– Я не могу их покинуть. По инструкции не могу.

Ясмина в это время яростно трясла саморазогревающиеся контейнеры с горячими блюдами.

– Кому макароны с фрикадельками?

– А что еще есть?

– Есть фрикадельки с макаронами.

– Маму надо будет с ложечки кормить.

– Поговори у меня! Я вас тут всех одной левой переем, дети сытой эпохи!

– Мам, а у вас в милиции сухпайки вкусные были? – мы все расселись на своих рюкзаках, а Ясмина устроилась у Лу на коленях, перехватывая каждую вторую вилку у безропотно сносящей эту наглость шведки.

Вкусные? Мне вспомнился сентябрь сорок восьмого, село на границе с Воронежской областью, где наш батальон разместился на ночевку. Минуты две я медитировала над банкой с тушенкой, пока не осознала, что она старше меня ровно на пять месяцев, судя по дате изготовления. Кто-то из товарищей это тоже заметил, и, разумеется, не обошлось без предложений «схарчить Марьяшку» вместо консервов из другой геологической эпохи. В тот период мы еще умели относиться ко всему с юмором. Это позже стало как-то совсем не смешно.

«Мам, зря ты позволяешь этим хулиганкам на голову себе садиться, – пришло сообщение от Ю. – Тебе же неудобно».

Я едва не выронила из левой руки вилку, которой неловко ковырялась в макаронах.

«Опять подглядываешь через мои глаза?! Ну-ка отключайся!»

«По инструкции не могу отключиться», – парировала Ю, и это было правдой. Хорошо, что линзы, по крайней мере, можно снять. Впрочем, линзы – это явно вчерашний день. С некоторыми технологиями сегодня откровенно не знают что делать на государственном и международном уровне. Месяц назад в Карачи были расстреляны несколько ученых и инженеров, занимавшихся опытами по внедрению в человеческий мозг элементов компьютерного управления. Проще говоря – эти ребята превращали людей в киберзомби, работая на местную мафию. Группу наших товарищей, исследовавших заброшенные тренировочные лагеря исламистов в Памире, убили именно их творения. Разработка подобных технологий давно уже приравнена к преступлениям против человечества, но это никак не может отменить факта их существования и возможности использования всякой сволочью.

– Коллонтай, – из режима воспоминаний меня вывел на этот раз Мика.

– Что? – не поняла я.

– Рассказ написала Коллонтай. Про пансион и кресла-качалки который. А называется – «Скоро!». Угадал?

– Надо же, а я уже и забыть успела. Думала, из большевиков фантастикой кроме Богданова никто и не баловался. – Отложив контейнер с остатками макарон в сторону, я нацелила указательный палец левой руки Мике в переносицу. – Ладно, раз ты меня посадил в лужу, встречный вопрос: что главное в устройстве коммунистического общества?

– Движение вперед, – и на полсекунды не задумавшись, выпалил Мика. Ай да молодец!

Я пошарила в карманах жилета, и, разумеется, нашла в одном из них яблоко.

– Держи витаминку, порадовал старушку. Может, ты уже догадался, что у нас по ту сторону двери?

– Совсем легко, – улыбнулся парень. – Взорванный мост и скелет фашиста, прикованный к пулемету.

– Лу, ты слышишь? – возмутилась Ясмина. – Эти русские снова что-то затевают. Опять шифровками обмениваются…

– Мир хотят опять захватить? – отозвалась шведка. – От них ничего другого ожидать не стоит.

Как ни парадоксально, сейчас шутки на национальную тему приобрели определенную популярность. Это как с протезом Токо, потерявшей ногу на минном поле еще в детстве, – тридцать лет назад протез был символом и результатом тяжелого физического увечья, а такие увечья были для шуток закономерно табуированы. Сегодня механический протез – скорее признак некой причуды или выпендрежа, и носитель его не больший калека, чем обладатель цветных волос.

В нашем же случае дополнительный юмор ситуации заключался в том, что мы с Микой на двоих не имели и четверти славянской крови. Он – чистокровный финн, родившийся и выросший в Северной Коммуне, я – азербайджано-украино-чеченка (кажется, в таком порядке), заставшая еще старую Россию, и во всех анкетах в графе «национальность» пишущая – коммунарка. А вот поди ж ты – обзываются русскими. В детстве я такого и во сне представить не могла. В те времена русский мир, воплощенный в виде должностного лица, разговаривал со мной примерно так:

– Да, Гериева, у нас светское государство. Но у нас к тому же и православная страна, культуру которой вы ОБЯЗАНЫ знать. Поэтому вы будете посещать эти уроки, хотите вы того или нет…

Или так, на бытовом уровне:

– Отойди от моей дочери, ты, террористка малолетняя! Расплодились тут как тараканы…

Или совсем уж грубо, между нами, детьми:

– Заткнись, ты, чурка! Мой батя сейчас ТАМ, дрючит в жопы ваших дагов сраных! А вернется домой – и за вас примется!

Это не носило, конечно, всеобщего характера – иначе никакой революции просто не было бы. Но это не являлось и набором частных случаев – иначе не было бы многолетней ожесточенной гражданской войны.

«Яблоко, между прочим, я тебе положила, а не кому-нибудь», – с укором отозвалась Ю.Надо, кстати, пошарить по карманам разгрузки насчет растаявших шоколадок и мятых высококалорийных батончиков. Иногда я перестаю понимать, кто, собственно, в нашей уютной компании настоящая Мама.

Компания тем временем окончила обеденный перерыв и потихоньку начала готовить оборудование – собирать портативную плазморезку, монтировать под нее вытяжку и так далее. Я со своей рукой на перевязи была тут практически бесполезна, так что Лу, неожиданно обнаружившая в своей тележке маленький туристический стульчик, передала его мне, не упустив случая пошутить про кресло-качалку, в котором так сладко предаваться воспоминаниям о первых годах революции.