Падение в небо

Это произведение о любви. О той настоящей любви. Единственной. И о родственности душ. Ведь так важно найти эту родную частичку себя в другом человеке. Это роман из четырёх частей, где каждая часть - одна из прошлых жизней главной героини. Роман, в котором рассказывается и о любви между женщинами, потому что Душа - не имеет пола. Здесь затронута тема веры в Бога - каждый сам приходит к осознанию того, во что он верит. Нельзя навязывать эту веру или доказывать, во что правильно верить, а во что нет.

Annotation

Это произведение о любви. О той настоящей любви. Единственной. И о родственности душ. Ведь так важно найти эту родную частичку себя в другом человеке.Это роман из четырёх частей, где каждая часть - одна из прошлых жизней главной героини. Роман, в котором рассказывается и о любви между женщинами, потому что Душа - не имеет пола. Значит и любовь также имеет место быть как между мужчиной и женщиной, так и между ЖЖ и ММ.Здесь затронута тема веры в Бога - каждый сам приходит к осознанию того, во что он верит. Нельзя навязывать эту веру или доказывать, во что правильно верить, а во что нет._____2016

ПАДЕНИЕ В НЕБО

1826. Вторая Жизнь. Греция. Янина.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

1916. Третья Жизнь. Грузия. Гори.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

1706. Первая Жизнь. Россия. Питер.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

Исповедь автора. Финиш

ПАДЕНИЕ В НЕБО

2015. Наши дни. Россия. Питер.

*** Вот ты есть - огромная, уже тысячу раз переклеенная, разноцветная ваза. Твои цветы ещё живы. Они допитываются каплями воды на твоём дне. В некоторых местах на вазе не хватает частиц. Некоторые частицы уже потеряли свой прежний яркий цвет. Но ваза есть. Кажется, она такая хрупкая на вид. Но на самом деле, разбить её уже невозможно. Если присмотреться - между каждой частицей просачивается плотный слой клея. Та часть воды, которая не успела впитаться в цветы, вытекла сквозь прощелины в вазе. Но цветы всё ещё живы. И кто-то продолжает верить в эту вазу, наливая в неё воду, подпитывая эти прекрасные цветы. Ваза - всего лишь сосуд для цветов, которые хотят жить. Наше тело - такая же ваза. Которая падает, разбивается, клеится, но заполняется водой, чтобы наши цветы - наши мысли, желания, чувства - жили. И ваза будет склеиваться, пока есть что склеивать. И кто-то будет верить в вазу, наливая в неё воду для цветов. И вот опять я разбитая ваза. В очередной раз собираю себя по частичкам, пытаюсь восстановить то, что разрушилось на миллионы молекул. С каждым разом, когда кажется, что моральные силы уже исчерпаны, вероятность рассыпаться на ещё большое количество молекул всё крепнет. И только вера в то, что в конце жизненных странствий всё должно быть хорошо, как в сказке, не позволяет мне опустить руки. Я верю: если всё плохо - это ещё далеко не конец. Через это «всё плохо» стоит прийти к концу, где «всё хорошо»... Делаю глубокий вдох. На выдохе - перед глазами лицо мужа. Я закрываю глаза. Перед глазами - лицо сына. Тело пробивает противная дрожь. Не хочу вспоминать тот день. Но вот беда - я его и не забываю. Он, как записанный на плёнку фильм, который кто-то постоянно пересматривает моими глазами. Открываю глаза. Но ничего не меняется - боль со мной. Чувство вины со мной. Но их... их рядом нет. Я опять закрываю глаза. Сильно сжимаю веки, чтобы их образы исчезли.
– Ангелина!
– Я чувствую на своём оголённом плече тёплую ладонь Антона Константиновича. Свитер сполз, подставляя мраморное холодное плечо весенним лучам. Когда-то я любила весну. С её обновлениями, цветениями и ещё не созревшим солнцем. А теперь мне было безразлично это солнце, так же, как весна. Она для меня не отличалась ничем от зимы, осени и лета. Я вздрагиваю от прикосновения доктора, медленно открываю глаза и устало смотрю на него. Вдох. Борюсь с истерикой, но внешне я спокойна. Он не сводит с меня испуганного взгляда. Интересно, сколько времени я летала в облаках?! Со мной такое в последнее время часто бывало. После аварии. Нет, не после аварии. После комы. А точнее, после выхода из комы.
– Ты очень бледна. Хорошо себя чувствуешь?
– Он берёт мои руки в свои и начинает тереть их в своих ладонях. Он пытается их согреть. А они холоднее, чем ладони мертвеца.
– Всё хорошо, Антон Констан...
– Голова не кружится? Я отрицательно мотаю головой, устало вздыхая. Помимо истерики мне приходится бороться с чувством злости и раздражённости. Но опять-таки, внешне я спокойна.
– Не тошнит? Иногда его волнение раздражает меня. Вот как сейчас, я готова его усыпить, только бы он не приставал ко мне с расспросами. Я даже не успеваю договорить его отчество до конца, как он обрушивает на меня вопросы - один за одним. А мне хочется, чтобы он оставил меня одну.
– Ты делаешь успехи. После аварии прошло без недели полгода, а память почти восстановилась. И даже безболезненно...
– Ещё бы, с таким настойчивым доктором я бы тоже на месте своей памяти лучше восстановилась!
– Я убираю свои ладони из его рук и отворачиваюсь. Вдох. Истерика ушла на второй план. Выдох. Подавляю в себе созревающую злость.
– Не замёрзла?
– Он игнорирует мой совсем не дружелюбный тон. Привык уже к моему холоду внутри. Вот только холод снаружи его по-прежнему напрягает. Он спокойно продолжает: - Вероятно, уже пора вернуться в палату.
– Вот если вам вероятно и пора, то вы и возвр...
– Я повышаю голос.
– О чём мы договаривались вчера?
– Он опять перебивает меня, не позволив мне договорить. Я недовольно фыркаю, борясь с негодованием внутри.
– Я следую вашим советам, вы позволяете мне читать, - я устало пожимаю плечами и поднимаюсь со скамьи, медленными шажками возвращаюсь в свою угрюмую палату. Доктор следует за мной по пятам. Я благодарна ему хотя бы за то, что сейчас он молчит. Я устала от его постоянных расспросов и разговоров. Отвыкла чувствовать заботу в свой адрес. Её мне всегда дарили муж и сын. Я на ходу закрываю глаза и с опущенными веками захожу в палату. Он проводил меня прямо до кровати - вероятно, чтобы убедиться, что я не вернусь в больничный парк.
– Приляг, - он поправляет плед на моих ногах. Я вздрагиваю от этих его действий - так всегда делал муж.
– Могу я почитать?
– Спрашиваю я. Голос дрожит, но я придерживаюсь внешнего спокойствия. И пока мне это удаётся.
– Какую книгу подать?
– Я сама возьму.
– Ладно, - он с улыбкой пожимает плечами.
– Сильно не напрягай глаза. Как почувствуешь усталость - поспи. Я молча киваю, всё ещё борясь с яростью, которая уже созрела и готова вылиться на доктора. Он наконец-то за всё утро оставляет меня одну. Я достаю из-под подушки книгу по эзотерике. Пусть лучше он думает, что я развлекаю свой разум бульварными романами, чем знает, что на самом деле читаю. Кроме нужной литературы, вряд ли что-то поможет мне разобраться с тем, что происходит со мной. Во мне. После комы, в которой я прибывала 39 дней после аварии, мой внутренний мир расширился. Я потеряла мужа и сына, но приобрела способности. Это был сон, в котором у меня перед глазами пронеслись все мои прошлые жизни. Теперь я уверена - всё во Вселенной взаимосвязано и закономерно. Мы отвечаем не за ошибки наших предков - а за свои собственные ошибки, совершённые лет так триста тому назад, в одной из прошлых жизней. Мы возрождаемся каждые сто лет. Как феникс. Из пепла. И сами себя потом сжигаем. Теперь я знала, за какие ошибки наказана уже на протяжении трёх жизней. Я поняла, почему у меня третью жизнь подряд отбирают самое дорогое - моего маленького сыночка. Моего Ангелочка. Каждую свою новую жизнь я сама обрекала его на раннюю смерть. А он смотрел на меня оттуда, с небес, и улыбался. И даже не злился. Он просто ждал, когда я всё пойму. Три полных жизни мне понадобилось, чтобы всё осознать.

1826. Вторая Жизнь. Греция. Янина.

1826. Вторая Жизнь. Греция. Янина.

