Шрифт:
— Крепко его перекосило! — сказал Петр Андреевич.
— Воды принял немного, — добавил капитан.
Прожектор вырывал из темноты то часть надстройки «Гертруды», то голой палубы с торчащим на ней уродливым обломком грот-мачты. Яркими полосками вспыхивали под лучом ванты уцелевшей фок-мачты. На открытом ходовом мостике виднелась одинокая серебристая фигурка.
— Капитан! — тяжело произнес Степан Дмитриевич.
— Да-а! — сочувственно протянул кто-то. — Невесело ему там.
Из многого и многого, чему научила Степана Дмитриевича суровая морская служба, он особенно выделял одно незыблемое правило. В тяжелых обстоятельствах капитан не имеет права долго размышлять. Поэтому несколько неожиданно для всех прозвучала его команда:
— Приготовить к спуску спасательную шлюпку номер один! — Степан Дмитриевич осмотрел сразу изменившиеся лица окружающих его людей. — На шлюпке пойдут: старший помощник, боцман и матрос Алексей Вихров. Начальником спасательной команды назначаю первого помощника Петра Андреевича Левченко. — Капитан посмотрел на Петра Андреевича и внушительно повторил: — Вас назначаю начальником. Там люди. Надо помочь им. Вам, как говорится, и карты в руки.
— С одними картами немного сделаешь, — сдержанно возразил Петр Андреевич, несколько задетый тем, что капитан подобрал спасательную команду, не советуясь с ним. — Трудно помочь людям, если не знаешь их языка.
— Замечание дельное, — согласился капитан. — Возьмите с собой третьего штурмана Морозова. — Он по-английски неплохо знает. Старший помощник остается на борту.
Степан Дмитриевич отвел Петра Андреевича в сторону.
— Начальником спасательной команды я могу послать только вас, — сказал он и значительно добавил: — Судно-то… ирландское.
Петр Андреевич понял капитана с полуслова: Ирландия — страна, не имеющая дипломатических отношений с Советским Союзом. Но когда в бурю гибнет судно, не время вспоминать о цветах его флага и режиме страны…
— Я пойду на «Гертруду», — выдвинулась вперед незаметно стоявшая за спинами мужчин Домнушка и, не давая возразить себе, быстро добавила: — Сколько я обмороженных выходила на Волховском фронте. Сколько раненых перевязала!.. Это дело для меня не повое, привычное.
— Больше послать некого, — поддержал ее Петр Андреевич. — Домнушка у нас… вроде внештатного фельдшера. Случись что с матросом — сразу бежит к ней.
— Поморка! — значительно добавил боцман. — С шести лет к веслам приучена. На море она, что кайра. Только ныряет похуже.
— Добро! — поставил точку капитан. — Пойдешь на шлюпке.
Домнушка улыбнулась и пошла готовиться к отплытию.
Никто не понял, чему улыбнулась Домнушка. Это было ее маленькой тайной. Всю жизнь мечтала она о спокойной жизни. Мечтала когда-то стать медицинской сестрой и жить в домике матери с небольшим, холеным садиком. Поступила Домнушка в Архангельскую фельдшерскую школу. Проучилась около двух лет. Началась война. Закончив второй курс, ушла на фронт санинструктором. Всю (войну мечтала она вернуться в домик матери — спокойный, тихий… И надо же было ей накануне прорыва блокады Ленинграда выходить усатого старшину морской пехоты! Выходила его Домнушка и почувствовала, как дорог ей этот грубоватый балагур, упорно не желавший даже в госпитале расстаться с полосатой тельняшкой — «матросской душой». Год спустя кончилась война. Уехала Домнушка с Иваном Акимовичем в Мурманск. Участь матросской жены, месяцами не видящей мужа, ее не привлекала. Стала она буфетчицей на пароходе, где плавал Иван Акимович. Случилось, что боцман не поладил со старшим помощником. Домнушка вместе с Иваном Акимовичем перешла на траулер, стала поварихой. Готовила… как умела. Рыбаки народ некапризный. Было бы сытно да чисто…
Не прошло и десяти минут, как спасательная команда, борясь со встречным ветром, вышла на ростры [4] .
С капитанского мостика кто-то невидимый в темноте направил на ростры луч прожектора, осветил покрытую брезентовым чехлом шлюпку.
— Куда? — прикрикнул боцман на быстрого Алешу. — Горяч больно. Прежде ледок сколи, потом чехол скатывай. Аккуратно скатывай, помалу. А то сорвет ветер к чертям собачьим и брезент, и тебя вместе с ним.
Приговаривая так, Иван Акимович сам умело оббил ломиком ледок и с помощью матросов освободил шлюпку от брезентового чехла.
4
Ростры — решетчатая площадка, соединяющая палубную надстройку с кормой.
Рыбаки дорожили каждой минутой, работали по жалея сил. Невозможно было отличить матроса от штурмана или помполита. Ощущение опасности, нависшей над чужим пароходом, сравняло всех.
— Шлюпка номер один готова к спуску, — доложил Иван Акимович первому помощнику. Боцман считал необходимым строго соблюдать морской ритуал в любых условиях.
— На тали! — подал команду Петр Андреевич и обернулся к своим людям. — По байкам! [5]
Поворотный механизм вынес шлюпку с сидящей в пей спасательной командой за борт. Слегка поскрипывая, тали осторожно спускали ее к воде. Крупная волна легко приподняла траулер и тут же глубоко посадила его кормой в воду.
5
Банка — скамья в шлюпке.
— Трави, трави! — закричал Иван Акимович. — Трави, дьяволы христовы! Кранцы за борт!
Шлюпка скользнула по талям и плотно села на приподнявшуюся волну. Протянутые с «Тамани» багры уперлись в борт шлюпки, отталкивая ее от траулера. Но новая волна оказалась сильнее человеческих рук. Она прижала шлюпку к мягким кранцам. И вдруг, повинуясь какой-то прихоти бури, вода оторвала шлюпку от борта траулера и рывком отнесла ее в сторону метров на десять.
Рыбаки стояли на рострах, цепко держась за шлюпбалки и смотрели, как шлюпка то взлетала на волну, то скрывалась в провале настолько стремительно, что даже у следивших за нею с прочной палубы «Тамани» перехватывало дыхание.