Иветт Жильбер? Величайшая звезда начала XX века? Та, что расчистила дорогу реалистическому шансону а-ля Эдит Пиаф? Та, которую, как и Брюана, изображал на своих холстах Тулуз-Лотрек?

В 1889 Зигмунд Фрейд приехал в Париж на первый конгресс по гипнозу и услыхал пение Жильбер. Они вступили в переписку. И на письменном столе отца психоанализа долгое время стояла фотография его любимой певицы с ее автографом.

Истинный успех пришел к Иветт Жильбер, едва она появилась в Мулен Руж. Марсель Пруст описал ее триумфальное появление в своей первой статье.

Везде и во всем она старалась была первой, и записывать свои песни на пластинки она стала одной из первых, в 1898 году. И, таким образом, обеспечила себе бессмертие: все ее песни аккуратно собраны в моем шкафу. Возьмем, к примеру, «Мадам Арту» (Madame Arthur, 1892, до нас дошла в записи 1934 года). Что за чудесная музыка! «Всякий рад войти в число ее придворных. Отчего, ведь она некрасива? Что с того? Зато – невыразимо прелестна». Это je-ne-sais-quoi – не-вы-ра-зи-мая прелесть – действует сильнее, чем элегантность, духи, роскошное платье. Определение, прекрасно подходившее к самой Иветт Жильбер.

Увидев ее, битком набитый зал замирал: не из-за внешности, не из-за божественного голоса, но из-за манеры поведения, из-за непременных соленых шуточек и фривольных анекдотов.

«Мадам Арту» – мастерская работа, пережившая свое время, что с полной очевидностью показала Жюльетт Греко в 1970 году.

Двойник Жильбер выкрикивает в зал название ее главного хита, и зал взрывается. «Фиакр» (Le fiacre, 1888) неотразим. Я вскакиваю с места, все давно уже стоят – то, что происходит, танцем не назовешь: я раскачиваюсь из стороны в сторону, переступая с ноги на ногу. Все раскачиваются. «Проворный Кролик» превращается в гигантские качели. Поющие качели! Все в восторге, песня завершается. И – оп-ля! – «Фиакр» повторяется еще раз. Только потом мне приходит в голову, что эта песня – музыкальный клип по мотивам знаменитых страниц из «Мадам Бовари» Флобера.

В песне говорится о паре, скрывшейся за плотно задернутыми шторками наемной кареты, в музыке содержатся звуки, помогающие слушателю почувствовать происходящее. И наши мысли немедленно переносятся к Эмме Бовари, назначившей свидание влюбленному в нее юноше Лео в кафедральном соборе Руана. А как в песне Жильбер зовут человека в карете, едущей по дороге? Именно так: Лео! Эмма собирается расстаться с ним, но в последний момент все-таки решает пойти на свидание. Ее возлюбленный входит в церковь в большом возбуждении. Чтобы охладить его энтузиазм, Эмма предлагает полюбоваться убранством церкви. Они прогуливаются мимо рубенсовских и прочих полотен, развешанных на стенах. Леон умирает от желания. Он выводит Эмму из церкви и сажает в карету. Далее следует одна из лучших эротических сцен в мировой литературе. Ни одного непристойного слова или описания. Ни распущенных волос, ни стонов и вздохов; иногда говорится о «вздымающейся груди». Только карета, летящая по улицам Руана, словно сорвавшийся с цепи хищник. Ничего не сказано, но воображение читателя уносится вслед за каретой – вдаль.

О происходящем в карете песня говорит еще меньше, чем роман Флобера, но в ней звучит замечательный набор звуков, имитирующих движение кареты: «Клип-клап, / Клип-клап, хоп-ля-ля!» Они передают и движение человека, подскакивающего на козлах, и ритм движения кареты. Это свингующее «Хоп-ля-ля!» иногда преследует меня целыми днями, что утомительно, поскольку каждое «Хоп-ля-ля!» побуждает слегка подпрыгнуть, на манер человека, скачущего на лошади. Исполнение можно оживить, пощелкивая языком между куплетами, чтобы подхлестнуть лошадь, запряженную в карету, – как в интерпретации Жана Саблона (Jean Sablon) 1952 года. Саблон был первым актером, использовавшим микрофон на сцене, и потому сумел очень верно передать цокот копыт.