***

Собирать себя по частичкам бывает сложно только в первый раз. В последующие разы - частицы, хоть и перепачканные в грязном клею, тянутся друг к другу, чувствуют ту часть, которая должна стоять рядом, притягивают её. Постепенно складывается изначальная картинка. И одно в ней не так, как должно быть - множество трещин и царапин. Это шрамы. Одни частички слишком стёрты и измотаны, иные выглядят как новые, а некоторые утеряны. Одно дело помнить каждый шрам на душе с детства, и совсем иное - вcпомнить все свои шрамы за все прожитые жизни. Я вспомнила свою прошлую жизнь. Я осознала свою ошибку. Но я не знала, как мне её исправить. Мне не от кого было ждать помощи. Не было ответов на мои вопросы. И понимания других для меня тоже не было. Я могла только молчать и делать наивные попытки самостоятельно во всём разобраться и всё исправить.
– Зои?..
– Я услышала тоненький голосок Агаты. Я подобралась в темноте к решётке и протянула в щель руку, ладонью вверх. Агата ухватилась за мою ладонь.
– Зои...
– Я уловила слёзы в её голосе. Она пыталась изо всех сил не расплакаться. Но тщетно. Всего минуту спустя она уже всхлипывала, содрогаясь вместе с моей рукой.
– Мне уже вынесен вердикт?
– Они повесят тебя...
– Девушка разрыдалась ещё сильнее.
– Ну же, тише, - а я по-прежнему улыбалась. На самом деле, лучше знать о своей судьбе, чем пребывать в неведении. Никон был настолько зол на меня, что уже целых два месяца держал меня в заточении, никак не распоряжаясь моей дальнейшей судьбой.
– Зачем ты так безразлична к себе, милая Зои!
– Рыдала Агата, сжимая мою ладонь своими хрупкими ручками.
– Зачем ты рискуешь навлечь на себя немилость Никона, приходя сюда!?
– Я попыталась быть грубой, чтобы оттолкнуть её, чтобы ей было проще пережить неминуемое. Агата слишком привязалась ко мне. Лучше уходить, зная, что тебя ненавидят. Я знаю, о чём говорю. Уходить, зная, что тебя любят и боготворят - сложнее. А я хочу уйти легко. Изменить что-либо здесь я уже не в силах. Давайте мне следующий шанс. С этим мне всё ясно.
– Мне всё равно! Я буду молить у него о пощаде к тебе! Если ты сама не хочешь этого сделать!
– Агата настаивала на своём. Мне с момента заточения здесь не удавалось её переубедить. Я знала о своей участи. Я пыталась настроить её на худший исход. Но тщетно. Она не хотела принимать неминуемое.
– Я же не смогу без тебя, Зои...
– Всхлипывала Агата, прижимаясь к холодной решётке. Я резко забрала у неё свою ладонь, фыркнув в ответ: - Ты будешь единственной женой.
– Мне всегда нравилось быть второй!
– Истерила она.
– Ты родишь ему наследника!
– Я уже всё перепробовала, чтобы переубедить её. Мне не удавалось достучаться до её здравого смысла.
– Зачем ты так со мной!?
– Взмолилась Агата.
– Я дарю тебе лучшую жизнь, милая, - вздохнула я.
– Ступай.
– Тебя же повесят!
– Пропищала она, вцепившись в решётку, пытаясь рассмотреть мой силуэт в темноте. Я съёжилась в самом дальнем углу. Всё моё нутро наполнялось жалостью и состраданием.
– Зои...
– Сквозь слёзы шептала в темноту Агата. Ей ничего не изменить. Мне ничего не изменить. Я молчала в ответ, сдерживая свои рыдания.
– Возвращайся к Никону, - мягко попросила я.
– Не оставляй меня...
– Агата давила на жалость. По живым ранам. Каждым словом, как солью, она посыпала их. Но я была холодна, как сталь, и неприступна, как Метеора. Два месяца тренировок не прошли зря. Я медленно подошла к решётке и протянула ей руку. Она схватила её своими холодными дрожащими ладонями.
– Всё кончено, милая. Позаботься о нём.
– Это всегда делала ты!
– Громче обычного ответила Агата, больно сдавив мою ладонь. Я стерпела боль: и моральную, и физическую. Эхо её голоса отдавалось в каменных стенах.
– Теперь это твоя обязанность, - лишь ответила я, выдернув свою руку.
– Прощай.
– Зои?!
– Взволнованно позвала она.
– Прощай!
– Громко повторила я. Я опять съёжилась в дальнем углу своей пещеры. Агата не уходила. Я слышала её дыхание. И её всхлипы. Как же больно, чёрт возьми! Больнее, чем страдать одной. Она страдает искренне. Она сопереживает. Сопереживание другого человека - дорого стоит. А я осознанно топтала этот дар. Ради неё мне хотелось отступить. Просить милосердия Никона. Упасть перед ним на колени. Я могла бы это сделать - и он бы простил. Потому что его любовь ко мне безумна. Она делает его слабым. Даже несмотря на глубокую рану, которую я ему нанесла, он всё равно готов простить мне всё. Но гордость и сила во мне превосходили желание быть слабой женщиной. Я мечтала о другой жизни. Я мечтала о времени внутри бездны, чтобы понять, как мне поступать. Чтобы переосмыслить свою ошибку. Я ничего никому не могла объяснить. Мои способности были сверхвозможными, выходящими за рамки понимания. Они были неправильными для этого мира. Это было то, что разрушало мир реальности. Но оно было слишком существенное, чтобы ему сопротивляться. Мои способности открылись во мне после замужества. Вернее, после первой брачной ночи с мужем. Я не знала, что такое заниматься сексом. Я не знала, что такое заниматься любовью. И то, и другое я познала в браке. А замуж меня отдали рано - мне только исполнилось семнадцать, как мне на палец надели обручальное кольцо. Я, хрупкая и ещё не познавшая жизнь, была отдана замуж за мужчину, старше меня на двенадцать лет. Однако, Никон оказался не таким, как мне его описывали. Он был заботливым и нежным, а не жестоким, каким его считали люди. И он лишил меня невинности. После той ночи я стала другой. Я стала старше его на много десятков лет. Мы как будто поменялись ролями. Уже не он, а я опекала его. Я полюбила своего мужа. Но вдобавок к этому мне открылись способности, которые мешали мне жить нормальной жизнью. Я видела людей насквозь. Я распознавала ложь среди тонкой правды, если таковая имелась. Я с лёгкостью отличала хорошего человека от плохого. И мне стало сложнее жить с этим. Я разочаровывалась в людях слишком часто. Как в близких, так и в мало знакомых. Они открывались для меня такими, какими являлись в душе. Спустя некоторое время я вспомнила свою прошлую жизнь. Прочувствовала свои ошибки. И моментами могла увидеть своё будущее. Но я была слишком слаба духовно, чтобы что-то изменить. Я лишь знала, что меня ждёт. И я так боялась этого... *** Каждую ночь я видела один и тот же кошмар - мой сын умирал у меня на руках. В его стеклянных глазах отражалась вся боль, которую мне, любящей матери, было невозможно вынести. Я боялась засыпать. Первое время, когда я только-только училась принимать свои способности, у меня часто случались нервные срывы. Было очень сложно принять и осознать то, что мне открывалось. Я молила о том, чтобы у меня забрали мой дар. Меня слышали. Мне отвечали. Но мой дар оставался со мной. Это было бы моей второй ошибкой за все жизни, если бы мне удалось отказаться от него. И неизвестно, сколько ещё жизней мне пришлось бы всё исправлять... Спустя время я научилась жить с тем, что мне было дано Вселенной. На тот момент я могла с уверенностью сказать, что жить в незнании проще. Лучше не видеть людей насквозь. Каждый раз хочется раскромсать человека на молекулы, когда он тебе говорит одно, а в мыслях у него совсем иное. Но ты улыбаешься человеку в ответ, делаешь вид, что веришь ему. Это было самое сложное испытание - научиться доверять людям, когда знаешь, что они лгут. Чаще всего лгут. Единственный человек, который соответствовал своему душевному состоянию со мной всегда - был Никон. Он не мог мне лгать по одной простой причине - он был моей Любовью. Любовью с большой буквы, берущей своё начало из недр Вселенной. Той частичкой меня, которая перевоплощалась вместе со мной из жизни в жизнь. Я не могла не любить его, он не мог не любить меня. Никон хотел иметь наследника от меня - от его первой любимой жены. И я тоже, как любая женщина, хотела стать матерью детей своего любимого мужчины. Но я знала то, чего не знал никто. я не могла предъявить своему мужу ничего, во что он бы поверил. Я плакала, я говорила, что не могу иметь детей, но я была годна, как мать. Лекари доказали это ему. Я отказывалась от плотских наслаждений. Я отвергала любимого мужчину без везких на то причин. Мои причины были важными только для меня. Я знала, что наш ребёнок не выживет. Потому что его мать когда-то совершила страшную ошибку, за которую ещё не расплатилась. Но которую уже осознала. Но как, какими словами, я могла объяснить это людям, для которых было немыслимо, что человек может чувствовать за гранями возможных чувств?! Знать больше, чем положено ему знать. Помнить даже то, что было в прошлой жизни. Нет слов, способных донести такую информацию даже моему любимому человеку... Мне удалось отсрочить свою страшную участь - увидеть смерть своего ребёнка. Я настояла на второй женитьбе Никона. Так у нас появилась Агата. Но наслаждение Никона новой красавицей женой длилось не долго. Спустя пять лет Никон опять настоятельно упрашивал меня подарить ему наследника. Я никак не могла объяснить ему своё нежелание родить ребёнка. И тогда я сказала ему правду.
– Он умрёт!
– В истерике прокричала я.
– И второй умрёт! И третий! Никон в ужасе смотрел на меня: - Что вы такой говорите?! В вас вселился бес! И таким способом мне удалось отсрочить свою участь ещё на шесть лет. Никон поместил меня в монастырь, чтобы из меня изгнали бесов. А когда я вернулась в семью - Никон оплодотворил меня против моей воли. Моя непрерывная истерика длилась девять месяцев. Потом на свет появился Зен - мой маленький Ангелочек. Держа это сокровище на руках, я каждый раз видела его смерть: то он тонул, то его разрывали волки, то его кусала ядовитая змея. Мои видения повторялись, как и страшный кошмар, из-за которого я перестала спать. И каждый раз в моих видениях мой малыш страшно мучился и просил меня о помощи. И я спасла его. Я лишила его страшных мук. Я убила своё дитя. Гнев Никона обрушился на меня взрывной волной. Он избил меня и поместил в заточение. Но я страдала больше. Я страдала за них всех. И мои страдания не были поняты никем. Я заслуживала самого жестокого наказания. Я заслуживала самой болезненной смерти. Я сама себе желала этого. Никон ни разу за два месяца моего заточения не пришёл ко мне. Он не желал видеть меня. Он не желал слышать моего объяснения. А что я могла ему сказать? Рассказать, что в прошлой жизни совершила самый страшный грех, за который мне придётся расплачиваться ещё несколько жизней? Убедить его, что я не спятила, а действительно вижу своё прошлое и частично своё будущее? Он ни за что ни во что из перечисленного никогда не поверит. Поэтому я смиренно принимала своё наказание. Заслуженное и неоспоримое. Я так же знала, что он ждал, когда я приползу к нему, упаду перед ним на колени и стану молить о пощаде. А он великодушно даст мне ещё один шанс. Но я не в этом шансе нуждалась. И знала я о том, что он любил меня безумной всепоглощающей любовью. Знала, что он никогда не полюбит этой любовью Агату - а ведь она заслуживала эту его любовь больше, чем я. И знала, что в этой жизни - он моя Большая Единственная Любовь. Я давала себе полный отчёт и была уверена в своих действиях. Я видела свою следующую жизнь. И я шла к ней, в надежде исправить свою ошибку. Но Никон не желал отпускать меня из сетей этой жизни. Я всё ещё была наказана этими страданиями. Что ж, вполне заслуженно. *** Я чувствовала дыхание бездны в спину. Эта жизнь должна была подходить к концу. А я не испытывала страха. Ведь я уже умирала в прошлой жизни. И возвращалась. И вернусь ещё. За дверью послышались чьи-то шаги. Сначала я решила, что мне принесли еду. Но впервые за два месяца тяжёлая дверь со скрипом отворилась. Передо мной стоял Никон. Он пустым взглядом смотрел мне прямо в глаза. Я расправила плечи. Как будто обретая крылья. Он вошёл в мою пещеру. Дверь за ним затворилась.
– Зачем ты так поступаешь со мной, Зои?
– Едва сдерживая слёзы и всхлипы, сжимая зубы, прохрипел он, нарушая гробовую тишину между нами.
– Ты же знаешь, я не смогу без тебя. Я знала. Я с опущенной головой медленно подошла к нему и уткнулась лбом в его грудь. Мой ослабленный любовью мужчина. Это я сделала тебя таким.
– Ты ведь не хотела губить нашего ребёнка?
– Прорычал он. И только сейчас я осознала, что он больше не называет меня на вы. Он потерял ко мне уважение. Я слишком глубоко ранила его.
– Хотела...
– Тихо ответила я. Пусть он ещё больше возненавидит меня, если сможет. Но он только сильнее любил меня. Он прижал меня к себе с такой яростью, и с такой любовью. Мои кости захрустели. И я не смогла сдержать стон. Такой сладостный стон от такой желанной боли. Моё тело за последние два месяца очень исхудало. Кости были покрыты тонкой серебристой кожей. Кожа, в свою очередь, скрывалась лишь за чёрной мантией. Никон сдёрнул с меня эту мантию. Я предстала перед ним полностью нагая. И такая холодная. Во мне больше не бурлила жизнь. Я сама в себе её убивала. Однако, его желание обладать мной ещё не угасло. Оно стало ещё насыщеннее. Ещё больше. Ещё свирепее. Он сдирал с меня кожу одним взглядом. Я смотрела в его горящие глаза и понимала - он давал мне последний шанс извиниться. Я медленно опустила глаза, наполненные прозрачной болью. И тихо-тихо простонала, но он услышал, хотя скорее прочёл по губам: - Я полностью в вашей власти. Он со злостью схватил моё запястье и прильнул меня к себе. Его дыхание обволакивало мою обнажённую шею.
– Ты извинишься перед всем нашим народом! Ты вновь будешь прилежной женой!
– Никогда!
– Прокричала я. Но голос охрип. И вместо крика получилось рычание раненного животного. Но тут, он из свирепого и сильного, превратился в обмякшего и слабого. Он - не я - опустился передо мной на колени и обвил мои ноги дрожащими руками. И я поняла, что в который раз переосилила его.
– Вернись ко мне, моя женщина! Ты нужна мне... Он плакал. Его тяжёлые слёзы стекали по моим голым коленям. Я гладила его по голове. И тоже беззвучно плакала. Я всегда буду помнить эту боль. И никогда не прощу себе его слёзы. Слёзы сильного мужчины, которого я сделала слабым. *** На рассвете меня вывели на казнь. Я не нашла глазами Никона. После ночи, проведённой у меня, он ушёл едва стало рассветать. Он не смог преодолеть себя и увидеть мою смерть. Я видела только Агату, разрывающуюся в громких рыданиях. Её держала стража, не пуская ко мне. Меня подняли на пьедестал, просунув мои руки в петли и зажав верёвки на тонких запястьях. Палач озвучил моё наказание: 37 ударов плетью с шипами!. Он содрал с меня мою мантию, оголив спину и груди. Куски ткани повисли на бёдрах. Агата потеряла сознание. Я краем глаза заметила её сползающее в руки стражи тело. После я чувствовала лишь запах крови, стекающей по моей спине, и слышала звук шипов, раздирающих мою кожу. Перед глазами был сплошной туман. Что такое смерть?.. С каждым ударом плетью я воспринимала её по разному. 1 удар - я передумала! Я хочу жить!.. Но губы застыли тонкой ровной полоской... 2 удар - нет, я хочу умереть. 3 удар - как будто через кровавые разрезы на спине вместе с кровью вытекает жизнь. 4 удар - медленно... 5 удар - я слышу её удаляющиеся шаги. 6 удар - или это стук моего замирающего сердца?.. 7 удар - как же долго длится конец. 8 удар - я чувствую запах крови... Вот как пахнет кровь. 9 удар - нет, кровь не пахнет. Это был запах железа, на котором застыли капли крови. 10 удар - я всё ещё могу что-то чувствовать?! 11 удар - или уже не могу... 12 удар - моя бедная Агата. Она чувствует мою боль сильнее, чем я сама. 13 удар - а я уже привыкла к этой боли. 14 удар - когда-нибудь должен наступить конец. 15 удар - а что если там я буду переживать эти удары снова и снова?.. 16 удар - кровь такая холодная... 17 удар - и тяжёлая. 18 удар - во мне ещё осталась кровь?! 19 удар - или вся уже вытекла? 20 удар - кажется, я сбилась со счёту... 21 удар - сколько ударов мне ещё осталось?! 22 удар - смерть мне не страшна. 23 удар - она избавление от боли. 24 удар - мм, солёный привкус слёз. 25 удар - что же ты плачешь, глупая?! 26 удар - сквозь серый туман из слёз я вижу его глаза. 27 удар - он, всё-таки, пришёл. 28 удар - спина онемела и не чувствует боли. 29 удар - ноги подкосились, руки обмякли, в горле пересохло. 30 удар - я уже не хочу дышать. Запах окровавленного железа разжигает лёгкие. 31 удар - вижу его слёзы. И от этого мне плохо. 32 - я хотела уйти в ненависти. 33 удар - опять боль. Я всё ещё её чувствую. 34 удар - как сладки мысли о смерти. 35 удар - я всё ещё жива. 36 удар - и я страдаю. 37 удар - а что такое жизнь?.. Ноги подкосились окончательно. Как только мои руки освободили от петель, я рухнула на землю на колени. От бессилия. Вокруг стояла гробовая тишина. Палач произнёс, нарушая своим басом эту тишину: Признай свою вину. И отделаешься всего лишь этими ударами плетью. Я посмотрела в глаза Никону. В них застыла умоляющая просьба Пожалуйста.... Агата нервно тряслась. Отпусти бы её стража - она бы со всех ног ринулась ко мне и закрыла меня своим телом. Я с улыбкой гордо подняла голову - шея онемела вместе со спиной.
– Мне полагается последнее слово?
– Хрипло спросила я. Палач кивнул. Агата всё же ринулась ко мне, но стража схватила её и усадила на место, рядом с Никоном. Никон тяжело вздохнул.
– Я не жалею о содеянном!
– Громко сказала я. А вы возненавидьте меня, мне это нужно. Палач подхватил меня под руку и поставил на ноги. Я улыбалась и твёрдо стояла на ногах, всё ещё показывала свою силу. Однако хотелось разрыдаться. Но я даже виду не подала, что мне страшно и больно. На моих глазах палач беспощадно завязывал петлю. Вот он, последний шаг. Всё внутри меня сжалось, боль пробежала по спине холодными дорожками крови.
– Тебе помочь или сама справишься?
– Грубо фыркнул палач, дёрнув рукой прочный узел - петля была готова. Я усмехнулась, сама подходя к петле. А когда-то весь город трепетно уважал свою госпожу. Теперь же даже человек из низов позволяет себе грубость и неуважение, обращаясь на ты. Меня это забавляло. Одно никогда не изменится в этом мире - стадный инстинкт. Индивиды с особым мнением всегда будут погибать. Либо морально, либо реально. Меня не нужно было подталкивать к петле. Я самостоятельно встала под ней и просунула в неё голову. Последний момент глаза в глаза. Никон первый опустил свои глаза в пол. Агата стояла перед ним на коленях и трясла его руку. Вероятно, уговаривала его прекратить весь этот спектакль. Но Никон был справедливым господином своего народа, он всегда исполнял свои же приказы. Он больше не смог поднять глаза. Агата кричала. Я слышала её крик и плач. Моя голова уже была в петле. Одно движение руки палача отделяло меня от той желанной бездны. Почему он медлил, я не понимала. Я закрыла глаза. Но в один миг всё прекратилось. Не наступило смерти. Пронзительный вопль Никона всё разрушил.
