Сесилия замолчала, Амалия теребила свой амулет.

Гуарача завершилась мощным грохотом маракасов, потом тихий голос флейты завел новую мелодию. Никто не собирался возвращаться на место. Старушка неотрывно следила за набирающими темп танцорами, словно это была дудочка гаммельнского крысолова.

– А вы часто сюда захаживаете? – отважилась спросить Сесилия.

– Почти каждый вечер… Я тут кое-кого поджидаю.

– Почему бы вам с этим человеком не условиться о встрече? Тогда не пришлось бы сидеть в одиночестве.

– Я наслаждаюсь здешней атмосферой. – Женщина кивнула в сторону площадки для танцев. – Она напоминает мне о других временах.

– А можно узнать, кого вы поджидаете?

– Это длинная история, но для тебя я могла бы ее сократить. – Старушка замолчала, чтобы погладить свой амулет. – Какую версию ты предпочла бы?

– Интересную, – выпалила Сесилия.

Амалия улыбнулась:

– Все началось больше века тому назад. Я хотела бы рассказать тебе, как это было, но сейчас уже поздно.

Сесилия от нетерпения забарабанила по столу, не понимая, что означает такой ответ – отказ или обещание. В ее памяти всплыли гравюры с видами старой Гаваны: женщины с бледными лицами и густыми бровями, в шляпках с цветами; китайцы-зеленщики с разинутыми ртами, предлагающие свой товар на каждом углу…

– Это было потом, – прошептала женщина. – То, что я хочу тебе рассказать, произошло намного раньше, на другом краю земли.

Девушка была ошарашена: как это Амалии удалось разглядеть картинки в ее голове? Но все-таки она постаралась успокоиться, когда женщина начала рассказывать историю, не имевшую ни малейшей связи с тем, что Сесилия когда-либо читала или слышала. То была история о знойных пейзажах и существах, говорящих на непостижимом наречии, о странных суевериях и диковинных кораблях, отплывавших в сторону неизведанного. Сесилия едва замечала, что музыканты продолжают играть, а парочки танцуют без остановки, точно между ними и старушкой заключен секретный договор, позволяющий двум женщинам вести беседу наедине.

Рассказ Амалии больше походил на волшбу. Ветер яростно задувал в тростнике далекой страны, отмеченной печатью красоты и насилия. В этой истории были праздники и смерти, свадьбы и убийства. Картины выплывали из какой-то трещины во вселенной, как будто кто-то проделал брешь и оттуда полились воспоминания о забытом мире. Когда Сесилия снова начала воспринимать происходящее в баре, Амалия уже ушла, а танцоры возвращались за столики.

– Ох, не могу больше, – отдувался Лупе, валясь на стул. – Кажется, я слегка подустал.

– Ты пропустила самый кайф, девочка моя. – Фредди покончил со своим напитком. – А все из-за того, что строишь из себя англичанку.

– С таким каменным лицом она за кого хошь сойдет. Из иного мира явилась – не видишь разве?

– Ну что, еще по одной?

– Уже поздно, – сказала Сесилия. – Нам пора.

– Прости меня, Сеси, но ты сейчас хуже йети. Ведешь себя от-вра-ти-тель-но.

– Извини, Лауренсио, что-то голова разболелась.

– Потише, доченька, – возмутился Лупе. – Не называй меня так, иначе у моих врагов возникнут вопросы.

Сесилия открыла сумочку, чтобы достать деньги, но Фредди не позволил ей расплатиться.

– Ну нет, эта ночь – за наш счет. Мы ведь тебя пригласили.

«И поцелуи, как бабочки, нежны». В полумраке Сесилия еще раз убедилась, что старушки за угловым столиком уже нет. Девушка сама не знала почему, но уходить из бара не хотелось. Она медленно брела, натыкаясь на стулья и не отрывая взгляда от экрана, на котором допотопная парочка танцевала сон [6] , как не умел танцевать сон никто из сверстников Сесилии. В конце концов она вышла в гаванскую ночь.

Видения из рассказа Амалии и воспоминания о древней Гаване, населенной музыкальными божествами, оставили в душе странное ощущение двойственности. Девушка чувствовала себя как те святые, которые могут находиться в двух местах одновременно.

«Я здесь и сейчас», – сказала она про себя.

Сесилия посмотрела на часы. Было так поздно, что охранника у дверей бара уже не было. Так поздно, что на улице вообще не осталось ни души. Неотвратимость одинокой прогулки до угла вернула девушку к реальности.

Облака поглотили луну, но опаловые лучи пронзали их насквозь. Рядом со стеной вспыхнули два инфернальных глаза. По кустам шнырял кот, и он наблюдал за девушкой. И тогда, словно по сигналу, лунный диск вырвался из парового затмения и осветил кота: то был серебряный зверь. Сесилия видела две тени – свою и кошачью. Стояла, как поется в болеро, синяя ночь. Возможно, именно по этой причине девушка мысленно вернулась к рассказу Амалии.