Потом избрали полковой комитет из 12 человек. 3-я сотня в него выбрала меня. Правду сказать, функции свои мы не знали. Никаких книжек [3] не получали, инструкции никто не рассказывал. Тогда пригласил полковой комитет к себе матросов из Одессы. И то командиры были недовольны, как получалось двоевластие.

Матросы приезжали раза два. Говоруны. Созовём митинг, матросы освещают нам политику. Им накидают денег на трибуну, а они за ночь деньги пропьют, в карты проиграют и уедут - говорили, назад в Одессу.

После получили приказ генерала Корнилова, чтобы срочно нашей дивизии и всему корпусу грузиться в вагоны и ехать на Петроград защищать Временное правительство. Погрузились, поехали. Доехали до станции Луга. Там сказали, дальше поездом ехать опасно, надо в конном строю. Приказано ночью без подмостков коней выгрузить. Наш полковой комитет собрался, и постановили ночью коней из вагонов без подмостков не выгружать. Можно им ноги поломать. И на Петроград до выяснения не идти. Здесь солдаты по вагонам стали бегать. Говорят: "Братцы-казаки, мы с вами сколь лет били вместе немцев. А теперь нас хотят стравить промеж собой. У нас ведь на каждой дороге пулеметы стоят. Не ходите, братцы!" Утром нашего командира корпуса генерала Крымова вызвал Керенский. Что они промеж себя говорили, неизвестно, но генерал Крымов сам себя (за)стрелил. Днем мы выгрузились и нас развели по деревням на квартиры. Я стал с двумя казаками к одной женщине. Спрашиваю: "Почему у вас по улице бороны лежат кверху зубьями?" Говорит: "Это идут корниловцы. От них". Я ей говорю: "Ну, смотри на нас. Мы вот и есть корниловцы". И она, и мы смеемся. После говорит: "Но здесь еще отряд был. Из какой части, не знаю. Кричали: "Наша всех резить!". Я понял, что это была Дикая дивизия из кавказцев, все князьки да бароны. Вот и напугали местных жителей.

В одну ночь я вышел на улицу. Иду мимо коней и один конь ударил меня задней ногой выше колена - а копыто кованое. Здорово зашиб, нога распухла. Отправили в Петроград в больницу Петра Великого, где я лежал больше месяца. Тоже посмотрел Петроград. Никакого порядку. На трамваях ездили бесплатно. Всюду семечные шкорки [4], никто не подметает. Прошпекты Литейный и Невский заросли в мусор. После больницы [5] я взял седло, сумы свои и поехал домой.

В 1918 году наш полк после прибытия из Петрограда стал в Михайловской слободе [6]. Я поехал в полк и взял своего коня, с которым был все восемь годов [7] к себе в хутор. В том же году меня выбрали в хуторе Черемуховском хуторским комиссаром - как я добровольно из армии ушел и, значит, был за советы. Тогда советскую власть многие ненавидели. Меня в 1918 и 1919 году два раза водили на расстрел, а один раз хотели повесить. Но товарищи, которые тоже были за советы, выручали. По новому закону [8] земли все отходят простым казакам. Но многие старые казаки из зажиточных, которым было жалко своих участков, добром не уступают. Для примеру, было у нас постановление хуторского собрания изъять участок за балкой Песковатой у Барышникова Евсея и Филимонова Дмитрия и разделить на весь хутор под бахчи по душам [9], но они добром не хотели. А сын Евсея Барышникова Ефим был председатель станичного исполкома. И старики знали, что он их поддержит. Чтобы выполнить постановление хуторского собрания, я собрал еще одно и задал этот вопрос. Там были выборные, но много тоже из зажиточных. А еще приехал сам Ефим Барышников. Говорит: "Посмотрите на товарища Быстрова. Уже начал земли отбирать, устанавливать на хуторе свои порядки". Я достал из кармана брошюру Ленина, говорю: "Вас товарищ председатель неправильно информирует. Я не свои порядки устанавливаю, а действую по декрету тов. Ленина". Начал брошюру им читать. Но читать мне не позволили. Поднялся шум. Кто - за меня, другие - на меня с кулаками, грозят. Прошу председателя Ефима Барышникова привести собрание к порядку. Вижу, он этого шуму желал. Ждал, что меня старики стащат с трибуны и бока намнут. Не случилось. Мимо шел отряд красноармейцев и услышали шум. Командир заглянул в дверь. Я его рукой позвал и рассказал, в чем дело. Он тогда сразу сказал, что это контрреволюция. Да так громко, что старики присели на место и перестали шуметь. Участок тогда у Барышникова Евсея и Филимонова Дмитрия мы забрали.