– НЕТ!
– Коротко выкрикнул он, поднявшись с места. Агата лежала у его ног, обвивая его лодыжки руками. Все, включая меня, застыли, устремив свои взгляды на него. Народ просто прожигал его глазами. Палач резким движением скинул петлю с моей шеи. Я упала на колени. И заплакала. Даже зарыдала. Боль в спине давала о себе знать. Я стучала кулаками по полу под собой. Агата каким-то образом оказалась возле меня, прижимая мою голову к своей груди.
– Ты остаёшься! Всё будет хорошо, - всхлипывала она.
– Зачем?!
– Не понимала я. Ещё больше я не понимала, что она могла предложить ему такое, чтобы он согласился пойти на такие уступки. Когда я услышала голос Никона, мне сразу всё стало понятно - он просто солгал, чтобы защитить меня.
– Сегодня ночью я овладел ей. И у неё будет ребёнок, - спокойно говорил Никон.
– Она искупит свою вину.
– НЕТ!
– Теперь кричала я. Я чувствовала, как сознание медленно покидает меня. То ли от большой потери крови, то ли от боли, которая с каждой минутой поглощала всё моё тело. То ли от слёз, которые уже не переставали литься по моим бледным исхудалым щекам. Агата гладила меня по голове. Она что-то шептала, но я не разбирала слов. Я уплывала в бездну. Другую бездну. *** Я проснулась в своей постели. За долгое время пребывания в заточении я отвыкла просыпаться на мягком тёплом ложе. Я лежала на животе, а по спине нежно скользила мокрая салфетка. Я решила, что это Агата ухаживала за моими ранами, пока я спала. Я повернулась... и замерла в полуприподнятом состоянии. Надо мной склонилось любимое лицо. А любимые руки с нежностью промывали мои раны. Я с горечью вздохнула и опять уткнулась лицом в подушку.
– Душенька, вы проспали двое суток... Как вы? Опять вы. Опять уважение, которое я растоптала. Опять волнение за меня, которого я не заслуживаю. Где его боль?! Где его злость?! Почему он рискует своей оставшейся репутацией ради женщины, которая уже единожды пошатнула эту репутацию?!
– Зачем вы это сделали, Никон?
– Простонала я. Холодные капли пота скатились по открытым ранам. Я простонала ещё раз. От боли. А потом прикусила язык. Ко мне вернулась прежняя сила и возросла гордость.
– Ради любви к вам, моя дорогая, - грустно улыбнулся он и коснулся мокрой салфеткой моей спины. Я изогнулась, как кошка, которая не привыкла к ласке.
– Почему же вы утратили свою любовь ко мне?
– Вздохнул Никон. Теперь пришла его очередь задавать вопросы. Он был в праве злиться на меня. Но он не злился. Его глаза источали нежность и любовь. Он был готов принять все мои ошибки на себя и скрыть меня от всего мира за своей спиной. Знал бы он, какую ошибку я пытаюсь исправить. Знал бы, никогда не простил. Позволил бы мне умереть. Никон сжал мокрую салфетку в руке - в этом жесте выражалась вся его злость. Я не сводила глаз с любимого лица. На его вопросе я не смогла сдержать стона. Никон неправильно понимал меня, а я не могла ему объяснить так, чтобы он понял правильно. Моя правда прозвучит как самая наглая ложь. И ему покажется не просто, что я его разлюбила, а что я его даже никогда не любила.
– Вам настолько гадко быть моей женой, что вы готовы даже умереть?
– Он швырнул салфетку в угол и отвёл глаза в сторону. Я стала медленно присаживаться.
– Лежите. Не стоит, - он попытался уложить меня обратно. Но я всё-таки присела. Во мне боролись две сущности. У одной была цель доказать ему мою любовь и стать его любимой женой вновь. У другой - заставить его возненавидеть меня. Я выпустила обе сущности на ринг. Кто-то в любом случае одержит победу. Тут не может быть ничья.
– Никон... я ваша раба на века!
– Я коснулась его руки. Он опять посмотрел на меня, присаживаясь рядом.
– Всё иначе. Вы моя Госпожа на века, а я ваш Раб, - он опустил голову мне на колени.
– Вы солгали народу... У меня не будет ребёнка от вас, - я коснулась его волос. Всё внутри меня заныло от любви и ласки к нему.
– Я знаю.
– Это вскоре откроется. Вы только оттягиваете неминуемое...
– За вас ребёнка выносит Агата, - выдохнул Никон, не поднимая головы. Я закрыла глаза. Он убивал меня своей любовью. Но не добивал, а оставлял живой. Раненной, исколеченной, но живой. Он оставался у меня долго, отдавая мне всю свою нежность и ничего не прося взамен. Промывал мои раны. Целовал мои лодыжки. Гладил мои запястья. Молчал. Смотрел мне в глаза и улыбался.
– Я готов сам влезть в петлю, лишь бы вы оставались живы... Я не могу позволить вам умереть. Моя гордость улетучилась, не в силах бороться с его нежностью. Я страдала в его объятьях. Я хотела остаться слабой женщиной. Ведь это так просто, когда рядом сильный мужчина. Он не давал клятв, он не требовал ничего. Он просто доказывал, что я его всё. И даже не словами. Он обернулся у выхода: - Я не могу не любить вас. Как будто я уже любил вас раньше. И моя любовь к вам стара, но всё так же сильна... Как же он был прав, сам не понимая этого. Он ушёл, оставив меня наедине с моей любовью, которая захлёбывалась болью. После визита Никона, который весьма затянулся, ко мне пришла Агата. Она молчаливо присела у моих ног. Союзника в лице Никона я не видела. Мне оставалось убедить Агату помочь мне исполнить то, что я задумала.
– Милая, - я опустилась рядом с ней. Она устало посмотрела на меня - в её глазах блестели слёзы.
– Тебе не стоит выгораживать меня и вынашивать ребёнка, чтобы я осталась здесь, - я обняла её, прижимая к своей груди её голову.
– Поздно, - Агата всхлипывала, не поднимая головы.
– Вы теперь всегда будете с нами.
– Что поздно?!
– Я уже...
– НЕТ!
– Слишком громко вырвалось у меня. Агата даже вздрогнула, отстранившись от меня.
– Я хотела вам помочь!
– Начала оправдываться она.
– А выходит иначе, - я вздохнула, сжав свои виски ладонями. Менялось моё настоящее - менялось будущее.
– Никон не сказал вам?
– О том, что ты уже беременна?!
– Фыркнула я, пытаясь унять головную боль.
– О том, что мы завтра утром уезжаем...
– Кто мы? И куда уезжаем?!
– Во мне закипала злость.
– Я, вы, Никон... из города.
– Но зачем?!
– Чтобы все думали, что ребёнка вынашиваете вы.
– ЗАЧЕМ?!
– Взвыла я.
– Ещё вчера я ответила бы, что ради любви к вам. Но уже сегодня я не знаю, что сказать.
– Агата. Ты должна мне помочь...
– Умереть, верно? Никогда не просите меня об этом!
– Девушка отстранилась от меня и сложила руки на уровне груди.
– Вы делаете меня слабой, - выдохнула я. Какой тяжёлый воздух.
– А вы делаете нас сильнее! Вы не можете нас оставить! Мы же пропадём без вас!
– Тараторила Агата, цепляясь за мою руку.
– Глупости!
– Усмехнулась я, присев на кровать.
– Ты должна мне помочь, Агата!
– Не смейте...
– Всхлипывала она, опустившись к моим ногам.
– Не просите...
– С твоей помощью, либо без неё, но я всё равно... добьюсь своего!
– Гордо ответила я, пытаясь достучаться до её помощи. Одной мне будет сложнее добиться желаемого.
– Никон возненавидит меня...
– Он не узнает, что ты помогала мне.
– Узнает... Вас он любит больше, чем меня. Он точно возненавидит меня!
– Я обещаю, слышишь, - я опустилась подле неё и взяла её дрожащие ладони в свои руки: - обещаю, что он никогда не узнает, что ты помогала мне! Она прижалась ко мне всем своим дрожащим телом.
– Ладно, - наконец сдалась она.
– Что я должна сделать?
– Всего лишь достать яд.
– Яд?!
– Подскочила Агата.
– Вы с ума сошли!
– Ты. Должна. Достать. Яд.
– Тихо повторила я. Агата металась по комнате, растирая слёзы по щекам.
– Каким образом?!
– Придумай.
– Это невозможно!
– Нервничала она.
– Возможно. Я знаю, что возможно. Она пыталась уговорить меня одуматься взглядом. Поняла, что словами у неё уже не получится это сделать. Но я была тверда и решительна.
– Запомни: батрахотоксин, - спокойно добавила я.
– Но от него же нет противоядия?!
– Взвизгнула Агата.
– Оно и не нужно, милая. Раздобудь мне смертельную дозу.
– Никон никогда не простит мне...
– Он не узнает, - я обняла её за плечи. *** Сейчас для меня было самым важным, чтобы Агата не передумала мне помогать. Выйти сама и раздобыть яд я не могла по двум причинам: состояние моё оставляло желать лучшего, раны кровоточили и заживали очень медленно, но эту боль я бы переосилила, а вот выход из моей комнаты охранялся - и этого мне не обойти. Возможно, дело было не столько в недоверии, сколько в волнении за меня. Никон не мог быть постоянно со мной и следить за моим состоянием, поэтому ко мне была приставлена стража. Которые опять относились ко мне, как к своей госпоже. Мне была противна эта ложь и подхалимство. Я не покидала своё ложе, чтобы не травмировать раны ещё больше и чтобы не видеть их лживые лица. Я лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Дверь комнаты отворилась. Я не увидела, что это был он, - я услышала его шаги. Я медленно присела на кровати.
– Душенька, почему вы не собираете свои вещи? Агата должна была вас предупредить...
– А я хочу услышать объяснение от вас, - перебила его я. Никон тяжело вздохнул: - Это всё ради вашего блага. Если вы не заботитесь о себе, позвольте это сделать мне. Он старался быть строгим со мной. Но у него это плохо получалось. Я медленно поднялась на ноги, подошла максимально близко к нему и положила руку ему на плечо, смотря прямо в глаза, - он растаял. Никон схватил мою руку за запястье - оно даже хрустнуло. Он прижал меня спиной к себе и прошипел на ухо: - Моя жена. Моя любовь. Моя жизнь. Он специально выделял слово моя трижды, давая прочувствовать, что я действительно только его. Я учащённо дышала, не обращая внимание на раны, которые открыто заливались кровью. Никон убрал мои волосы с плеча и продолжил шептать на ухо: - Я хочу, чтобы вы осознавали, насколько пуста будет моя жизнь без вас. Я прощаю вам все ваши пороки. От вас только требуется быть мне верной женой. В вашей верности я не сомневаюсь. Но ваш долг - подарить мне наследника... Что движет вами? Почему вы никак не хотите исполнить свой долг?!
– Я не могу...
– Честно ответила я, сдержав крик желания. Его голос доходил до самых нервных окончаний, разжигая мой огонь.
– Вы можете рассказать мне всё.
– Я не могу...
– Опять повторила я.
– Зои. Вы сомневаетесь в моей любви? Я молчала, до крови прикусив язык.
– Отвечайте, - он продолжал шептать мне на ухо. Шёпот его был настойчив и строг. И это возбуждало меня ещё больше.
– Я не могу любить никого иного. И вы тоже. Я знаю.
– Ох, моя строптивая женщина!
– Он резко вздохнул и повернул меня к себе лицом, обволакивая мою шею и моё лицо своим выдохом. Мои ноги подкашивались. И если бы он не держал меня - я бы опустилась перед ним на колени - от бессилия себя удерживать в вертикальном положении и от желания быть в его власти. Он чувствовал моё желание. Никон разорвал мою рубашку сверху вниз и спустил оборванные куски ткани по плечам. Ткань присохла вместе с кровью к ранам на спине. Когда он спускал её по плечам - я простонала. От боли. И от желания. Никон медленно достал свою шпагу из ремня и откинул её в сторону - она с громким звоном ударилась о стену и упала на пол. Я вздрогнула. Он с лукавой улыбкой смотрел мне прямо в глаза. В его глазах играли огоньки. Я понимала, чего он хотел. Я медленно приблизилась к нему и взяла его лицо в свои ладони, прильнув своими губами к его губам. Он жутко возбуждался, когда я целовала его сама. Одной рукой он обхватил мою талию и прижал меня к себе. Я по-прежнему не обращала внимание на боль в спине. Другую руку он запустил в мои локоны и за затылок приблизил моё лицо ещё ближе к своему. Я жадно целовала его. Ведь это мог быть наш последний поцелуй. Но он хотел не только поцелуев... Я медленно опустила руки на ворот его рубашки и замерла. Руки нерешительно дрожали. Никон стянул одной рукой мои волосы на затылке. Он не желал сейчас нежности. Второй рукой он резким движением оторвал свой ворот, этим действием давая мне добро делать с его рубашкой всё, что я пожелаю. Я смелее разорвала её и спустила два оборванных куска ткани по его плечам. Он улыбался. Я ласкала его грудь и его торс. От наслаждения он запрокинул голову назад, оставив свои руки на моих бёдрах. Я дрожала от желания владеть им. Я запустила руку ему в штаны. Когда мне в руку упёрлась его «шпага», я чуть не подпрыгнула от наслаждения. Обращаться с этой «шпагой» я умела. Он научил меня. Никон гладил мои волосы. Я прижалась к нему всем своим дрожащим телом. Он обхватил моё лицо обеими ладонями и накрыл мои губы долгим поцелуем, не давая мне шансов вздохнуть. Я не нуждалась в дыхании. Я была готова задохнуться и умереть прямо в его объятьях. Это была бы самая лучшая смерть за все мои жизни. Он выдернул свою «шпагу» из моих рук и нанёс нужный удар по главной цели. С моих губ слетел стон. Я налетела спиной на стену и упёрлась в неё. Никон прижал меня к этой стене сильнее. Кровь сочилась из ран. Но разве можно чувствовать боль, когда рядом любимое тело? Я не чувствовала боли. Лишь наслаждение. И возрастающее желание. Никон не спешил подавлять во мне это желание. Он владел мной медленно. А я медленно задыхалась от его поцелуев и его касаний. Огонёк по-прежнему играл в его глазах. Я вцепилась ногтями в его спину. Нет, я не желала доставить ему боль. Он просто любил, когда его спина была исцарапана моими ногтями. Он дышал медленно и тяжело. Он тоже не закрывал глаза, смотря прямо в мои. Мне казалось, что он даже не моргал. Моё тело начинала пробирать дрожь. И только в это мгновение Никон ускорил темп. Только тогда он позволил мне по-настоящему задрожать, прижимая меня к стене своим дрожащим телом. Я была настолько поглощена оргазмом, что забыла о том, что он мог нарочно зачать мне ребёнка. Но он поступил как настоящий джентльмен. Он высвободился из меня и прошептал мне на ухо: - Вы сами дадите мне знать, когда захотите выносить моего ребёнка. Я была ошарашена. По моим ногам стекали остатки нашего удовольствия. По спине - кровь. По щекам - слёзы. Мои пальцы были тоже в крови. Его крови. Он довольно улыбался. Его спина была расцарапана моими ногтями.
– Я люблю вас. Я хотела открыть рот, чтобы сказать, что тоже его люблю... Но он зажал мне рот ладонью и улыбнулся: - Я знаю. *** Время близилось к полудню. Агата собирала мои вещи. Я сидела на кровати, наблюдая за ней, и перебирала в одной руке мокрую салфетку для обработки ран.
– Я прошу вас передумать, - всхлипывала она и нервно ходила из угла в угол, складывая мои вещи. Я молчала.
– Вы... вы не можете нас оставить! Я улыбалась, сжимая во второй руке флакон, который она мне принесла.
– Вы не поступите так со мной...
– Причитала Агата, уже не обращая внимание на мою реакцию. Она просто говорила. И рыдала. То бросалась к моим ногам, то со злостью отходила от меня, то сжимала мою руку и умоляюще смотрела в глаза, не в силах говорить.
– Я не могу...
– Опустила глаза я, добавив тише: - ...иначе. Агата выхватила из моей руки флакон и отскочила в сторону: - Тогда я сама приму яд! Я медленно поднялась: - Ты не сделаешь этого, милая.
– Я сделаю!
– Уверенно заявила она, сжимая в руке флакон с жидкостью.
– У тебя под сердцем жизнь. И если ты прервёшь эту жизнь - ты будешь все свои последующие жизни страдать и расплачиваться за это преступление.
– Я не понимаю...
– Агата смотрела на меня и её тело всё дрожало, а из глаз всё лились слёзы.
– Не совершай моей ошибки, - спокойно ответила я. Она быстро хлопала ресницами, смахивая слёзы, но по-прежнему сжимала флакон: - Вы не оставите меня сейчас... Я улыбалась, протягивая ей свободную руку ладонью вверх, а во второй по-прежнему сжимая мокрую салфетку. Она медленно вложила в открытую ладонь флакон: - Зачем вы так со мной? Я погладила её по плечу.
– Ты должна пообещать мне, Агата, - я взяла её холодную ладонь и продолжила, сжимая её: - ты никогда ничего не расскажешь Никону. Ты подаришь ему всю свою любовь, ничего не требуя взамен.
– Вы не можете...
– Её глаза ничего не видели перед собой из-за слёз.
– Агата!
– Я встряхнула её за плечи.
– Ты слышишь меня? Она кивнула.
– Пообещай! Она кивнула.
– Возьми...
– Я взяла влажную салфетку и вложила ей в руку: - ...обработай мои раны. Агата поднесла дрожащую руку с салфеткой к моей спине. Я легла на кровать лицом вниз и закрыла глаза. Она с нежностью обрабатывала мои раны, не подозревая о том, что обеспечивала мне моментальную смерть... Я улыбалась, сжимая в руке пустой флакон. Агата знала, что от яда не существовало противоядия. Но она не знала, как действует батрахотоксин. После попадания яда в организм смерть наступает в течение десяти минут, в зависимости от дозы. При попадании яда через открытую рану в кровь, смерть наступает значительно быстрее. При попадании на неповреждённую поверхность кожи батрахотоксин вызывает несильное пощипывание и онемение. Я уже чувствовала, как спина постепенно теряла чувствительность. У меня было значительно меньше десяти минут. 1 минута: грудная клетка сжалась, как будто на неё надавила сильная тяжёлая рука. Воздуха не хватало. Выдыхая, я не надеялась на следующий вдох. 2 минута: в комнату вошёл Никон. Агата повернулась в его сторону. Я его не видела. Я почувствовала его едва ощутимое касание на своей спине.
– Почему салфетка жжёт, Агата?
– Встревожено спросил он, отбросив её в сторону. Агата ничего не могла ответить. Я не видела её лица. Но я слышала, как голос её сорвался.
– НЕТ! Нет-нет-нет!
– Она стала трясти меня за плечо. 3 минута: я уже не чувствовала прикосновений к своему телу. Я лишь слышала отдалённые голоса. Пустой флакон выкатился из моей руки.
– Агата, что происходит?!
– Не понимал Никон.
– Я... я... я не знаю...
– Рыдала в ответ она. 4 минута: я больше ничего не чувствовала. Простите, мои любимые, я победила. Сгусток моей энергии летал около них. Моё бездушное тело лежало на кровати. Никон пытался привезти это тело в чувства. Агата, скрутившись в клубочек около ног Никона, тряслась в истерике.
– Зои...
– По щекам Никона катились слёзы.
– Что же ты наделала... Я избавила тебя от меня. Ты не смог довезти до конца суд надо мной. Я осудила себя сама и вынесла себе вердикт. Мы ещё встретимся, обещаю. Я тебя узнаю. Ты меня - нет. Я буду любить тебя ещё сильнее. Ты - вновь обретёшь любовь ко мне. Теперь я уплывала в бездну. В ту бездну, в которой нуждалась. Которую ждала. Которая ждала меня.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

