Однажды ночью, через три недели после свадьбы, Карло вошел в ее спальню, вернувшись с охоты. Он не переоделся и не вымылся, что она сочла неделикатным с его стороны. Он был в возбужденном состоянии, которое сдерживал, и это завело Марию, так что она решила не обращать внимания на запах пота, исходивший от мужа, и пятно крови у него на манжете. Однако через несколько минут она поняла: сексуальное желание вызвано у него не близостью жены, а чем-то, не имеющим к ней отношения, чем-то, имевшим место до его появления в ее спальне. У нее возникло неприятное подозрение, что его возбудила охота — он всегда испытывал сильные эмоции, убивая животных, — и она отдалась его ласкам с желанием, граничившим с легкой тошнотой.

Прежде чем коснуться жены, он смачивал ее груди жидкостью из маленького флакона, которая пахла мускусом, и Мария не знала, что заставляет его целовать ее тело: этот запах жидкости, полученной из рогов лося, или ее прелести. С их первой брачной ночи она позволила Карло главенствовать во время занятий любовью, ибо он любил командовать, и вела себя пассивно, получая удовольствие только от его движений. Однако в последнее время она начала понимать, что права была Антония, сказавшая, что единственная реальная власть над Карло для Марии кроется в их спальне. Пора было пустить в ход то, чему научил ее Федериго. Хотя она не применяла это во время брака с Альфонсо, но полностью не забыла. Поскольку Карло любил утонченность, он улыбнулся, когда Мария продемонстрировала свое искусство, и ответил на ее изысканные ласки. Побаюкав его в тихих водах приятных ощущений, она начала направлять его к необузданной страсти, к экстазу, считая, что наконец-то завладела им. И вдруг Карло замер и, отстранившись от нее, холодно спросил: «Ты пытаешься взять надо мной верх?» И он откинулся на спину. Она начала бить кулаками подушку, заплакав от разочарования, а он молча встал и вышел из комнаты.

Шли недели, и нечастые визиты по ночам, когда Карло поднимался по винтовой лестнице в спальню Марии, проходили всегда одинаково. Они оба получали какое-то удовольствие от занятий любовью, но настоящей близости между ними не было. Вопреки надеждам Марии у них не было тайного мира любви, который создают себе любовники. Карло склонен был доводить изысканность жизни в своем доме до уровня искусства, будь то еда, музыка или убранство комнат, — так же обстояло дело и с любовными отношениями. Для него это был своего рода балет, элегантная хореография, состоявшая из заученных движений, по сути своей механических. Удовольствие, которое он давал Марии, не удовлетворяло ее и заставляло желать большего: не было ни нежности, ни радости, ни смеха. На карте их отношений, так тщательно вычерченной им, неконтролируемой страсти не было оставлено места. На следующее утро его никогда не оказывалось рядом, так что ее тайным стремлением было лежать рядом с ним на кровати, покрытой шкурой, в его комнате, под винтовой лестницей. Мария была слишком гордой, чтобы попросить Карло взять ее туда: она знала, каков будет ответ. В глубине души она начала рассматривать его настойчивое желание управлять их сексуальными отношениями как утонченную форму тирании.

И все же некоторые стороны этого брака радовали Марию, и чем дальше, тем больше. Она наслаждалась доселе неведомой свободой. Впервые она могла делать всё что угодно, и ее ни в чем не ограничивали. Сначала ее даже немного пугала предоставленная ей воля.

Шли недели, и она научилась заполнять свои дни согласно собственным интересам. Поскольку ее всегда интересовала Констанца д’Авалос, однажды Мария отправилась на лодке на Искью. Там она взяла некоторые вещи Констанцы и начала составлять — сначала бессистемно — хронику необыкновенной жизни своей двоюродной бабушки.

Марию неизбежно затянуло в музыкальный мир Сан-Северо. Это приносило ей утешение, поскольку сближало с Карло, хотя к участию в подготовке к концертам ее побудил не он, а его отец, принц Франческо. Принцесса Джеронима тоже, наконец, заинтересовалась этим, потому что ей доставляло удовольствие общество Марии. Самыми счастливыми вечерами Марии были те, которые она проводила, сидя с Карло и его родителями в их уютной гостиной с желтыми стенами и старинными венецианскими зеркалами, составляя списки гостей и обсуждая программу приема, угощение, цветы и еще множество деталей. Однако первое из обсуждений такого концерта, в отличие от последующих, вышло неудачным.

Пришла весна, и погода была теплой, но Джеронима любила проводить вечера у потрескивающего огня в камине, так что после легкого ужина из рыбных блюд они сидели за квадратным столом на некотором расстоянии от пламени, взявшись за работу.

— Просмотри этот список гостей, Карло. Может быть, ты хочешь пригласить кого-нибудь еще, — сказал принц Франческо, передавая сыну лист бумаги, исписанный тонким почерком.

Карло пробежал список и заметил:

— Я слышал, что в Неаполь приезжает Лучола Фасетти. Он единственный, кого я хотел бы добавить. Он остановится в доме Колонны, так что приглашение можно послать туда.

— Кто в списке? — спросила Джеронима. — Дай мне взглянуть, Карло.

Карло передал ей список и занялся программой.

— Мария, у тебя хороший почерк. Ты бы не хотела написать приглашения и проследить за их рассылкой? — спросил принц Франческо.

— Да, я с радостью это сделаю, — ответила Мария, довольная, что ее приобщают к общему делу.

— Ты пользуешься этим списком для каждого концерта? — осведомилась Джеронима. — Здесь только имена тех людей, которых ты всегда приглашаешь.

— Да, это наш главный список, — ответил принц Франческо.

— Зачем же приглашать одних и тех же людей?

— А кого же нам еще приглашать? — Опустив очки на нос и нахмурившись, посмотрел на жену принц Франческо. — Это сливки меломанов Неаполя и покровителей композиторов.

— Почему бы не ввести несколько свежих лиц? — предложила Джеронима.

Принц Франческо нахмурился еще сильнее.

— Кого, например? — осведомился он с вызовом.

Джеронима сделала вид, будто обдумывает ответ, и жизнерадостным тоном сказала: