Annotation
Часть I. Опыт озабоченья внутримирно-сущим.
Паутов Михаил Дмитриевич
Паутов Михаил Дмитриевич
Суомези: эколого-этнографическая повесть
Активистам общественных экологических движений и российской демократической оппозиции посвящается...
***
– Опять нас загнали на кухни, - полусетовал-полуиронизировал Олег Борисович, подливая чай своему собеседнику.
– Вот она - новая российская действительность. С улиц и площадей - обратно на кухни. Так уже было когда-то. Мы это хорошо помним. Спасибо, что пока еще не в новый ГУЛАГ...
Собеседником профессора Олега Борисовича Данилова, эколога из поколения "шестидесятников", был научный сотрудник его лаборатории соискатель Евгений Ладогин, человек не первой уже молодости, который, потягивая традиционный духмяный даниловский чай с мелиссой, пытался возражать своему научному руководителю:
– Но все-таки с площадей не ушли окончательно. Случаются же иногда какие-то акции...
– А много того народа-то?
– тон Олега Борисовича выдавал опытного и горячего полемиста.
– Десятки, в лучшем случае - сотни. И все под страхом получить омоновской дубиной по голове! Разве это можно сравнить с многотысячными митингами на Дворцовой в конце восьмидесятых - начале девяностых? Нет, та эпоха, увы, канула в Лету... Теперь разве что только оголтелые националисты да коммунисты способны собрать тысячи фанатиков. Им нет причин пенять на власть, поскольку они-то, в сущности, для нынешней власти безвредны. И даже полезны. Власти ловко манипулируют ими и сочувствующими им обывателями, отвлекая их внимание от истинных язв общества и натравливая на инородцев, гомосексуалистов, американцев и тому подобные искусственные мишени для народного гнева. Посему красным и коричневым у нас повсюду зеленый свет. А демократические митинги... Их стало так мало в последнее время. Их практически уже нет. И тому, конечно, тоже есть свои горькие причины. Именно мы, демократы, опасны для власти, ибо это мы вслух говорим о том, чем больна страна и предлагаем методы лечения. А болезнь страны суть болезнь системная. Это как нарушение обмена веществ в организме. Поэтому-то власть так боится предлагаемого нами пути исцеления - ведь это она породила болезнь страны и теперь паразитирует на этой болезни. Поэтому нас гонят, не допускают к выборам, отказывают в согласовании мирных акций, задерживают и судят неправедным судом. Нас стигматизируют экстремистами, выставляя перед обывателями чуть ли не террористами. Это мы в глазах пораженной паранойей власти все как один продались Западу и протестуем исключительно за деньги... Все это до банального просто. Я вынужден, Женя, с горечью констатировать, что путч в России, в конце концов, все-таки победил. Темные силы взяли реванш. На этот раз без танков и спецназа, без провальных сценариев военных переворотов девяносто первого и девяносто третьего годов. Путчисты тех лет хотели все решить в одночасье. Это их и погубило. Нынешний хитрый режим растянул процесс затягивания болтов на годы. Теперь путчисты девяностых могут торжествовать. Их идеалы победили в наше время. Россия стремительно летит в бездну! Да и чего иного можно было ждать от президента-кэгэбэшника? Наше общество губит абсолютная, ничем не ограниченная власть президента, перешедшая все мыслимые границы коррупция, раскормленный ничего не производящий чиновничий аппарат, негибкая экономика, всецело зависящая от добычи и экспорта углеводородов, враждебная самоизоляция в мировом пространстве, наносящее колоссальный вред культуре и обществу мракобесие поднявших голову агрессивных (и, увы, влиятельных) псевдорелигиозных и псевдопатриотических сил - так называемых "православных активистов" - этакого Талибана от православия, считающего себя вправе закрывать выставки, отменять не понравившиеся им концерты и вообще навязывать обществу свое мнение, жонглируя симулякрами вроде "оскорбление чувств верующих", "духовные скрепы", "традиционные ценности" и тому подобной галиматьей (к слову сказать, оскорбить чувства верующих, если это подлинные и глубокие чувства, невозможно). Я не буду останавливаться на бездарных военных авантюрах на Ближнем Востоке и аннексии Крыма - это явление более сложное и должно оцениваться в контексте очень непростых международных процессов, хотя для меня аннексия Крыма по своей сути мало чем отличается от сталинской оккупации Финляндии или захвата Австрии Гитлером под теми же псевдоблагородными лозунгами об "историческом воссоединении"... Особое место во всей этой вакханалии занимает навязываемая российскому обществу псевдофилософская концепция о так называемом "биполярном" мире, в котором России кремлевские идеологи определили роль одного из "полюсов". Им невдомек, что "биполярность" в мире существовала всегда и всегда была движущей силой цивилизации. В наше время "полюсами" мира служат общества, идущие в авангарде цивилизации и создающие ее ценности, с одной стороны и те, которые, пользуясь всеми доступными им благами цивилизации, тем не менее, активно или пассивно противостоят этой самой цивилизации, опираясь на свои архаичные или искусственные ценности. Решать, к какому из этих "полюсов" прибьется, в конечном счете, Россия, остается на совести россиян и всецело зависит от их самоидентификации и ценностного выбора в контексте цивилизации... Нет, совершенно очевидно, что в нашей стране любые реформы, любые революции всегда чреваты новым самодержавием... Тем не менее, я, как потомственный русский интеллигент, чувствую за собой долю вины в том, что произошло, и это чувство не дает мне покоя.