*** Первое, что я увидела, когда открыла глаза после 39 дней комы, - воспоминание о дне аварии. Но почему-то, видела я всё сверху. Как будто парила над всем. Полный хаос. Три тела прикрыты белыми простынями. И я видела каждое тело сквозь окровавленную ткань. Одно тело мне было незнакомо - это водитель фуры. Второе - моё любимое тело. Мой муж. Его глаза были закрыты. На лице застыла гримаса ужаса. Я сорвалась на крик. Но этот крик никем не был услышан. Люди вокруг не обращали на него внимания. Они его, попусту, не слышали. Я заметила маму в слезах, возле тела девушки, над которым суетились доктора. Этой девушкой была я. Я опять закричала. Но опять меня никто не услышал. Я подлетела ближе к своему телу. Всё моё лицо было в крови. Кровь текла из носа. А изо рта вырывался сдавленный стон: «Сын...» Я обернулась по сторонам в поисках своего ребёнка. И увидела его маленькое тело, прикрытое белой простынёй. Рядом с ним сидела свекровь и рыдала. Это всё не реально! Я ринулась к сыну. А он не дышал. На его лице застыла улыбка. И глаза оставались открытыми. Я попыталась сорвать простыню. Но я являлась лишь сгустком энергии - без телесной оболочки. Голоса людей доносились как будто из узкого туннеля. С каждой услышанной фразой я уплывала в бездну. «Пожар локализован». «Трёх человек спасти не удалось». «Среди них ребёнок». «Девушка впала в кому». «Ребёнок не страдал...» «Малыш умер мгновенно». «Легковой автомобиль выскочил на встречную». «Водитель легковой страдал больше всех». «Какой ужас...» «Всё кончено»... Резкий толчок. Лёгкие сжались. Нехватка воздуха. Учащённое сердцебиение. Дрожь по всему телу. Всё кон-че-но?.. И их уже рядом нет. Медсёстры засуетились около меня, приходящей в себя. Каждая часть моего тела впускала в себя жизнь. Мгновенно появилась ещё одна фигура - доктор. Аппараты сходили с ума. Биение сердца настолько бешенное, что все присутствующие застыли в ожидании. Я открываю глаза. Воздуха по-прежнему не хватает. Всё тело напичкано трубками. Я жмурюсь от яркого света. Медсёстры вводят по капельницам какую-то жидкость.
– Прекратите...
– Хрипло произношу я.
– Всё хорошо, - доктор успокаивающе гладит меня по голове. Всё плохо. Всё очень и очень плохо. Я потеряла их обоих. У меня нет истерики. И слёз, почему-то, тоже нет. Я просто спокойно осознаю это. Доктор волнуется больше, чем я. И я... я слышу его мысли. Он думает, что память ещё не вернулась ко мне, раз я не спрашиваю, где мои муж и сын. Он водит фонариком по зрачкам, записывая какие-то данные в блокнот. Медсёстры по-прежнему суетятся около капельниц. А перед моими глазами мелькают картинки последнего дня до аварии... ...Кирилл пристегнул Арсения на заднем сидении и поцеловал сына в лоб.
– И только попробуй опять отстегнуться!
– Усмехнулся муж, потрепав сынишку за кудри. Сын показал ему язык и с довольной улыбкой стал справляться с застёжкой - его любимое занятие. Я любовалась ими, усаживаясь на переднее сиденье: - Кир, давай я поведу. Ты после ночной, - настаивала я. Плохое предчувствие зародилось во мне ещё с утра. Но никакие уговоры на мужа не действовали.
– Ещё перепутаешь тормоз с газом, - усмехнулся Кирилл, закрывая за мной дверь.
– Тебя тоже пристегнуть? Я недовольно фыркнула. Сдалась. Спорить с мужем было бесполезно.
– Ничего не забыла выключить?
– Улыбнулся Кирилл, залезая на водительское сидение, опять издеваясь над моими «женскими неудачами», как он их называл. Четыре раза за последний месяц мы возвращались с пол дороги, потому что я сомневалась, выключила ли я свет, газ, воду или утюг. Именно на эти «косяки» сейчас намекал муж. Я опять фыркнула в ответ. По поводу газа и тормоза он тоже не просто так вспомнил. В день нашего знакомства я прокатила его вместе с его велосипедом на бампере своего автомобиля, потому что от неожиданности, когда перед моей машиной выскочил велосипедист, я перепутала газ с тормозом. До сих пор вспоминает об этом с иронией и сарказмом и не пускает меня за руль.
– Ты уставший. Я переживаю.
– А ты дама с причудами! Я тем боле переживаю, - рассмеялся муж, положив руку мне на коленку. Я окончательно сдалась. Надеюсь, интуиция меня подводит и плохое предчувствие ничто иное, как самообман.
– Лина, точно всё выключила? Я кивнула.
– И ничего не забыла? Я задумчиво повела бровью. Муж фыркнул.
– Шучу, всё взяла. Поехали уже. Кирилл завёл машину. Сын всё пытался расстегнуть ремень.
– Арсений, прекрати!
– Я убрала его ручонки от застёжки.
– Вот уж вредина!
– Весь в маму, - усмехнулся муж.
– Как обычно! Всё положительное, так от тебя взял, а отрицательное - так от меня, - локтём я ткнула мужа в бок.
– Тише, я веду машину, - с наигранной серьёзностью ответил Кирилл. Сынишка по-прежнему пытался расстегнуть ремень и выбраться из своего кресла. Я то и дело оборачивалась назад, чтобы убедиться, что сын всё ещё пристёгнут и всё ещё в кресле. У Кирилла зазвонил телефон. Скорее всего, свекровь звонит поинтересоваться, выехали ли мы.
– Я отвечу, - я потянулась к телефону. Но муж опередил меня: - Следи за Арсением, - он погладил меня по спине. Я опять отвернулась к сыну, поправляя его ремень безопасности.
– Да, мам, уже выехали. Хорошо, - Кирилл отклонил звонок и обратился ко мне: - Малыш, ты не забыла документы? Я напряглась.
– А не ты должен был их взять?!
– Прикусила нижнюю губу я.
– Лина!
– Кирилл резко сбавил скорость.
– Ты издеваешься?!
– Я серьёзно! Я гонялась по дому за Арсением, ты должен был взять документы.
– Чёрт! Ты должна была взять документы и отнести в машину, а потом гоняться за сыном!
– Фыркнул муж, разворачивая машину.
– Конечно! Если из нас двоих кто-то виноват, то это кто-то другой, но никак не ты!
– Всё, прекрати. Я возвращаюсь за документами!
– Кирилл со злостью вывернул руль. Я сердито отвернулась к сыну. Арсений уже расстегнул ремень и собрался вылезать из кресла. Я расстегнула свой ремень безопасности и ринулась к сыну: - Арсений! Кирилл схватил меня за локоть.
– Лина, чёрт!
– Он резко вывернул руль. Машину вынесло на встречную полосу. Я упала на пол, придерживая сына. Он вылетел из кресла. Муж пытался вывернуть руль, чтобы вернуть машину в нужную полосу. На нас бешенно неслась фура. Моё сердце замерло. Я подняла голову, прижимая сына к полу. Яркий свет ударил в глаза. Удар. Переворот. Опять удар. Противный звон в ушах. Плач сына. Я прижала его к себе. Крик мужа. Ещё один удар. Я закрыла тело сына собой. Переворот. Я ударилась спиной о верх кабины. Противный звон в ушах не прекращался. Пыль. Туман. Я ничего не видела. Я не ощущала под собой сына. Я не слышала его плач. Я не слышала голос мужа. Я уплывала в бездну. Медленно... А потом 39 дней комы. *** Первое время после комы было тяжёлым. Мама всегда рыдала, не в силах сдерживать свою боль за меня. Свекрови лучше удавалось сдерживать свои эмоции, хотя бы при мне. И лишь свёкор был всегда угрюм. Изредка бросал на меня свой печальный взгляд. А в этом взгляде читалось: «Почему ты не умерла вместе с сыном и внуком...» А действительно, почему?! Что меня теперь тут держит?.. Родственники всё ещё считали, что память ко мне вернулась лишь частично. По истечению полгода после комы я ни разу не спросила о сыне и муже. Я всё вспомнила сама. Доктор понял, что память ко мне вернулась полностью. Однако я уговорила его молчать об этом. Он согласился. Но каждый день не упускал возможности уговорить меня сообщить правду родственникам. Я лишь сообщила им, что помню кто из них кто. Про Кирилла и Арсения я молчала. Если каждый из них начнёт меня жалеть - я не смогу этого выдержать. Я с трудом терпела слёзы матери. Слава Богу, что свекровь держалась. И лишь взгляд свёкра давил на меня грузом и напоминал о моей вине в смерти моих любимых мужчин. Изо дня в день я тренировала своё хладнокровие. Лишь оно придавало мне силы. Воспоминания пошатнули мою силу и сделали меня слабой морально. Я помнила каждую свою прошлую жизнь. Мне нужно было разобраться в своих ошибках. А их за три полных жизни и одну текущую скопилось очень много. И главная ошибка, как стержень, проходила через каждую жизнь. Самое страшное, что я потеряла свою единственную любовь. Кирилл умер. А он был моей любовью. Он возрождался вместе со мной каждое наше воплощение. Но сердце мне подсказывало, что в этой жизни меня ждал сюрприз. И если я ещё не умерла, значит что-то важное предстоит принять. А пока я только теряла. Я опять потеряла сына. Я опять наказана Вселенной. Я помнила это чувство из прошлых жизней. Я вновь переживала его. Эта жуткая боль съедала меня изнутри. Невозможно привезти сравнение с ней, чтобы кто-нибудь понял, насколько она сильна и не преодолима. Мне нужно научиться жить с ней. Или, точнее будет сказать, доживать. *** Некоторое время я отказывалась от встреч с родственниками. Мне было сложно восстанавливать себя после их мыслей. Они жалели меня. Их жалость, как кислота, разъедала моё сознание. Бессонные ночи стали привычными для меня. Я не нуждалась во сне. Моё сознание отдыхало и без него. Я могла проспать двое суток нон-стопом, а могла и не спать вовсе. Один лишь доктор не давал мне покоя своей чрезмерной заботой. Отказаться от его посещений я не могла.
– Либо ты признаёшься в том, что память к тебе вернулась, либо тебя поместят в психбольницу! Как ты не понимаешь!
– Антон Константинович злится, ведь ему не удаётся заставить меня сказать всем, что память ко мне вернулась полностью. Я улыбаюсь ему в ответ.
– Прекрати издеваться!
– Он нервно стучит костяшками пальцев по столу.
– Помещайте меня в психбольницу, - спокойно отвечаю я. Именно на нём я оттренировала своё хладнокровие.
– Вот и помещу!
– Фыркает в ответ он.
– Я не против. Он ничего не отвечает. Звонит его телефон, он смотрит на экран и пулей выскакивает из палаты. Я иду следом за ним, потому что так хочет моё внутренне «Я». Я ещё не до конца научилась контролировать свои порывы. Но если моя энергия куда-то рвалась, я следовала за ней. Доктор стоит возле регистратуры и разговаривает с девушкой. Я замираю недалеко от них. Они меня не замечают. Девушка одета не в больничный халат. Её я вижу первый раз. Моя энергия соприкасается с энергией девушки. Моё тело пробирает дрожь. Её энергия откликается светом на моё присутствие. Я ощущаю этот свет. И это тепло. Доктор погладил её по руке и отошёл. Я подхожу ближе к ней и заглядываю ей в глаза. Она медленно поднимает своё бледное лицо на меня. Я вздрагиваю. Этого не может быть! Она непонимающее смотрит на меня. Я подхожу ещё ближе к ней и беру её руку. Она не отпрянула, всё ещё пронизывая меня удивлённым взглядом.
– Всё хорошо?
– Заботливо интересуется она. Я киваю. Всё лучше, чем хорошо. Я беру её лицо в свои ладони. Четыре личности возродились во мне в данную минуту. Все мои прошлые жизни пролетели перед глазами. Я целую её. Незамедлительно. Как женщина целует своего мужчину. Как мужчина целует свою женщину. Сначала она не сопротивляется, видимо, тоже ощущает некое необъяснимое влечение ко мне. Но потом она резко отпрянула в сторону, прижав ладонь к губам. Созерцающие данную картину онемели. Никто не мог произнести ни слова. Никто не мог ничего объяснить. Всё произошло слишком неожиданно и слишком быстро. Теперь мне явно обеспечена путёвка в психбольницу. Только спустя пару минут присутствующие среагировали. Ко мне подскочили санитары и вкололи мне что-то усыпляющее, уносящее в бездну сознания. Перед тем, как провалиться в беспамятство, я посмотрела ей в глаза. В них застыло непонимание и страх. Но они светились. Бедняжка в недоумении съёжилась в объятьях Антона Константиновича, который незамедлительно подлетел к ней. *** Приходя в себя, я ощущаю, что мои запястья прижаты ремнями к койке. Я медленно поворачиваю голову на бок. Всё правильно, меня связали. Как настоящую сумасшедшую. Я усмехаюсь.
– Что. Это. Было!
– Разделяя каждое слово, медленно произносит доктор, заметив, что я пришла в себя. Я смотрю на него: - Что было что? Он раздражённо закидывает ногу на ногу, устроившись в кресле напротив моей койки: - Ты мне мстишь?
– За что?
– Зачем ты поцеловала мою жену?
– Вашу жену?
– Ангелина! Чёрт возьми!
– Не кричите, я вас слышу.
– Я устал. На моей практике мне первый раз попадается настолько сложный пациент.
– Откажитесь от меня!
– Это будет означать, что я сдался.
– Вы сдались.
– Прекрати!
– Не злитесь, - улыбаюсь я.
– Нет сил моих больше! Вколите ей успокаивающее и переведите в палату на шестом этаже, - фыркает он и выходит из моей нынешней палаты.
– В палату номер шесть?
– Кричу ему вдогонку я.
– Именно!
– Уже издалека отвечает доктор. Санитары исполнили его просьбу. Под действием успокаивающего я опять провалилась в сон. Через несколько часов я проснулась уже в палате номер шесть на шестом этаже. Я медленно открыла глаза и попыталась пошевелить руками. Они не были привязаны к койке. Я присела, осматривая своё новое жилище. Стены цвета безоблачного неба противно давили на виски. Я была одна в палате. Со мной была только моя тишина. Интересно, как Антон Константинович объяснит мой перевод в психушку моим родственникам?! Хотела бы я присутствовать на этом торжественном моменте. Не успела я подумать о нём, как он уже стоит в дверях, опираясь о косяк виском.
– Ангелина...
– Устало вздыхает доктор.
– Вы всё равно ничего не поймёте.
– Ты не даёшь мне шанса понять!
– Он вам не нужен.
– Почему ты не хочешь, чтобы твои родственники знали о полном восстановлении твоей памяти?
– А какой ответ вас устроит?
– Перестань играть со мной.
– Вы всё равно не знаете правил...
– Чёрт возьми!
– Снова злится Антон Константинович.
– Ты спятила. Здесь тебе самое место.
– Определённо, - совсем безразлично поддакиваю я.
– Ну это же неправда!
– Чистая ложь!
– Подтверждаю я.
– Ангелина. Что ты творишь?
– Антон Конста...
– Найдутся ли у тебя весомые аргументы, чтобы объяснить своё поведение? Думаю, нет. Мне нравится, что люди думают. Но уточнить правильно ли - не думают. Ирония, конечно же.
– Ты помнишь мужа? Его резкий вопрос вырывает меня в реальность, швыряет мне в лицо неприятные воспоминания. Я сконфуживаюсь. И моё лицо обретает суровую маску.
– Ты не хочешь помнить, верно? Я помню всё. Я слышу всё. И дыхание. И не дыхание. И слова. И мысли. И желания. Я знаю больше, чем успела изучить из книг по эзотерике. Откуда всё это идёт? Из бездны. В перерывах между жизнями душа существует в бездне. Почему я всё это помню? Мой портал не закрывается никогда, я ежеминутно черпаю информацию из той самой бездны. Я смотрю на доктора с глупой улыбкой. Но вопреки моему поведению и словам, он не считает меня сумасшедшей. Он сам сходит с ума от невозможности мне помочь. Почему-то, помочь мне - крайне необходимо для него. А мне его жаль. У него есть кое-что моё. И это моё мне нужно отвоевать. Теперь он мой соперник. Но он-то этого не знает...
– Ты меня слышишь?!
– Бесится он.
– Я тут полчаса сам с собой разговариваю?!
– Мне не обязательно вас слушать, чтобы слышать.
– Зачем ты поцеловала мою жену?
– Я не знала, что та девушка ваша жена, - в коем-то веке я отвечаю ему честно.
– Тогда зачем...
– Ради новых ощущений, - я лгу ему. Правда прозвучала бы куда более безумнее.
– Ты издеваешься...
– Антон Константинович!
– Алиллуйа, я впервые произношу его имя и отчество целиком, и он не перебивает меня. Я даже забыла, что хотела ему сказать. Он сосредоточенно, но всё так же устало, смотрит на меня.
– Я не играю. Ни с вами. Ни вами. Именно эти вопросы сейчас крутились в его голове.
– Как тебе это удаётся?
– Он обескураженно застыл передо мной.
– Что именно?
– Отвечать именно на те вопросы, на которые я хочу получить ответы, но не рискую спрашивать.
– А что, если я скажу, что читаю ваши мысли?
– Не поверю. А ведь именно сейчас я сказала правду. В этом весь парадокс. Людям проще поверить в ложь.
– Это совпадение.
– Я опять лгу ему.
– Более вероятно. Что и требовалось доказать. В правду людям поверить гораздо сложнее, чем в ложь.
– Прости, но теперь ты здесь надолго.
– Я рада, - улыбаюсь я.
– Приятных снов, - он разворачивается, чтобы уходить.
– Берегите её!
– Не ожидая от себя, отвечаю я. И прикусываю губу. Что. Я. Несу. Доктор замирает. Его спина напрягается. Но он ничего не отвечает. Просто молча выходит из палаты. ***– Я освободился. Давно ждёшь?
– Антон подошёл к жене. Девушка достала стаканчик кофе из аппарата и улыбнулась: - Нет. Я ждала тебя в твоём кабинете. Вот, спустилась выпить кофе.
– Хорошо, - он приобнял её за талию и прижал к себе, поцеловав в лоб.
– Иди к машине, я заберу сумку, - ответила девушка.
– Ладно, - Антон вложил ей в ладонь ключи от кабинета и забрал протянутый кофе. Она быстро вскочила по лестнице. Больница уже пустела. На постах сидели сонные медсёстры. Больные уже давно спали. Девушка повернула ключ и стала искать глазами сумку. Та мирно стояла на столе. Она оставила дверь приоткрытой и схватила сумку, случайно задев папки на столе. Со стола слетели документы.
– Чёрт, - фыркнула она и подняла бумаги. По стечению обстоятельств или так, «совпадение», но в руках у неё было заявление о переводе Ангелины Архиповой в палату номер шесть на шестом этаже. По необъяснимой для себя самой причине девушка заострила своё внимание на этом заявлении. Потом её глаза перескочили на папку на столе. «Ангелина Архипова». Рука девушки невольно потянулась к папке. Она мельком прочла первые страницы. Зачем она это делала? Она сама не понимала. Она аккуратно сложила документы на столе и выскочила из кабинета, заперев за собой дверь. Но в машину ей вернуться не позволило любопытство. Она, что естественно, направилась на шестой этаж. В палату номер шесть. То, что шестой этаж был предназначен для душевнобольных людей, выдавали решётки на дверях и окнах. К радости, охранник уснул, иначе бы пробраться в желаемое место девушке не удалось. Она на цыпочках проскочила мимо спящей «стражы» и остановилась около палаты номер шесть, пытаясь выравнять своё дыхание. *** Глухая тишина давит на виски. А я-то думала, что уже привыкла к ней. Ошибочно. Я всё ещё нуждаюсь в ком-то, кто заполнит мою пустоту. Иногда эта пустота являлась моим спасением. Иногда - производила обратный эффект - разрывала на тысячи мелких осколков. Сейчас я не могла читать. Не могла погрузиться во внутреннюю бездну. Не могла думать ни о ком, кроме как о ней... Ручка двери резко поднялась вверх. Я в оцепенении замираю, уставившись на дверь. У меня не должно быть столь поздних гостей. Дверь открывается. Не-ве-ро-ят-но! Это, и правда, она?! Я удивлённо хлопаю ресницами, не веря своим глазам. Она медленно проходит в палату и беззвучно прикрывает за собой дверь, опустив глаза в пол.
– Я...
– Неуверенно шепчет она.
– Я не знаю, зачем я пришла к вам... Я подхожу к ней и беру её руку. Я чувствую это уникальное тепло от её ладони. Я не ошиблась. Я не могла ошибиться. Она поднимает на меня глаза.
– Ты боишься меня?
– Улыбаюсь я, наслаждаясь этим светом, исходящим из её глаз.
– Я боюсь себя, - улыбается она, не убирая свою руку из моей. А я не слышу её мыслей. Так бывает, когда рядом с тобой человек, который часть тебя. Тебе не нужно слышать его мысли, чтобы понять его.
– Мы встречались раньше?
– Спрашивает она, чтобы просто что-то спросить.
– Да, - честно отвечаю я.
– А почему я не помню?
– Это было очень давно, - я опять не лгу.
– Как будто, в прошлой жизни, - улыбается она. Как же она права.
– Меня зовут Рая. И я ещё приду к тебе...
– Она улыбается и исчезает за дверью. Теперь я знаю, ради чего я здесь осталась. Стук в висках разрушает мою тишину. Я отхожу к койке и медленно опускаюсь на неё. Почему так происходит, что любовь предстаёт перед человеком совершенно в непредсказуемом облике?..

1916. Третья Жизнь. Грузия. Гори.

1916. Третья Жизнь. Грузия. Гори.

*** Всё, что я делаю, всё направлено на Любовь. Ради неё. Для неё. Из-за неё. Но я не встретил её в этом воплощении. Это моё наказание. Наказание - быть мужчиной, не имея рядом того, ради кого хочется жить. Я знаю. Я помню. Я чувствую. И я страдаю. Я могу любить, но мне некого. Её нет... Или она ещё не родилась. Она осталась там, откуда я был вырван и отправлен сюда без неё. Она мне снится. Или я придумал её? Как объяснить любовь, которую ещё не прочувствовал, но помнишь из прошлых жизней? Остаётся не объяснять никак. Молчать, чтобы тебя не сочли безумцем. Жить среди людей, но быть таким одиноким. Чужим. Другим. Одиночество не наказание. Одиночество - исцеление. Видимо, времени в бездне мне было недостаточно, чтобы понять и исправить. Или я всё ещё в бездне? Я сбился с жизни. А самое страшное, что рядом нет того, кто поддержит и поймёт. Вот оно, самое сильное наказание. Я уходил в паломничество, скрывался от людей. Но это было лишним. Даже среди людей я был вне. Как будто в огромном вакууме, через который не пробиться никому. В прошлой жизни я был женщиной. И в позапрошлой я тоже был женщиной. Здесь я мужчина. Как и положено мужчине, мне нравились женщины. Но ни одну свою женщину я не любил. Потому что они все не я. Не часть меня. Все они доставляли мне лишь плотское наслаждение до того, как я ушёл в паломничество. После я и в плотских связях не нуждался. Моё одиночество впитало всё в себя. Мои способности - мой дар. И моё проклятие. Лучше быть обычным человеком, который может лишь догадываться, что его ждёт впереди, и помнить только прошлое своей текущей жизни, и то частично. Умение читать мысли людей - это не сказка. Каждый, кто встречался на моём пути, был для меня открытой книгой. Я устал читать эту скучную однотипную литературу. Мне попадались интересные книги, которые я ценил и к которым я бережно относился, но эти книги были не мои. И мне приходилось их отдавать владельцу. Иногда даже приходилось говорить владельцу, что это его книга, что её стоит читать и перечитывать и не отдавать никому. Некоторые мне верили и прислушивались к моим словам, а некоторые смотрели на меня безумными глазами, выпуская из рук свою драгоценную книгу. Наверное, на месте обычных людей я поступал бы так же, как они. Страх и опасение - так типичны для людей. Они не умеют верить. Сначала верят тому, кому не стоит, а потом перестают верить вообще, даже когда перед ними тот, кто не предаст. Но, к сожалению, я не обычный человек. Мои глаза видят шире. Мои чувства масштабнее. Моя боль сильнее. Я никогда не предам, даже человека, который мне безразличен, потому что я знаю, насколько это больно. Мне сложно лгать. Я по природе своей могу быть только искренним. Потому что я не понимаю смысла во лжи. Это подделка настоящего. А зачем? Правда всегда всплывает. И не бывает лжи во благо. Любая ложь - это неправильно и бессмысленно. Я знаю, ради чего мы живём. Я пытался донести эту простую истину людям. На самом деле, каждый эту истину знает. Но почему-то, в неё никто не верит... *** В Грузии, где кругом много гор, очень легко погрузиться в тишину. Быть одному - не значит быть одиноким. Вокруг природа. Внутри собственные мысли. Это идиллия. Но она у каждого своя. Кто-то чувствует себя вполне уютно в обстановке шума и хаоса. Я подпитывал свою бездну запахом горного ветра. Я был так близок с небом. Я наслаждался тишиной... Пока однажды эту тишину не нарушила она. Она ворвалась в мой мир внезапно. Она нарушила мою тишину своими мыслями. «Последний штрих...» - Подумала она. И я обернулся. Она застыла с кистью в руке, вся перепачканная в красках, держа на коленях холст. Она была удивлена, что я обернулся. Я был удивлён, что я здесь не один. Уже несколько месяцев я не слышал ничего, кроме тишины. Её мысли застигли меня врасплох. Но она не спешила оправдываться, молча разглядывая меня.
– Нехорошо подкрадываться сзади, - усмехнулся я, приподнимаясь. «Он что-то сказал? Так, пора паниковать...» - Вместо ответа, подумала она, насторожившись. Я напряжённо стал вчитываться в её мысли. Но в её голове было пусто. Лишь изредка проскальзывали обрывки фраз.
– Ты меня рисуешь?
– Я кивнул в сторону холста на её коленях. Она вздрогнула и перевернула холст. «Я - бездарность. Ни ответить не могу, ни нарисовать...» - С грустью думала она.
– Почему ты не можешь ответить?
– Вырвалось у меня. Она испуганно заморгала. «Он только что ответил мне?..» - Она приподнялась, сжимая в одной руке кисть, в другой - холст. Она, как кобра, застыла в прыжке.
– Ты меня боишься? Вообще-то, это ты нарушила мою тишину...
– И тут до меня дошло, что я веду монолог в присутствии человека. Это как минимум странно. «Так, успокойся, он не причинит тебе вреда. Он прав, это ты нарушила его тишину...» Я всё ещё не понимал, почему она разговаривает сама с собой, в то время, как может поговорить со мной. «Так, надо... надо... Надо написать ему, что я немая, что я не понимаю его, я не опасна, и я уже ухожу...» - Растерянно крутилось в её голове. Так вот оно что! Ладно, пусть она напишет... Она быстро написала на обратной стороне своего холста то, о чём подумала. Я улыбнулся.
– Покажи свою картину, - я протянул ей руку. Она слегка расслабилась, но всё ещё была настороже. «Кажется, он тоже не опасен...» - Подумала она и протянула мне холст. Я повернул его стороной, где был рисунок. Она рисовала не меня. Она рисовала мою спину на фоне неба. Я поднял на неё глаза и улыбнулся: - Ты не бездарность. Она ни о чём не думала, наблюдая за мной своими большущими глазами. Они были цвета того неба, которое было изображено на холсте. Я протянул ей её картину. Но она смяла её у меня на глазах и отбросила в сторону. «Что в нём не так? Он какой-то другой...» - Подумала она.
– Почему? Потому что могу ответить на не заданные тобой вопросы? Она опять напряглась, как кобра перед прыжком, и попятилась назад. Но зацепилась за что-то и упала на землю.
– Не бойся меня, - я протянул ей открытую ладонь. Она с полным отсутствием страха в своих мыслях вложила свою руку мне в ладонь. Я помог ей подняться.
– Я человек, как и ты. Но со своими особенностями. «Я тоже не такая, как все...» - Пронеслось у неё в голове.
– Ты тоже особенная, - улыбнулся я. Она резко опустилась, подняв с земли ещё один чистый холст. «Надо спросить у него... Как ему удаётся отвечать мне... Он читает мысли?!» - Подумала она, выдернув свою ладонь из моей и начала писать свой вопрос.
– Да, я читаю твои мысли.
– Вздохнув, ответил ей я. Она замерла вместе с кистью, так и не дописав свой вопрос. «А такое возможно?..» - Подумала она. А потом в её голове начался хаос. Страх смешался с интересом. Она прищурилась и попыталась прочитать мои мысли, что меня рассмешило. «Может, я тоже могу прочесть его мысли?!» Но её попытки были тщетны. Я наблюдал за ней молча. «Нет. Не могу. Значит и он не может!» - У каждого своя особенность. Ты отразила на небе мои эмоции, смотря на мою спину, а я могу читать твои мысли. Ещё неизвестно, что из этого более странно, - улыбался я. Она подняла на меня свои глаза. «Если он догадается, как меня зовут, я ему поверю...» - А ты подумай, и я назову твоё имя. «Каролина.» - С вызовом в глазах подумала она.
– Дай холст и кисть. Она бесприкословно выполнила мою просьбу. А я написал её имя на холсте и повернул к ней. Она ошарашенно уставилась на холст. Потом перевела взгляд на меня. «У меня к тебе много вопросов...» - Подумала она. Я улыбнулся и опустился на землю. Она присела рядом, отложив свои инструменты художницы в сторону. *** Когда человек природой чем-то обделён, что-то иное у него развито лучше, чем у других. Каролина не могла говорить, но она чувствовала эмоции другого человека, когда находилась рядом с ним. И ещё она с точностью передавала эти чувства и эмоции кистью на холсте. Хотя, сама себя она считала бездарностью. Я устал с ней спорить, доказывая обратное. Я не искал собеседника в горах, но она не была собеседником. Чаще всего в её голове было пусто. Лишь изредка её мысли извергали тысячу вопросов подряд. Обычно она просто сидела рядом и вместе со мной наслаждалась тишиной. «Почему ты никогда не спрашивал у меня, отчего я немая?» - Внезапно подумала она. Я медленно повернул голову в её сторону. Она сидела справа от меня.
– Если бы ты хотела, чтобы я это знал, ты бы сама рассказала... «Я хочу, чтобы ты это знал...» - Обиженно опустила голову Каролина.
– Мне не дано понять женщин, - вздохнул я. «Ты понимаешь гораздо больше!» - С укором ответила она.
– Ты тоже всё это понимаешь. Просто отрицаешь. Как и все... «Ты сам говорил, что я особенная! Почему ты сейчас говоришь, что я как все?» - Каролина вцепилась ногтями в землю.
– Я не отрицаю того, что говорил ранее. «Ты одинок. Почему?» - Резко перевела свои мысли она. Её руки уже расслаблено лежали на коленях. В который раз удивляюсь тому, как резко менялось её настроение.
– А как же твой рассказ о том, почему ты немая? «Я передумала. Не хочу, чтобы ты знал...» Я усмехнулся. «Рассказывай ты!» - Её мысли постепенно заполнялись вопросами, которые она не успевала задавать.
– Мне дана способность. Помимо чтения мыслей, я вижу частично будущее и знаю всё прошлое. Все прошлые жизни. «Своё будущее и прошлое или других тоже?» - Быть может, и других. «Я за что-то наказана?» - Она посмотрела на меня, прямо в глаза. Её глаза наполнялись слезами.
– Прости, я не знаю. Не знаю, по какой причине, я не могу увидеть твоё прошлое и будущее. «А других?» - Она отвернулась. «Я не плачу, не плачу...» - Почему ты немая? Не с рождения, я это чувствую, - я коснулся её руки, чтобы успокоить её. Её слёзы капали на наши сплетённые ладони. «Нет, не с рождения...» - Подтвердила она. «До пятнадцати лет я говорила. А потом меня изнасиловал отчим. Я не знаю... Не знаю почему, но что-то сказать после... после того у меня не получается. Как будто в ту... страшную минуту я забыла как это, говорить...» - В её голове возникло то ужасное воспоминание, которое я увидел её глазами. Она вздрогнула и оттолкнула это воспоминание. «А он остался безнаказан. А я... я теперь грязная и никому ненужная...» - А что на это сказала твоя мать? «Она сказала, что я лгу. И что она его любит больше, чем меня... И я ушла...» - Куда ты ушла? «Сюда... Где нет людей. Где никто не будет не верить мне, когда я не лгу...» - Я тебе верю. «Ты... ты больше, чем человек...» Потом мы долго сидели в тишине. Я не отпускал её руку, она не убирала свою. «А почему ты ушёл от людей?» - Спустя некоторое время подумала она.
– Я наказан Вселенной...
– Вздохнул я.
– Ты поверишь, если я скажу, что в прошлых двух жизнях я был женщиной? «Серьёзно?» - В её мыслях проскользнула улыбка. «Быть мужчиной - это наказание?» Если бы она могла говорить, сейчас бы я слушал, как она смеётся.
– В этом я ещё не разобрался... «Так а чем тебе люди не угодили?» - Каролина по-прежнему держалась за мою руку, перебирая своими длинными пальцами мои.
– Я не знаю, могу ли я с тобой говорить о высоких чувствах... «О любви?» Я кивнул. «А ты попробуй. С кем тебе ещё говорить о ней...» - Вот именно, что не с кем! «Хочешь, я тебе расскажу о любви?» - А что ты о ней знаешь? «Того, чего не знаешь ты...» - Я всё о ней знаю, - усмехнулся я. «Нет...» - Мысленно протянула Каролина. «Я оттого могу говорить о Любви, потому что никогда не любила. Если бы я однажды испытала это чувство, я бы молчала...» - Откуда ты тогда можешь знать, что такое Любовь, если ни разу не любила? Она не ответила. В её голове было тихо. Она улыбалась и смотрела на наши сплетённые руки. Потом она резко убрала свою руку и отрывисто произнесла у себя в голове: «Кажется... теперь я буду молчать...» Я удивлённо смотрел на неё. А она улыбалась. «Мне пора, оставлю тебя наедине со своим одиночеством...» - Останься...
– Я даже сам не ожидал, что скажу это. Она медленно поднялась. Обернулась. Посмотрела мне в глаза. И ушла. Оставив меня наедине с моим одиночеством. *** Она не приходила ко мне несколько дней. А я пытался разобраться в себе - почему я думаю о ней? Я бы понял, если бы она была той самой... Она была близкой, но не моей. Я отчётливо видел сон, что в этом воплощении я не встречу ту, которая часть меня. Причин я не знал. Я для того и ушёл в паломничество, чтобы понять причины, понять из-за чего я наказан. Но вопреки всем законам Вселенной я думал о ней. Когда я смотрел на небо, я надеялся уловить её мысли. Но вокруг по-прежнему было тихо. И одиноко. Я привык к одиночеству, оно не было для меня чуждо. Но я успел привязаться к этой немой девушке, чья душа была так глубока... «Небо особенно красиво перед закатом...» - Она пришла и села рядом, справа от меня, положив свою голову мне на плечо.
– Мне тоже закат нравится больше рассвета... От неё пахло красками. «Ты хоть немного скучал за мной?» - Очень много...
– Не соврал я. «И твоё одиночество не было тебе спасением?» - Её голова по-прежнему лежала на моём плече. Я не смел даже шелохнуться. Я молчал. «Я не хотела больше приходить... Но я поняла, что уже не могу без тебя. Ты единственный, кто меня слышит. Мне одиноко без тебя...» - Она свернулась калачиком и пристроила свою голову у меня на коленях. Я стал водить рукой по её волосам, пропуская золотые пряди сквозь пальцы. «Я даже рисовать не могу, это больше не успокаивает меня...» - Думала она. А я по-прежнему молчал. «Ты знаешь, почему я вернулась?» Я отрицательно помотал головой, пропуская её пряди сквозь свои пальцы. «Чтобы ты рассказал мне о Любви...» - В её мыслях проскочила улыбка. Если бы она могла говорить, она бы сейчас смеялась...
– О Любви...
– Я тяжело вздохнул.
– Ничего несущественно и всё меркнет под светом Истинной Любви. Она бесконечна. Всепрощающа. Всеобемлюща. Всепринимающа. Настоящая Духовная Любовь - это любовь духа, а не плоти. Это доверие другому - себя и своих чувств. Взаимно и только взаимно. Любовь лишь внутри. Не снаружи. Нет никаких половинок, только целостные духовно могут быть вместе... Ни расстояния, ни время, ни какие-либо события - ничего не может изменить силу чувств, если они настоящие и идут из жизни в жизнь... «А как эту Любовь почувствовать? Как её не упустить?» - Вряд ли можно упустить её, если однажды обретёшь. «А ты обрёл?» - И не обрету. Это моё наказание в этой жизни... «Ты уверен?» Я кивнул, не в силах произнести эти две буквы - «д.а.». «А я?» - Она подняла свою голову с моих коленей и посмотрела мне в глаза. Я вопросительно смотрел на неё. «Я обрету эту Любовь? Или, быть может, я её уже... упустила?» - Я не знаю... «А что если, я...» - Её мысли вдруг оборвались. Потом проскочила одна мысль, которая эхом повторялась уже в моей голове: «...я люблю тебя...» - Каролина... «Не нужно мне сейчас говорить про свои прошлые жизни. И про то, что ты бы почувствовал, если бы я была той самой. А что, если это всё иллюзия? Твои сны всего лишь сны. Почему ты не можешь любить меня, а я тебя? Ответь мне!» - Я чувствовал, как она начинала заводиться. Как её эмоции загорались, как бумага от поднесённой к ней спички. А я был той самой спичкой. А что, если она была права? А я не прав. Я не так понял свои сны. А что, если я действительно её люблю? Той самой любовью, которой мне не хватает для жизни? Для этой жизни... Я запутался и сам и не мог ответить на её вопросы. А эти ответы были, в первую очередь, нужны мне. Она вызывающе смотрела на меня.
– Любовь может быть только взаимной...
– Сказал я, опустив глаза на свои колени. Она стояла за моей спиной. «Ты можешь доказать мне, что не любишь меня?» Я не знал до этого момента, что доказывать нелюбовь сложнее, чем любовь. Не знаю, кто из нас нуждался больше: она во мне или я в ней. Каждой своей мыслью она бросала мне вызов. «Скажи, чтобы я ушла! И я больше никогда не появлюсь в этой твоей жизни!» - Я не хочу, чтобы ты уходила! «Тогда дай мне шанс доказать, что ты не прав!» - Она обвила мою шею руками сзади. Я спиной чувствовал её сердцебиение. «Я ничего не требую от тебя. Я просто... хочу... быть рядом. Хочу любить тебя. Мне это нужно...» Я готов был сдаться. И я сдался. Я впустил её в свой мир. Мне тоже это было нужно. *** Я привык к её безмолвному присутствию, к запаху красок, исходившему от неё, к её перепачканной в тех же красках руке в моей, к её безумным вопросам, к её ровному дыханию рядом бессонными ночами... Порой я ловил себя на мысли, что я хотел бы быть не прав. Как хорошо, что она не могла читать мои мысли... Она рисовала мою спину и небо. Я любовался ей в такие моменты. Когда она рисовала - она не думала. Наверное, я ещё не готов быть мужчиной. Я не готов быть ответственным за двоих. А она настоящая женщина - она готова любить и не просить ничего взамен. Мы так и жили долгое время в нашем тихом мире. Где я говорил за двоих, а она чувствовала. Тоже за двоих. В её мыслях ни разу не промелькнул упрёк в мой адрес о том, что я не люблю. Она любила - ей было этого достаточно. «А ты меня хочешь? Как мужчина женщину?» - Она отложила кисть в сторону, убирая перепачканную прядь волос с лица. Эта её мысль ввела меня в ступор. Я в который раз был застигнут врасплох.
– А я уже понадеялся, что твои безумные вопросы иссякли...
– Сглотнув ком в горле, ответил я. «Ну ответь же! Да или нет?» - Требовательно настаивала она, водя кистью с краской по моей руке.
– Я не знаю, правда. «Ты всё знаешь!» - С вызовом подумала она.
– Я не знаю ничего, что связано с тобой!
– Выдохнул тяжёлый воздух я. И это было правдой. «А ты знаешь, мне не нравится твоё имя...» - Внезапно перевела свои мысли она. Я привык уже к этому манёвру.
– Вполне нормальное имя... «А как тебя звали в прошлой жизни?» - Давай не будем об этом говорить... «Нууу... Говоришь только ты. Я думаю...» - В её мыслях опять проскочил смех. Я уже пару раз даже представлял, как бы она смеялась... «Наверное, нелепо со стороны смотрится...» - Она вдруг загрустила. Как же она переменчива в настроении. «Мне жаль, что я не могу тебе ответить... Я бездарная, немая и глупая! Да, ты действительно не можешь любить такую!» - Каролина... «Ты зовёшь меня по имени только тогда, когда не знаешь, что мне сказать.» - Теперь она водила кистью по своей длинной юбке, размазывая остатки краски на ней.
– Я хотел бы любить тебя... «Ты сам всё усложняешь! Но я не любви твоей прошу...» - В её голове так и не промелькнула мысль о том, чего же она просит у меня. Только мужчиной я понимаю, насколько женщина сложна. И проста одновременно. Я молча наблюдал за тем, как она водила кистью по холсту, а потом резко мяла этот холст, сбрасывая его с горы. Она сидела на краю обрыва, спустив ноги вниз, которые постоянно путались в её длинной юбке, перепачканной в краске. Иногда мне было страшно за неё, когда в её голове проскальзывала мысль: «А если бы я упала, я бы осталась жива?» В такие минуты я напрягался, а она успокаивала меня: «Не бойся, я не доставлю тебе такого удовольствия - смотреть на моё тело сверху вниз!» - Тебе бы повезло, если бы ты умерла в полёте. «Не отвяжешься от меня, не надейся!» - Она сверлила меня строгим взглядом.
– Я уже привык к тебе.
– Честно признался я. «Если бы у меня не был так печален первый опыт в сексе, я бы тебя хотела... Ты сексуален.» - Как всегда, резко перевела мысль она. Я напрягся. Уже долгое время я не замечал за собой сексуального влечения. А она меня влекла.
– Я никогда не спрашивал о твоём возрасте... «Я немая уже восемь лет. Не намного ты меня старше, Давид!» - Впервые за время нашего знакомства она назвала меня по имени. Я посмотрел на неё удивлённо: - Я не говорил, сколько мне... «Хочешь, угадаю?» Я ничего не ответил. Даже никак не отреагировал на её мысль. «26...» - Она медленно поднялась с земли и подошла ко мне близко. Я был объят её дыханием. Её взгляд прожигал меня насквозь. Она подняла руку и медленно поднесла ладонь к моей щеке. «Переубеди меня. Докажи мне, что секс - это приятно...» - В её глазах опять застыл вызов. Она не моргала и не отводила глаза. Я схватил её за талию и прижал к себе. Она улыбалась, отгоняя все мысли, кроме одной. «Хочу. Хочу. Хочу...» - Повторялось в её голове. И я хотел. Я стянул её волосы на затылке второй рукой. «А если мне не понравится?..» - Подумала она. «Ой, прости, я не думаю...» - Она опустила взгляд. Я освободил её волосы, поднял её голову вверх за подбородок и поцеловал. Ни одна моя любовница не отвечала на мой поцелуй так жадно и страстно. «А что если...» - Не прекращала думать она.
– Каролина, чёрт!
– Я отпустил её и отвернулся. «Прости...» - Обычно девушку можно заткнуть поцелуем!
– Я злился. «Ты сам говорил, я не обычный случай!» - Она тоже заводилась. Я не смотрел на неё, пытаясь выровнять дыхание. Огонь внутри меня разливался по телу всё ближе подбираясь к нервным окончаниям. «Ты меня хочешь...» - Сладко плыли её мысли в голове.
– Ты издеваешься?
– Я повернулся к ней. Опять наши лица находились слишком близко, чтобы устоять перед поцелуем. Но уже целовала она. «Ты хорошо целуешься...» - Думала она. Я разжал губы и прошептал: - Прекрати... думать. «Я буду думать всегда.» - Ответила мне она. Я нащупал рукой разрез её юбки и запустил туда руку. «Я хочу нежности... Я устала от грубости.» - Я знаю, чего ты хочешь, - прошипел я в ответ. Я опустился на землю, опуская её поверх себя. «Я не хочу быть сверху.» - Каролина...
– Я выдохнул и убрал руки с её бёдер.
– Я так не могу. «Но почему же? Читать мысли девушки во время секса для мужчины должно быть очень выйгрышно. Не так?» - Она оставалась сидеть на мне.
– Теперь я так не думаю. «Хорошо, я могу остаться сверху. Тебе не нравится быть сверху?» - Мне не нравится, что я не могу тебя заткнуть.
– Я не грубо снял её с себя и поднялся. «А ты думаешь во время секса?» - Думаю.
– Фыркнул я. «Тогда почему ты винишь меня в том, что думаю я?!» - В отличие от меня, ты не знаешь, о чём я думаю. «О той, которая часть тебя. А я не часть тебя. И ты не можешь принять меня такой, думающей. Во время секса. Во время поцелуя. Всегда, чёрт возьми!» - Она поднялась с земли и пошла прочь, иногда спотыкаясь, путаясь в своей длинной юбке.
– Каролина! «Отстань! Ты хотел, чтобы я ушла, я ухожу!» - Она даже не оборачивалась, спотыкнувшись ещё пару раз. «Чёрт!» - Постой! «И не подумаю! Слышишь? НЕ-ПО-ДУ-МА-Ю!» - Её мысли были пропитаны яростью и обидой. И они становились мне не слышны. Она ушла. А я остался. *** Я не знал, как сильно и как долго она может держать обиду на меня. Она ни разу не обижалась на меня вот так, чтобы в конце уйти. Не знаю, сколько прошло времени после её ухода, но я задумался: а что если она не вернётся?.. Во мне разрасталась паника. Впервые в этой жизни я почувствовал горечь утраты. Я ещё никого не терял. Я ещё никого не боялся потерять. Эта горечь растекалась по моим венам, затуманивая мысли. Я мог думать только о ней. Беспокоиться о том, в порядке ли она. Я пытался погрузиться в бездну и найти там ответы, но моя бездна отталкивала меня. Она бросала мне в лицо мою вину. Я был виноват в том, что она ушла. Всё было так просто: она была рядом. Я должен был ценить её присутствие. А я поступил как обычный человек: я потерял, а теперь жалел. Нет, я не готов был быть мужчиной. Мне нужно было догнать её. Остановить. Обнять. Защитить. Понять. В конце концов, слушать её. И плевать, что Вселенная через сны говорила мне, что я наказан. Что не встретить мне здесь эту самую Любовь, ради которой хочется жить. Мне хотелось жить рядом с ней - с девушкой, чьи мысли я читал. Тишина раздражала. Запах горного ветра стал противен. Небо не манило больше своей красотой. А она всё не приходила... Она ушла и унесла вместе с собой наш мир. Моя горечь сменялась болью. Что-то так сильно сжималось в груди. Это что-то было моё тоскующее сердце. Я уже потерял. Мне оставалось по-мужски принять это, как должное, и не показывать, что мне больно. Я утешал себя той мыслью, что если бы она была моей Любовью, я бы не потерял её... «Ты же был женщиной... Не-уже-ли-ты-не-по-ни-ма-ешь, что я хотела, чтобы ты вернул меня?!» - Её мысли выдернули меня из состояния медитации. Я облегчённо вздохнул: она была в порядке. Когда я поднялся и посмотрел на неё, я изменил своё мнение. Её глаза опухли от слёз. Губы предательски дрожали. Она вся была перепачкана в красках. А её юбка была изодрана в клочья. Она не была в порядке.
– Прости меня...
– Я подошёл к ней и обнял её. Она уткнулась лицом мне в грудь, всхлипывая. «Я думала, что ты не обидишь меня, потому что знаешь, насколько это больно. Но... но ты сделал хуже! Ты отказался принимать мою любовь!» - Её мысли беспорядочно прыгали. «Вселенная накажет тебя ещё за твоё предательство!» Она обвила своими ручонками мою талию. «Или не накажет...» - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!
– Громко и отчётливо сказала она. Я замер. Потом я прислушался - в её голове не было ни одной мысли.
– Каролина...
– Я отошёл на пару шагов от неё, высвобождаясь от её объятий.
– Отстань!
– Строго и громко сказала она.
– Ты...
– И тут от удивления онемел я. Её глаза округлились - она сама только поняла, что она говорит, а не думает. Она поднесла ладонь к своим губам, всё ещё смотря прямо мне в глаза.
– Я...
– Удивление на её лице сменилось испугом. По её щекам катились огромные слезинки, одна за одной. Она закрыла лицо ладонями.
– Ты меня слышишь?
– Сквозь пальцы прошептала она. Я смотрел на неё и ничего не мог ответить.
– Это... это чудо!
– Она бросилась мне на шею. Я обнял её одной рукой, второй я гладил её голову.
– А мысли? Я отрицательно помотал головой.
– Видишь, что любовь к тебе сделала со мной?! Она говорила так, будто никогда не теряла голос. Это действительно было чудом.
– Посмейся... пожалуйста...
– Лишь произнёс я. И она рассмеялась.
– Ты спятил!
– Прошептала она. А потом ещё больше рассмеялась.
– Я говорю! Она кружилась и хлопала в ладоши. Потом опустилась на землю и расплакалась. А потом подскочила и рухнула в мои объятья.
– И смеюсь! А я не мог насладиться её смехом. Она трогала свои губы. Кричала во весь голос. Смеялась. А потом выдохлась и легла на спину. Её глаза непрерывно смотрели в небо. А сердце билось быстро и громко. Я прилёг рядом. Она медленно и тихо подвинулась ко мне, положив свою голову мне на грудь.
– Ты не слышишь мои мысли? Я прислушался. Но слышал только её учащённое дыхание.
– Нет, - ответил я.
– То есть, теперь мы можем, как нормальные люди, заняться сексом? Я рассмеялся. Теперь мы можем многое. И даже свернуть эти горы. *** Если бы я мог написать себе письмо в будущее, адресованное мне в следующей жизни, то оно выглядело бы так: «Дорогой Я, не важно, Мужчина ты или Женщина, оставайся Человеком! Помни, что самое важное, что ты можешь взять с собой в бездну, это не память, а Любовь. Родятся и умрут новые миры, Вечность закончится, а Любовь пребудет дольше всего перечисленного. Возможно, ты не сразу поймёшь, когда встретишь того, в ком отражается твоя Любовь, но не спеши отталкивать. Откройся для любви и заполни ей весь мир. Свой собственный мир. И тогда мир вокруг будет отражать твою Любовь во всём. От вечной любви смерть не спасает. Она будет всегда. Она начало начал. Она единственная реальность. Она пришла из бездны, из тьмы, чтобы осветить собой не простую дорогу - жизнь. Мы ради того и живём, чтобы любить. Только любя принимаешь всё таким, каково оно есть, не пытаясь это изменить. Ты можешь её не замечать. Ты можешь представлять её какой угодно. Ты можешь отрицать её существование. Ты можешь говорить, что никогда не искал её и не найдёшь. Но она сама найдёт тебя. Заполнит каждый миллиметр твоего духа. Она будет внутри тебя. Жить. Сиять. Заполнять собой всё, что посчитает нужным. Она - Настоящая Искренняя Любовь...» - Ты всё-таки пишешь себе письмо?
– Каролина отобрала у меня холст и кисть.
– Ты же не хочешь, чтобы в следующей жизни я забыл, что люблю тебя?
– Я попытался отобрать у неё холст. А она стала рисовать кистью на моём лице и смеяться. Как же я люблю её смех. Эту любовь очень сложно передать словами. Она огромна, как Вселенная.
– А как ты себе из будущего передашь это письмо?
– С вызовом спросила она, выворачиваясь от моих рук.
– Я что-нибудь придумаю! Отдай письмо!
– Я сжал её в своих объятьях. Она провела кистью по моей щеке. Потом по второй.
– Отдай...
– Простонал я.
– Ничему тебя эта жизнь не научила!
– Усмехнулась она, сминая моё письмо и бросая его в пропасть.
– Я всё равно придумаю, как напомнить тебе обо мне! Я обнял её ещё крепче. Любовь должны беречь двое. Мы не две половинки одного целого. Мы - и есть то целое! В любви один плюс один равно один. Всегда.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

*** Мне понадобилось много времени внутри бездны, чтобы самой понять то, что происходит между мной и Раей. Я как можно глубже погружалась в себя - только там были нужные ответы. Книги больше не помогали мне. Тем более, доктор оградил меня от чтения. Почему так происходит, что любовь предстаёт перед человеком совершенно в непредсказуемом облике? А вот почему. Попадая в бездну после смерти тела, душа находится в состоянии осознания своих земных ошибок. Она ищет пути их исправления. Бывают моменты, когда душа решает разделиться и вернуться в следующую жизнь в двух обличьях - мужском и женском. В каждой жизни душа встречает свою истинную любовь, которая проходит с ней через все жизни. Иногда получается так, что встречаются две родственные души одного пола. Это происходит потому, что переходя из прошлой жизни душа решила разделиться на две - мужскую и женскую. А её родственная душа из прошлой жизни осталась одна. Всё объяснимо. На все вопросы всегда есть ответы. Ничего не происходит без желания души. Она сама притягивает всё то, что ей нужно в жизни. Постепенно я стала привыкать к чужим мыслям. Иногда даже не сдерживалась и отвечала на интересующие вопросы вслух. Люди были ошарашены моими выходками. Однако, у меня официально был статус «сумасшедшая», и я могла делать и говорить, что хотела. Антон Константинович нашёл способ сообщить моим родственникам о моём помещении в палату на шестом этаже. Он сказал, что ко мне вернулись воспоминания о муже и сыне, и я не смогла сдержать эмоций, у меня случился нервный срыв, что привело к нарушению функционирования мозга. Мама чуть сама не сошла с ума от такой новости. Свекровь вполне спокойно приняла факт и смерилась с тем, что нормальной её невестка уже не станет. А свёкра я вообще не видела больше в числе своих посетителей. Моё прибывание в палате номер шесть было раем. Потому что каждую ночь у меня была особенная гостья. Рая тенью проскальзывала в мою палату и садилась напротив меня. Она задавала интересующие её вопросы, а я, если знала на них ответы, была откровенна с ней. Я не могла ей солгать. Она чувствовала то же, что и я. Необъяснимое влечение. Желание поцеловать губы напротив. Нужду в прикосновениях. И лёгкое возбуждение от касаний. Волнение от непонимания. Стремление сократить расстояние между телами. Я не была ведущей того, что было между нами. Чаще всего меня можно было назвать ведомой. Я помогала ей разобраться в себе. Да и сама я впервые испытывала нечто подобное к человеку одного пола со мной. Но самое важное - она никогда не пыталась меня оттолкнуть. Рая медленно берёт мою руку и разворачивает ладонью вверх у себя на коленях. Я слежу за ней молча.
– Если я делаю так, - она проводит пальцем по моей ладони и поднимает глаза на меня, тихо добавляя: - что ты чувствуешь? А я вспыхиваю, как спичка, которая коснулась серы. Перед глазами пронеслась жизнь, когда я была Давидом, когда моя Каролина вот так водила по моей ладони. Мои щёки запылали. Тепло внизу живота разлилось по всему телу. Даже руки задрожали. А ладошки вспотели. Что это? Возбуждение?
– Лина...
– Рая смеётся, наблюдая за моей реакцией.
– Что ты чувствуешь?
– Желание... возбуждение...
– Я опускаю глаза. «Любовь» - чуть не вырвалось у меня. Но говорить ей о своих истинных чувствах ещё слишком рано. И опасно.
– Знаешь...
– Она улыбается. Её щёки покрылись естественным румянцем. Она подсаживается ближе ко мне и тихо продолжает: - Я... я никак не могу забыть...
– Она вздыхает, но не заканчивает свою мысль, а начинает новую: - И я хочу повторить... и...
– Она замирает. Потом она медленно кладёт свои руки мне на колени и поднимает на меня глаза. В них блестят слёзы. Но она улыбается. Рая пододвигается ещё ближе ко мне. Я знаю, что она сейчас хочет сделать. Потому, что тоже хочу это повторить. Она приблизилась ко мне. Наши лица всего на расстоянии сантиметра друг от друга. Я сейчас ведома ею. Она приблизилась к моим губам своими губами, но не спешит целовать меня. Она слегка вытягивает язык и проводит им по моим губам. Я вздрагиваю всей оболочкой. Она улыбается и медленно касается своими губами моих губ, но по-прежнему не целуя их. Её руки скользят по моим коленям, потом проскакивают под рубашку и проходят по голому животу, а после застывают на груди. Я не останавливаю её. Она проводит слегка дрожащими ладонями по моим ключицам, а потом опять спускает руки на грудь. Я больше не могу сдерживать себя. Я подхвачиваю её за ягодицы и усаживаю к себе на колени так, что её ноги оказываются за моей поясницей. Я провожу ладонями по её ногам и задерживаю руки на ширинке её джинсов. Она не сопротивляется, полностью доверившись мне. Её руки обвивают мою талию под рубашкой, нежно скользя по спине. Я не в силах сдержать стон - настолько мне приятны её прикосновения. Я расстёгиваю ширинку и запускаю свою руку ей в джинсы. Рая слегка приподнимается, пропуская меня к себе. В себя. Моё действие придаёт ей смелости. И она целует меня по-настоящему, не позволяя мне вздохнуть воздухом. Я дышу только ей. Она нежно покусывает мои губы и язык, проводя своим языком по моим зубам и дёснам. Я добираюсь до её низов и заставляю её подняться ввысь, доводя её своими ласками до возбуждения. Её руки в растерянности скользят по моей спине. Когда она на сантиметр отстраняется от меня, чтобы вздохнуть, я приподнимаюсь и переворачиваюсь, уложив её на кушетку. Рая ногтями вцепилась в мою спину. Я опускаюсь поверх неё. Мои волосы распустились и упали ей на лицо, отчего она рассмеялась. Я накрываю её губы своим поцелуем, прерывая её смех. Она опять запускает свои руки мне под рубашку и нащупывает мои груди. Я не убираю свою руку из её джинсов, продолжая ласкать её. Второй рукой я убираю свои и её волосы с её лица. Мои губы скользят по её стройной шее, покрывая поцелуями. Рая вцепилась в мои волосы. Я разрываю её рубашку, оголяя её груди. Забавно, она так же, как и я, не носит бюстгальтеров. Я целую её груди, слегка покусывая соски. Она выгибает спину, изнемогая от удовольствия и наслаждения. Мои поцелуи опускаются ниже. Я на мгновение замираю, ожидая её реакцию. Рая замирает вместе со мной. Подо мной. Я провожу рукой по её талии сверху вниз. Рая опять выгибает спину. Я медленно стягиваю с неё джинсы вместе с нижним бельём. Её кожа покрывается мурашками. Я целую низ её живота. Она вздрагивает. Я провожу пальцем по её лобку. Рая застонала. Я впиваюсь своими губами в её губы. В её половые губы. Рая кричит, закусив губу. Мой поцелуй был долгий и насыщенный. Я втягивала её в себя. Она обвила мою шею своими ногами, водя пятачками по моей спине. Её удовольствие растекается по моим губам. Она накрывает лицо подушкой. Но её стон всё равно разрывает глухую тишину. Она открывает лицо и смеётся.
– Невероятно! А ведь я хотела всего лишь повторить поцелуй... Рая резко подскочила. Она не задумываясь приблизилась своими губами к моим мокрым губам. Она целует меня жадно и дерзко. Она стягивает мою смирительную рубашку и целует мои груди и мой живот, опустившись передо мной на колени. Я не сопротивляюсь. Моя пустота заполняется огненным удовольствием. Её губы двигаются настолько уверенно, будто она повторяет знакомые действия. Однако она, как и я, всё сейчас делала впервые. Просто мы чувствуем друг друга. Женщина всегда лучше поймёт и прочувствует женщину. Она гладит мою спину, покрывая живот и оголённый лобок поцелуями. От прикосновений её губ кожа пылает. Когда Рая опустилась ниже - я не могла сдерживать стоны и крики. Её ладонь ложится на мой рот, задерживая мои эмоции. Она поглощает меня. Она возносит меня выше неба. Я упираюсь ладонями в кушетку за спиной, сжимая дрожащими пальцами простыню. Рая трётся холодным носом об мой лобок, втягивая мои губы в себя. Моё возбуждение переходит за границы моей чувствительности. Мы обе трясёмся, будто бы от холода. Но совсем не холод окутывает наши тела. Рая приподнимается, и её лицо оказывается на уровне с моим. Её волосы беспорядочно спадают с плеч. Губы блестят. Глаза светятся, как в тот день, когда я впервые увидела её. Я ещё не до конца пришла в себя. Да, я выходила из себя. Я летала. И это был самый прекрасный полёт. Она смотрит мне прямо в глаза и улыбается.
– Это намного лучше, чем первый поцелуй...
– Охрипшим голосом произносит она и облизывает губы. Я опускаюсь на колени рядом с ней и обвиваю её талию руками. Моя дрожь всё никак не проходит.
– Тебе холодно или хорошо?
– Смеётся она, коснувшись щекой моего плеча, и зарывается лицом в моих мокрых волосах.
– Мне ни хорошо и ни холодно, - я прижимаю её к себе. *** Я вновь обрела ту самую Любовь, которая была между мной и Кириллом. Теперь эта Любовь была между мной и Раей. Мне не нужны были доказательства или объяснения. Я всё уже знала. Так просто вышло, что в этой жизни мне было суждено встретить сразу две родственные души. Одну из них потерять. Но лишь для того, что разобраться во всём. А главным образом - в себе. Я смотрю на неё - и меня переполняет наивысшее счастье. Я чувствую связь с Вселенной как никогда. Меня совсем не заботит то, что она девушка. Что она замужем. За моим доктором. И что я нахожусь в психиатрическом отделении. Это всё сходится на «нет», когда она держит мою руку или просто улыбается, глядя мне в глаза. Она отвечает мне взаимностью. Она просто отпустила свои чувства в унисон с моими. Но не может быть всё гладко, так ведь? За всё - за наслаждение, за страдания - абсолютно за всё приходится платить. Я это понимала. Знала. Я была готова на любую цену, которую выставит мне Вселенная за моё неземное вновь обретённое счастье. Антон Константинович заходил ко мне не редко - он же всё-таки мой доктор. Но в этот раз он просто влетел в палату. Я насторожилась.
– Надеюсь, ты мне объяснишь, - повышает голос он, пристроившись напротив меня в кресле. Я удивлённо приподнимаюсь на локте, пытаясь услышать не его слова, а его мысли. Но он не думает ни о чём, в его голове тысяча мыслей, но ни одной по делу.
– Не тот момент, чтобы строить из себя невинную, непонимающую и слабую женщину. Моё удивление возрастает с каждым его словом. Вот это именно тот момент, когда понимаешь, что тебя разоблачили - вот только в чём, ещё не совсем ясно. И поэтому лучше молчать, чтобы не сболтнуть лишнего. Он сейчас просто смотрит на меня, швыряя в меня молниями из глаз. А в его голове по-прежнему ни одной мысли.
– Ангелина! Чёрт бы тебя побрал! Ты же всё вспомнила! И тебе здесь не место. Такое чувство, будто мне одному не безразлична твоя судьба. Я вздыхаю с облегчением. Он всё о том же. А я то уже предположила, что он догадался о моей связи с его женой.
– Мне здесь хорошо. И это правда. Я как будто нахожусь в своём мире. В мире, где мне уютно. Зачем мне покидать этот мир? Я не знаю, что меня ждёт за его пределами. Антон Константинович сверлит меня взглядом. Мне становится его жаль. Я читаю его мысли. Он смотрит на меня и думает о Рае. Он догадывается о её изменах. Он чувствует, что она очень изменилась по отношению к нему. Очередная его мысль приводит меня в состоянии злости и ревности. Он подумал: «После секса она просто отвернулась и легла спать...» Моё лицо становится багровым. Я чувствую себя растоптанной. Использованной. Игрушкой для разнообразия эмоций. Я отворачиваюсь от доктора, прикусывая ладонь, чтобы не взвыть от внутренней боли, заглушая её болью физической. Я-то наивная подумала, что попробовав секс со мной, она не сможет изменять мне со своим мужем - нелепое предположение! Злость переполняет меня. Давно я не испытывала столь отрицательных человеческих эмоций.
– Можешь собирать вещи.
– Я сама решу, что я могу, а что нет, - я просто шиплю в ответ, как потревоженная змея. Он ничего не отвечает, оставляя меня одну. *** Прошлое нужно помнить, но не жить им. Спектакль сыгран. Пора выходить из роли. Я отпустила и мужа, и сына. Но моя любовь к ним осталась при мне. И всегда будет со мной. Кем бы я ни была. С кем бы я ни была. Антон Константинович настоял на своём и добился моей выписки. Беспроблемное решение для него. Он не знал, с какой стороны подойти ко мне и с каких боков изучить меня. Он просто пришёл и швырнул мне в лицо справку о выписке.
– Что это?
– Ты больше не пациент. Не мой пациент.
– Вы сдались, - улыбаюсь я.
– Думай, как хочешь. Я киваю, поднимаясь с кровати. Пора собирать свои пожитки и менять место дислокации. И снова рушить свой внутренний мир. И снова настраиваться на новую волну. Я чувствую спиной, что доктор всё ещё остаётся в палате. Я слышу его мысли. И они подвергли меня в дикий шок. Я просто застыла, боясь пошевелиться. «Может, мне изменить Рае с ней? Я мужчина, чёрт возьми! И я не думаю головой!» - Его мысли на мгновение затихают. Я слышу лишь его дыхание. Он не думает ни о чём. Так вот как на самом деле происходит мужская измена - у них действительно в эту минуту в голове пусто. Я резко оборачиваюсь к нему лицом и, вытянув руку вперёд, придерживаю его на расстоянии.
– Я поняла, я собираю вещи. Вы можете оставить меня одну, - я пытаюсь включить дуру, что весьма выгодно, когда ситуация заходит в тупик.
– Я сейчас не об этом думаю...
– Он просто прожигает меня глазами, мысленно уже сдирая с меня одежду.
– Я знаю, о чём ты думаешь. Ты не интересуешь меня, как мужчина!
– Быстро и резко обрываю его я, меняя тактику. Теперь мои глаза пускают в него молнии. Но он смело выдерживает мой испепеляющий взгляд.
– Женская солидарность?
– Усмехается он, отступив.
– Намного иная причина, - с такой же усмешкой отвечаю ему я.
– Теперь я могу остаться одна?
– Нет. Я вопросительно смотрю ему прямо в глаза. Но я уже знаю ответ. «И всё равно я её хочу! Как же я хочу её, чёрт возьми!» - Желание овладеть мной из мести просто разрывает его на молекулы. Что-то подтолкнуло меня к нему в объятья... Может быть, та же месть? Я сама набросилась на него с поцелуем. Он не ожидал такого разворота событий. И еле удержался на ногах, придерживая меня за талию. Чтобы дотянуться до его губ, мне пришлось приподняться на носочки - хотя я никогда не считала себя маленького роста. Я не представляю, какая сила двигала моим телом. Именно телом, потому что душа в этот момент вышла. Антон Константинович подхватил меня на руки, жадно цепляясь поцелуем за мои губы. Я обхватила его талию ногами, запустив ладони в его волосы. Он сделал шаг вперёд и прижал меня к стене. Дальше всё происходило как в прописанном сценарии дешёвого фильма - он быстро спустил свои штаны, но еле справился с моим платьем; только с третьего раза он попал в меня, причинив своим контрольным выстрелом мне боль и отвращение; когда он ускорился, я для себя отметила, что он действительно не интересует меня, как мужчина. Успев вытащить из меня свой «вечножелающий» объект, он запачкал низ моего живота скользкой белой жидкостью - а я уже забыла, как выглядит мужская сперма. Я соскочила с его талии, резко опустив подол платья. Он опустился передо мной на колени, обвил своими дрожащими руками мои ноги и уткнулся лицом в мои колени, всхлипывая: - Прости... Прости меня! Рая, прости... Да, прости меня, Рая. Первый раз за мои жизни моя дьявольская сущность взяла верх. Я никогда не причиняла боль намеренно своей родственной душе. Сейчас я сделала это с отвращением, но улыбаясь. Дьявол во мне ликовал. Но самым противным был не мой поступок, а моё удовлетворение этим ничтожным поступком. Я легонько оттолкнула доктора от себя. Но он сжал свои руки на моих ногах в замок ещё сильнее. Тогда я грубо разжала его руки и отошла в сторону.
– Вы слабый мужчина, Антон, - раздражённо произношу я.
– Я изменил жене...
– Она вам тоже изменяет, - без интонации отвечаю я. Противно, что именно я становлюсь объектом, с которым изменяют. Уже дважды.
– С кем?
– Он медленно поднимает растерянные глаза на меня. А я так же медленно опускаю свои глаза в пол: - Вы же сами сказали. Опять моя дьявольская сторона дала о себе знать. Хоть бы он не вспомнил, что не говорил мне ничего...
– Да... но...
– Несвязно бормочет доктор. Я с отвращением выдыхаю: - Позвольте, я соберу свои вещи. Одна.
– Да, конечно. Он поднялся с колен и ушёл. Когда дверь за ним закрылась - на колени опустилась я. Мною овладела такая дикая истерика, какая не случалась со мной за все четыре жизни. Я колотила кулаками в пол, рвала волосы на себе, рыдала, но слёз не было. А такие как я умеют плакать?.. Даже если и не умеют, но я рыдала. Как будто я сама себя предала. Я знала, насколько ей будет больно. А она не приходила уже больше двух дней. Может, у неё что-то случилось? Может, ей плохо? Может, я нужна ей... А я здесь, рыдаю над собственным эгоизмом. Я должна делать её счастливой, а не причинять ей боль. За что я так с ней? За то, что она спит со своим мужем? Прекрасно! Я ревную её к её же мужу. Мне осталось только приревновать её к себе же. И тогда я заполучу первое место в конкурсе «ревность года», браво. Я сидела в углу своей, ставшей родной, палаты, прижав колени к подбородку, и качалась взад-вперёд. Как истинный псих. Я почувствовала себя слабой женщиной, которая нуждалась в защите и твёрдом плече. Но всё это ушло вместе с мужем. А может быть, это всё ушло гораздо раньше? В какой из жизней я оставила это? Упустила. Потеряла. Недоценила. Сколько бы жизней мы не пережили, у каждого есть своё начало. Нет, точнее будет сказать - у всех общее начало. Это - Бог. Все мы подобны Богу. Он создал каждого, вложив частицу себя. И с каждой новой жизнью мы губим эту частицу, отдавая предпочтение своей тёмной дьявольской стороне. Единственное, как мы можем сказать «спасибо» Вселенной (а Вселенная и есть Бог) за своё существование - это полюбить себя и свою родственную душу. Но, на самом деле, эта любовь уже есть в нас - её просто нужно заново открыть. Нас никто не учил причинять боль, нас никто не учил любить, и страдать мы не были обучены. Каждый проходил всё сам. А если не проходил, то не знал об этом. Некоторые эмоции и чувства подбрасываются для того, чтобы помнить, как делать не нужно. Или для того, чтобы мы помнили, что приносит нам душевное спокойствие. Самое страшное - не чувствовать ничего. Это значит, что внутри тебя ничего нет. Пусто. Это как постучать по коробке, из которой достали содержимое, и услышать в ответ пустоту. Глухую. Давящую. Незаполнимую. *** Я собрала свои вещи. Куда идти - я не имела ни малейшего понятия. С одной стороны - я была свободна, с другой - связана по рукам и ногам. Идти в наш дом с мужем желания не было. Там всё будет мне напоминать о них, о моей вине перед ними. Идти в родительский дом - тоже не выход. Там я буду обузой. Дверь в палату медленно открывается. Моё пространство заполняет Рая. Она всхлипнула и повисла у меня на шее.
– Я так скучала... так скучала, - шепчет она, прижимаясь ко мне. Я вздрагиваю. Что-то изменилось. Как жаль, что я не могу прочесть её мысли.
– Тебя отпускают?
– Я не в тюрьме, - тихо отвечаю я. Рая отстраняется от меня и, опустив голову, произносит: - Мы должны поговорить. Но не здесь. Ладно? Я согласно киваю, подхватив свою сумку.
– Теперь ты свободна, ангел мой, - улыбается Рая. А я уже придумала десять вариантов толкования этой фразы. Свободна от психбольницы? Или от Раи? Она сейчас хочет бросить меня? От чего я, чёрт возьми, свободна?! Мы устроились в уютной кафешке, на другом конце города. Подальше от больницы.
– Что ты теперь будешь делать?
– Рая как-то пристыженно опускает глаза.
– Пожалуй, давай не об этом поговорим, - настороженно отвечаю я. От моего внимания не ускользнуло то, что она постоянно опускает глаза в пол. Это как минимум странно.
– Ладно. Я должна тебе кое-что рассказать... Я вздыхаю. И мне бы не мешало ей кое в чём признаться. Но я пока не решалась. Во мне не было сил, чтобы причинить ей боль.
– Ангелина... я переспала с Антоном.
– Ничего удивительного. Он твой муж.
– Я стараюсь держать свою злость и ревность в себе, не давая волю дьявольской стороне.
– Я предала тебя... Прекрасно, что она это понимает. Я сжимаю руки в кулаки до крови раздирая ладони острыми ногтями.
– Я беременна...
– На одном дыхании произносит Рая, уже не в силах сдерживать слёз. Я резко поднимаю на неё глаза. Только что, в одно мгновение, она растоптала во мне всё, что хотело жить.
– Я тоже переспала с Антоном!
– Не знаю, что на меня находит, но я говорю это.
– Ты... С Антоном? Но... Как...
– Она в растерянности хлопает ресницами, смахивая слёзы.
– Вот такая я стерва, - фыркаю я. Опять моя дьявольская сторона вырвалась наружу.
– Видеть тебя не желаю!
– Рая рыдает, опустив голову на сложенные перед собой руки. Я касаюсь её руки. Она вздрагивает.
– Уходи!
– Кричит Рая. Я резко поднимаюсь и ухожу. Я иду по мосту, таща за собой свою сумку с вещами. Я не должна была так поступать с ней. Не должна. Я со злостью поднимаю свою сумку и швыряю её через мост, в реку. Сама в истерике опускаюсь на колени. Слёз нет. Наверное, я всё же не умею плакать. Меня просто дико трясёт. То ли от холода, то ли ещё от злости. А на кого я злюсь? На Раю? На саму себя? Мир внезапно стал таким огромным. Где моё место в нём?.. Почему я не ушла вслед за сыном и мужем. На автомате я перебрасываю ногу через бортик, потом вторую, и, прижимаясь спиной к холодным перилам, хватаюсь обеими руками за спиной. Я смотрю вниз. В реку. Где уже плавает моя сумка. Может и мне пойти вслед за ней? К мужу. К сыну.
– Куришь?
– Я слышу незнакомый женский голос, так резко ворвавшийся в мой мир, и поворачиваю в ту сторону голову. Я киваю. Девушка подходит ближе ко мне и даёт мне затянуться сигаретой. Я, всё ещё находясь за перилами, два раза подряд вдыхаю едкий дым. А ведь я не курила. Ни разу. За все свои жизни. Девушка докуривает сигарету буквально в две тяги и, потянув меня за руку, куда-то уверенно идёт. Я не осознавая пересекаю перила обратно и не сопротивляясь иду за ней. На самом деле, мне просто некуда идти. И только сейчас я соображаю, что её мысли я тоже не могу прочесть. Странно. Я сосредотачиваюсь, но в её голове по-прежнему пусто. Я боковым зрением рассматриваю свою неожиданную спутницу. Она очень миловидна. Но от неё сразу чувствуется холод. Как будто она мертва. Как будто её не существует... Я замираю. А ведь руки её тоже холодные...
– Как тебя зовут?
– Прерываю молчание между нами я.
– Кейт, - усмехается она, вновь закуривая сигарету.
– И куда мы идём? «Потерпи...» - Она это сказала или подумала?
– Что ты сказала?
– Переспрашиваю я.
– Я ничего не говорила, - хмурит густые брови Кейт, затягиваясь едким дымом, продолжая идти.
– Хочешь?
– Она протягивает мне сигарету. На этот раз я отказываюсь. Мы зашли в новостройку, поднялись на последний, вроде как тринадцатый, этаж. Зашли в квартиру. Всё это время девушка держала меня за руку и лишь только на пороге квартиры отпустила. Я замираю в дверях.
– Зачем ты привела меня сюда?
– Мне одиноко, - констатирует факт она и добавляет: - Тебе, осмелюсь предположить, тоже, раз ты собралась прыгать в ледяную воду. Неодиноких людей такие мысли не посещают. Чувствуй себя как дома. Она уходит с прихожей. Я всё ещё пытаюсь адекватно оценить ситуацию стоя в прихожей. Кейт возвращается через пару минут с двумя стаканами явно не лимонада. Один она протягивает мне: - Брось, я не кусаюсь. Я позволяю себе оттаить и беру стакан. Горючее, видимо скотч, помогает мне расслабиться. Мы проходим в комнату. Я присаживаюсь на огромную кровать, Кейт опускается в кресло у окна. Вся эта ситуация выглядит довольно-таки странной. Но разве мне, не самой обычной личности во Вселенной, грех жаловаться на странности вокруг себя? Меня пугает только то, что в её мыслях абсолютнейшая пустота. Нет, я могу читать её мысли. Они проскальзывают иногда. Но в большей степени там пусто. Как в бездне.
– Мари, перестань сверлить меня взглядом, - усмехается Кейт, потягивая из своего стакана. Я замираю. С чего бы ей называть меня именем моей самой первой жизни, откуда тянется моя самая большая ошибка?!
– Почему ты назвала меня так?
– Дрожащим голосом спрашиваю я. Нет, я не чувствую, что она обладает какими-либо способностями, наподобие моих. Но всё же уточнить стоит.
– Мне кажется, тебе подходит это имя, - пожимает плечами она, попивая алкоголь из своего стакана, попутно закуривая сигарету прямо в комнате.
– И тебе даже не интересно, как меня зовут на самом деле?
– Моя бровь скользит вверх. До чего же странная личность мне попалась. Но опять-таки, не мне упрекать её в странностях.
– Нет, - спокойно отвечает Кейт, выдыхая дым. Я оставляю свой стакан на прикроватной тумбочке и присаживаюсь на подлокотник кресла, где сидит Кейт. Я медленно вытаскиваю сигарету из её пальцев и затягиваюсь сама. Я делаю это так, как будто делала это каждое утро, а вовсе не во второй раз за все жизни. Кейт смеётся, в один глоток опустошая свой стакан.
– Меня зовут Ангелина, - с дымом выдыхаю я и протягиваю ей сигарету.
– Очень приятно, Мари, - улыбается она и с этой же улыбкой добавляет: - в ванной есть полотенца и халат. Тебе стоит расслабиться, ты слишком напряжена.
– О чём ты думаешь?
– Неожиданно, даже для себя, спрашиваю я. Так как в её голове по-прежнему бездна.
– Ни-о-чём, - спокойно отвечает Кейт, как будто это в порядке вещей для человека. Я не стала больше ни-о-чём её спрашивать и ушла в ванную. Мне, действительно, стоит расслабиться. И за одно привезти себя в порядок. *** Вернувшись из ванной, я замечаю, что Кейт уснула, свернувшись калачиком в самой середине огромной кровати, даже не переодевшись. Я ложусь рядом. От неё пахнет алкоголем и табачным дымом. Но запах этот кажется мне таким приятным. Я по инерции приобнимаю её за талию и засыпаю. На утро я открываю глаза и осознаю, что лежу теперь одна в этой огромной кровати. Понятно, почему ей так одиноко здесь. Я вздрагиваю и приподнимаюсь на локтях. Кейт заняла своё привычное место в кресле около окна с сигаретой в руках.
– Ты вообще расстаёшься с сигаретой хоть на минуту?
– Как-то заботливо интересуюсь я, потягиваясь. Девушка вздрагивает, подняв на меня свои огромные глаза. Они и вправду большие. И красивые - ярко изумрудного цвета. Кейт поправляет выбившуюся из-за уха прядь пепельных волос и тихо отвечает, затянувшись дымом: - Прости, всё ещё не могу привыкнуть, что я здесь не одна. Я замечаю потёкшую тушь на её щеках. Видимо, она плакала. Я поднимаюсь с кровати, укутавшись в халат, и подхожу к ней.
– Что с тобой случилось?
– Со мной случилась жизнь, - улыбается она. Я вытираю её щёки и забираю у неё сигарету. В третий раз я курю как заядлый курильщик - и мне это нравится.
– Я проснулась посреди ночи оттого, что почувствовала человеческое тепло рядом с собой. Ты так нежно обнимала меня... Давно никто не обнимал меня так! Обычно я просыпалась ночью лишь для того, чтобы поправить плед... Укрываясь им от холода. Снаружи. И внутри. Она молчит. Я возвращаю ей сигарету. Видимо, это единственный способ, которым она привыкла успокаиваться. Я беру её руку. Она поднимает на меня свои красивые глаза. В них всё ещё стоят слёзы. «Я так давно не плакала... Теперь эта мерзкая вода будет течь из моих глаз...» - Думает она. А я улыбаюсь, радуясь её мыслям. На самом деле, не всегда мы встречаем людей, с которыми мы были знакомы в прошлой жизни. Бывают и встречи случайные. Я уверена, что ни разу не встречала Кейт ни в одной из прошлых жизней. Но в этой жизни мы положим начало нашему знакомству и однажды встретимся в следующей жизни и почувствуем невероятную связь. Мы просто сидели друг напротив друга и рассказывали всё, чем хотелось поделиться, но не было кому выслушать. Сжимая её холодные ладони в своих руках, я осмелилась рассказать ей о себе то, что не рассказывала в этой жизни никому. И она восприняла мою «странность» спокойно, с пониманием и даже с сочувствием. Она, действительно, понимала, насколько тяжело нести это бремя. И только ей я доверила историю о своей первой жизни, в которой я совершила самую страшную ошибку...