В 1919 году по указанию тов. Сталина, который тогда был в Царицыне [10], (был) создан на три станицы продотряд ? 9. От этого отряда я был назначен командиром на хуторах Черемуховском, Мироничевском, Глинищах и Нижней Раковке. Надо было взять на учет весь хлеб на хуторах, потому в городах уже давно был голод, а некоторые казаки, кто зажиточные, спекулировали. Когда ставили на учет, в каждом хуторе брали уполномоченных, чтобы следили по совести. Я брал всегда трех стариков с хутора и весь хлеб ставили (на учет). После оставляли по 1 пуду на каждого едока на месяц, для птицы и скотины - отходы, на посев по 10 пудов на десятину. Остальной вывозили на Раковку для Красной Армии, рабочих и граждан в городах. Делал всё по закону и по совести. Пустили разговор, что Быстров хлеб забирает без денег и без счету. И его нужно убить или пожечь. Пришлось опять взять винтовку с патронами и с собой носить.

Пришло распоряжение из станичного исполкома взять у кого имелось просо 100 пудов под расписку на семена для хутора Широкого. Взяли у Керина Ефима, который хлеб отказался сдавать без денег. Стал ему врагом, отомстил мне в двадцать девятом году.

На хуторах тогда не было соли, керосину, мануфактуры, обуви. Появились мешочники, больше всего из города Царицына. Несут всё, что надо в хуторе. Но меняют на хлеб, а хлеб весь стоит на учете. Казаки стали, у кого лишки были, хлеб хоронить. Чем так отдавать под расписку, лучше обменять. Мешочники тоже трудно разобраться, кто нуждающиеся из трудовых горожан, а кто просто спекулянты. Все разные справки показывают. Пришлось ставить для проверки дозорный отряд.

В 1920 году наступил сильный неурожай хлеба и был большой голод. Для голодающих детей у американской компании АРА купили маис. Надо решать, кому давать. Снова подняли шум. Появились банды Вакулина, Попова и других. Обстановка стала тяжелая, посоветоваться не с кем. На хуторе таких, как я сознательных, было всего 3 человека. Тут Красная Армия как раз стала отходить от Дона на север. Тогда поскакал в станицу Арчединскую посоветоваться, как быть. Там начальников никого нет, а сам председатель Барышников Ефим убежал к Вакулину. Вернулся домой, как раз Красная Армия отходит мимо нашего хутора Черемухового.

Ночью прибёгла ко мне сестра Федосья, которая жила в центре хутора, а я с краю. Говорит, что ночью многие казаки верхами уехали, но не знает куда. Говорит, смотри, как бы тебя не убили. Потом узнал - казаков поднял в банду Вакулина Попов Антон. Брат его был помощником у Вакулина. Я оседлал коня, взял винтовку и шашку, попрощался со своими, сел на коня и поехал в хутор Острог, 20 верст от нашего хутора. Там жили мои двоюродные братья. С горы видел, как Красная Армия отступала. Последним прошел Курляндский полк. Потом стали казаки свою власть устанавливать. Дней через 15 поехал к своим, узнать как там дело у нас. Отец мне говорит: "Наделал ты, сынок, дел. Нам здесь житья нет через тебя. Приезжают казаки, у которых ты хлеб брал, хотят тебя убить. Гоняют жену твою на работу, а она в положении. Сейчас сказали, к нам на хутор приехал станичный атаман". Я говорю: "Завтра пойду к нему". "Он тебя сразу арестует". "Нет, живой я сразу в руки не дамся. Вопервах поговорю".

Снял френч комиссарский, надел свою старую форму, нацепил Георгиевские кресты и медали. По-старому георгиевского кавалера не имели права арестовать и судить судом. Должны указом Государя кресты снять, а после судить. Но в революцию этого уже не придерживались. Потому на всякий случай нацепил шашку.

Зашел к хуторскому атаману Керину Егору узнать, кто у нас станичный атаман. Оказался Каменев, мне хорошо знакомый. Вхожу в дом Кузнецова Ивана, где он остановился. Атаман завтракает.