– Да о чем вы говорите, Олег Борисович?! Какая же может быть в этом ваша вина? Я, откровенно говоря, вас не понимаю. Что вы-то могли сделать?
– Вряд ли я или кто-либо другой на моем месте мог или может хоть как-то изменить ситуацию. Нас, интеллигентов, разносят в разные стороны наша сложность, порожденная культурой, и внутренние противоречия. Именно в силу этой самой сложности, ярко выраженной индивидуальности каждого из нас, мы не можем слиться в единую толпу как, например, националисты с их бесхитростной потребностью с криком "русские, вперед!" превратиться в изотропную массу. Кроме того, исповедуемые нами ценности до сих пор не смогли стать общими для большинства российского населения. Посему опасаюсь, что любые наши объединения, движения в наши дни обречены на скорый распад, разделение на мелкие кружки и группы. Иными словами - сектантство... Я из тех, кого принято теперь называть "демократами первой волны". Это началось еще до того, как ты появился на нашей кафедре, тогда еще студентом. Надеюсь, ты не забыл наши беседы начала девяностых. В то время, как ты помнишь, я был активным участником "Демократической России". Я основал на нашем факультете ячейку движения и, тем самым, вступил в конфликт с озлобленным, прокоммунистически настроенным факультетским большинством. Ты должен, наверное, помнить, как они со свойственной им ненавистью срывали демократические газеты и информационные листки и развешивали свои прокламации на доске объявлений, которую мне с таким трудом удалось выбить у руководства факультета... Историческую встречу с руководством "Демсоюза" в большой аудитории ты, скорее всего, не помнишь. Это было несколькими годами раньше, где-то в конце восьмидесятых. Там, помнится, студентам пришлось стоять у дверей "на шухере", как при ограблении. А что делать? "Демсоюз" тогда был под запретом. Да, это была эпоха! Мало в то время было политических акций под эгидой ЛНФ, а впоследствии и других демократических движений, в которых я не участвовал. Многие, конечно, уже забылись, затерялись в памяти в калейдоскопе лет и событий. Но есть вехи на этом пути, которые забыть невозможно. Прежде всего, конечно, вспоминается бессонная ночь на баррикадах Исаакиевской площади в августе девяносто первого в ожидании танков. Не забыть мне и моего отчаянно-патетического выступления на самом первом митинге против войны в Чечне, организованном "Демсоюзом". Это было в декабре 94-го у Казанского собора. Тогда с колоннады Казанского я призывал пикетировать военкоматы, чтобы остановить отправку молодых людей - пушечного мяса - на войну. Sancta simplicitas!... Начинать нужно было раньше, и делать много больше, и не так, как это делалось. Если смотреть в корень вещей, то мы, интеллигенты, призваны просвещать наш народ, а не идеализировать и не проклинать его, обвиняя в том, что он выбирает себе не ту власть - он выбирает именно ТУ власть - власть по себе. Очевидно, со своей миссией мы справляемся из рук вон плохо, в результате чего сами же и страдаем. Мне кажется, я могу теперь, спустя два десятилетия, хотя бы отчасти ответить на извечный вопрос русской интеллигенции "кто виноват?". Во многом виноваты мы сами, интеллигенты. Это мы вовремя не объяснили народу, не растолковали непререкаемость и безальтернативность демократических ценностей для современного мира. Говоря простым языком, мы не дали им понять, что демократия - это "хорошо", и подменить ее невозможно ничем, что слово "демократ" ни при каких обстоятельствах, что бы ни происходило в стране, не может быть ругательным... Да что там говорить! Теперь, по прошествии лет, я понимаю, как ничтожны на самом деле были наши силы. Что там передел России! Я и лес-то свой вряд ли смогу спасти. Смотри...
Данилов отодвинул занавеску, и Евгений впервые обратил внимание на этот пейзаж. Дом, в котором жил Данилов, стоял в ряду однотипных многоэтажных жилых домов, подобно крепостной стене ограничивающем город. Сразу за домом начинался смешанный лес, на зеленое полотно которого сентябрь уже брызнул легким дуновением свои краски. Дальнего края леса не было видно. Лишь где-то далеко справа маячили серые корпуса ТЭЦ, а слева, на расстоянии в несколько километров, обозначилось озеро, за ним другое, поменьше, соединенное протокой или небольшой речкой с первым, а дальше, за озерами - что-то вроде поселка, и снова лес, тянущийся до самого залива, светлая полоса которого блестела в заходящем Солнце уже у самого горизонта.
– Я наблюдаю за формированием этого уникального биогеоценоза вот уже почти тридцать лет - с тех пор, как получил здесь квартиру. Собрал приличный полевой материал. Дело в том, что ландшафт, на котором построен наш микрорайон, включая территорию, занимаемую лесом, был сформирован искусственно. Когда-то это были сильно заболоченные земли, непосредственно переходящие в залив. По существу, эти болота были продолжением шельфа залива, не имевшего в этом месте четкой границы с сушей. Ландшафт, пригодный для строительства, был получен в результате намывки и дренирования. Наш микрорайон построен в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов. По старому Генплану должны были застроить также территорию, ныне занимаемую лесом. Но потом план строительства изменили, город стали расширять в других направлениях, и большой части искусственно созданного ландшафта была, таким образом, предоставлена возможность естественного развития. Вплоть до сегодняшнего дня. И вот недавно мне стало известно, что эту территорию определили под строительство крупного жилого и коммерческого комплекса - "Чайна-тауна". Подряд должна получить какая-то китайская строительная компания. Впрочем, пока остается надежда, что окончательное решение еще не принято... Сегодня вечером я, к сожалению, занят, но в ближайшую субботу приглашаю тебя на прогулку... Да, и захвати корзину или ведро. Грибы пошли. Я хочу, чтобы ты увидел, какой великолепный лес продажные чинуши решились пустить под нож бульдозера. Нас, экологов, такие вещи не должны оставлять равнодушными.
Евгений допил чай и начал прощаться. Он знал, что Данилов, совмещающий две должности - профессора и завлаба - и при этом ведущий активную исследовательскую деятельность, крайне занят вечерами. Зная эту постоянную занятость своего научного руководителя, Евгений был удивлен и польщен приглашением на субботнюю прогулку. "Видимо действительно этот лес имеет для него особое значение, и он ищет во мне союзника в еще не начатой и, скорее всего, бесполезной борьбе" - думал Евгений по дороге домой. Ему припомнилась та случайная встреча с Даниловым, так чудесно изменившая его жизнь, когда он, Евгений Ладогин, после почти двух десятков лет скитаний по разным странам, различным, далеким от науки областям в поисках себя и лучшей доли, принял, наконец, счастливое для себя решение вернуться домой, в лоно науки, которое он когда-то так опрометчиво покинул. Правда, тогда было непростое время, и на распутье оказались очень многие. Теперь же он ощущал себя блудным сыном, вернувшимся, наконец, в родной дом.
***
Это был один из тех удивительных позднесентябрьских дней, которые иногда неожиданно радуют нас, жителей Севера, когда среди дождей и промозглости вдруг покажется солнце, пригреет почти как летом, и весь мир заиграет в его лучах, и отступит обычное в это время года уныние - северный осенний сплин, - и опять захочется жить.
Они ходили по лесу уже с полчаса, когда Евгений нашел свой первый подберезовик. К этому моменту дно корзины Данилова было уже полностью закрыто. Она была бы еще полнее, если бы Олег Борисович брал сыроежки, но, зная лес, как свои пять пальцев, он решил не размениваться на мелочь, будучи уверен, что сможет наполнить корзину доверху одними только "благородными" грибами.