тревоги жизни?! Эти стихи помогут мне сделать то, что я задумала. Дорогой отец! Вы никогда не спрашивали, что лежит у меня на сердце, и даже мать не интересовалась мной…Горькая судьба моя — полная отчаяния, ухожу я из этого мира, а свою чистую, непорочную любовь вместе с разбитым сердцем уношу в могилу. Вы будете оплакивать мою смерть, стонать и рыдать, но напрасно, слишком поздно, к жизни меня уже не вернуть! Пусть бог будет милостив к моим братьям. А вы, если хотите порадовать мою душу, оказывайте внимание дорогой госпоже Танбур, помогите, чем сможете, одинокой сиротке Фирузе, не допустите, чтобы волки в образе людей пили ее кровь!