– То есть у нас уже авторитарный режим?

– У нас авторитарный, скатывающийся, к сожалению, к тоталитарному, потому что последние законы, которые принимаются, говорят, что мы на пути к тоталитарному государству, и это может перерасти в диктатуру, потому что методы удержания власти исчерпаны и существует только один, проверенный веками, - это когда начинают стрелять в людей: в воронках, к стене. Это работает, конечно, это универсальный метод, потому что страх парализует людей, но, к счастью, до этого не дошло, и есть шанс, что и не дойдет. Но шанс не в нашем народе, не в нашей стране. Сейчас мешает интернет, открытое государство, мешает международное окружение и мешает зависимость нашей реальной политической элиты от Запада. Вся элита, окружающая нашего вождя, - она вся в Европе: деньгами, семьями, детьми, капиталами, и вообще здесь она себя давно не мыслит, если ей перекроют кислород - не знаю, чем это кончится, может, дворцовым переворотом, еще пару «списков Магнитского» — ив Кремле будет бунт.

Сейчас у нас очень шаткая стабильность, которая может в любой момент закончиться развалом государства. Посмотрите на центробежные силы на Кавказе, посмотрите, как сегодня себя чувствуют регионы, они себя чувствуют униженными, у них чувство, так мягко говоря, нелюбви к центру, к Москве. Это предтеча к развалу федеративного государства, ведь мы так же потеряли СССР, потому что мы не смогли дать вменяемую внутреннюю политику. В 91-м году однородность общества спасла, внутренних причин для гражданской войны не было.

– А сейчас есть?

– А сейчас есть, в полный рост - социальные, классовые, расовые, религиозные, национальные - любые, сейчас все есть.

– За счет чего тогда это сдерживается?

– Инерция, пока держится все на некоем образе вождя, а вождь у нас Путин, и, пока все это еще живо и когда это зависит от одного человека, - это очень опасная ситуация, страна не может в ручном режиме управляться долго.

– Если, как вы говорите, все держится на одном человеке, но человек уже не молодой.

– Не на человеке, на феномене. Да, на феномене, явление вождя народу - это феномен.

– Да, хорошо, феномен, но этот феномен имеет физиологическую оболочку, и если с этой оболочкой что-то случается.

– Да, это очень опасно: что-то случается, все пошло вкривь и вкось, и замены ему в своем окружении нет, системы передачи власти не созданы, механизмы сдержек и противовесов не работают.

– И что тогда?

– Если не дай бог, что-то с Путиным случится, то пойдут процессы, которые сейчас даже трудно предсказать.

– Раздрай?

– Раздрай.

– А оппозиция эту ситуацию каким-нибудь образом рассматривала?

– Оппозиция никаким образом это не рассматривала, все это и так понимают, и задача сейчас — создать некий объединенный комитет оппозиции. Такой орган нужно создавать, который в случае чего мог бы взять на себя ответственность. Потому что, конечно, резервных механизмов у власти нет: вот говорят, что они там придумают что-то вместо «Единой России». Не придумают! Они что-то придумают вместо вертикали власти. Не придумают! Потому что исчерпаны механизмы. Надо четко понимать, что стратегически власть будет слабеть.

В чем у меня есть расхождение в оргкомитете с другими оппозиционерами: я считаю, что провести сегодня политические реформы без Путина невозможно.

– Но он не хочет этого, он не готов к этому!

– Значит, надо наращивать протестное давление, надо наращивать до тех пор, пока Путин не скажет, давайте договоримся.

– А каким образом можно наращивать?

– Это массовые акции, уличные действия, действия в парламенте, я, например, выступаю за то, чтобы не возобновлять работу фракций «Справедливой России», КПРФ и ЛДПР в сентябре.

– Ну «Единая Россия» все своими голосами примет.

– Да, пусть принимает! Времени мало остается для смены курса неконфронтационным путем.

– Сколько, по-вашему?

– Месяца 2–3, начиная с сентября.

– Всего?

– Да, не больше, осень.

– То есть огромная масса людей, которая в конце осени просто выйдет на улицы, и это будет радикально?!

– Да, это будет гораздо более радикально, я делаю все, чтобы это не произошло.

– Именно Москва?

– Да не только Москва, но в первую очередь — Москва. Да большевиков было всего 25 тысяч — перевернули весь мир.

Я там с некоторыми товарищами с той стороны говорю: ребят, ну хорошо, может быть, вы имеете какое-то моральное право разбираться с Гудковым, все-таки мы с вами люди одного поколения, мы вместе с вами прошли испытания, и мы вместе с вами будем уходить в прямом и переносном смысле с должностей и из жизни. Вы зачем с молодежью ссоритесь? Физиологически они все равно будут нас закапывать, вы же понимаете, что они могут сделать это с вами чуть раньше, так нельзя делать! Зачем вы настраиваете против себя молодежь?! Все революции были сделаны молодыми, везде была молодежь.