1706. Первая Жизнь. Россия. Питер.

1706. Первая Жизнь. Россия. Питер.

*** История Санкт-Петербурга берёт своё начало в 1703, с момента, когда на землях, отвоёванных у шведов, по приказу Петра I была заложена крепость Санкт-Питер-Бурх. В самом начале правления Пётр отправился в европейские страны. Вернувшись в Питер, он развернул крупномасштабные реформы, направленные, в первую очередь, на укрепление Российского государства и приобщение правящего слоя к культуре западноевропейских стран. Пётр I, вдохновлённый европейскими образами, также ввёл изменения в российской моде. Согласно предписаниям, мужчинам теперь следовало одеваться в укороченный кафтан на французский манер. Вместе с укороченными кафтаном в моду вошли короткие штаны и ботфорты под них. Большое внимание уделялось украшениям и деталям. В дополнение к наряду мужчины стали носить броши, запонки и булавки для галстуков. В моде было кружево, очень популярным после реформы стало жабо. Что касается головного убора, привычные тафью и мурмолку заменила треуголка. А девушки, привыкшие к длинным и широким сарафанам, к многослойным нарядам, теперь должны были надеть узкое и открывающее плечи и грудь европейское платье. Дамский костюм теперь состоял из юбки, корсажа и распашного платья - всё это надевалось на льняную сорочку. Корсет, который в Европе носили уже с XVI века, доставлял русским женщинам особые неудобства. У состоятельных дам он всегда был обтянут шёлком и щедро обшит пуговицами, кружевом и лентами. Корсет нельзя было надеть самостоятельно, в нём было трудно дышать и расслабиться или согнуть спину. Как и узкий корсет, неотъемлемой частью женского платья была очень широкая юбка, которая на фоне изящного верха выглядела особенно контрастно. Чтобы юбки держали форму, под них надевались каркасы. Наряды дополняли ожерельями, диадемами, браслетами, поясами, пряжками для платьев и обуви. Вместе с висящими жемчужными нитями теперь стали носить склаваж - украшение на тканевой повязке, которую завязывали высоко на шее. Теперь нельзя было просто расчесать волосы и спрятать их под кику или косынку. Большинство дам завивали волосы волнами и распускали их на плечи и спину. Образцом красоты считалось открытое лицо, поэтому ни челок, ни локонов, свисавших на лоб, не носили. Помимо моды, Пётр I привёз из Европы новое культурное явление - бал. Допетровская Россия балов не знала. Сначала балы устраивались при царском дворе, затем по очереди во дворцах вельмож. Монарх лично утверждал список гостей и вместе с семьёй присутствовал на всех ассамблеях. Для бала выделяли четыре зала: в одном вели беседы старейшины, в другом танцевала молодёжь, в третьем можно было курить и пить вино, в четвёртом - играли в шахматы и шашки. Мари Донская, дочь генерала-лейтенанта Донского, была любимицей царя. Юная красавица с лёгкостью овладела искусством новой моды, с удовольствием показывала свои наряди гостям и с радостью танцевала с царём, открывая его балы. Но в Высшем Свете не привязывал царю и Мари роман, так как все говорили о связи шестнадцатилетней дочери Донского и тридцатилетнего Графа Михаила Лисовского. Граф был женат и имел двоих детей. Однако это не мешало ему на балах флиртовать с юной дочерью генерала-лейтенанта. Мари Донская в свои шестнадцать выделялась среди девочек своего возраста и предпочитала внимание мужчин постарше. Она уже умело флиртовала и строила глазки своим жертвам. Её чарам поддался и Граф Лисовский. Уже на первом балу у царя Граф Михаил танцевал только с Мари, что и стало началом слухов о их связи. Мари не скрывала свою симпатию к Графу, сама позволяя слухам разрастаться. Генерал-лейтенант Донской пытался приструнить свою единственную дочь, но Мари была настолько избалована любящими родителями, что не слушала ни отца, ни мать. Ей нравилось быть в центре внимания. Всегда. Она не пропускала ни одного бала, на котором был Граф. Каждый раз она поражала Высший Свет разнообразием своих туалетов, драгоценностей и ленточек. Мари игнорировала насмешки и осуждения в свой адрес. Граф тоже не обращал внимания на слухи. Оба с высоко поднятыми головами посещали балы и продолжали флиртовать друг с другом.
– Граф, она так юна и не опытна. Вы уже взрослый мужчина, перестаньте морочить ей голову, - генерал-лейтенант Донской пытался подойти с другого края, через Графа Михаила, так как усмирить дочь ему не удавалось.
– Вы плохо знаете свою дочь, - улыбнулся в ответ Граф, потягивая скотч на очередном балу.
– Вы поймите, она у меня единственная дочь!
– Взмолился Донской.
– Вы же сам отец!
– Я не обижу Мари... Их уединённую беседу прервала сама Мари. Она удивлённо уставилась на отца, потом перевела взгляд на Графа.
– Папа, - Мари взяла отца за локоть и отвела в сторону, попутно улыбаясь Графу.
– Вы опять за своё!
– Мы просто разговаривали, дорогая, - уверил её генерал-лейтенант. Мари насупилась, приподняла подол пышной юбки и направилась в сторону Графа. Михаил подал руку приближающейся Мари. Она с улыбкой вложила свою кисть в его ладонь.
– Ох уж эти разговоры, - закатила глазки Мари.
– Не обращайте внимания, моя дорогая, - Граф погладил её ладонь в своей.
– Они не имеют ни малейшего понятия ни о вас, ни обо мне.
– И незачем им иметь это понятие, - ответил Граф, улыбаясь. Мари согласно кивнула.
– Повальсируем, моя прелесть?
– Михаил вывел Мари в середину зала. В ритме вальса они проплывали среди других пар, мимо гостей, прожигающих их взглядами. Анастасия, подруга Валентины, жены Михаила, больше всех пепелила взглядом вальсирующую парочку. Сама Валентина редко посещала балы, уделяя всё своё внимания детям.
– Настасья, позвольте повальсировать подле вас, - полковник в надежде протянул руку Анастасии.
– Не в настроении, - фыркнула девушка, сложив руки на уровне груди. Полковник проследил объект созерцания девушки и вздохнул: - Наиграется и всё наладится. Вы же знаете, моя прелесть, Граф никогда не оставит жену. Анастасия ничего не ответила.
– Или вы по другому поводу расстраиваетесь?
– Усмехнулся полковник.
– Интересно же, какой ещё может быть повод?
– Например, что Граф предпочёл юную леди вам. Анастасия одарила полковника таким свирепым взглядом, что тот удалился, не сказав более не слова. Девушка оглянулась по сторонам, в поисках Графа и Мари, но они уже уединились. Анастасия направилась в сад. На входе чья-то рука преградила ей путь. Девушка подняла глаза. Перед ней стоял Граф Михаил.
– Настасья Павловна, вы так неумело ведёте слежку, - улыбался Граф, всё ещё преграждая ей путь. Девушка не собиралась куда-то уходить. Она прислонилась спиной к двери и пронзила его молниеносным взглядом: - Михаил Александрович, а вы даже не скрываете свой позор.
– Ревнуете?
– Переживаю!
– Фыркнула Анастасия.
– За себя?
– За подругу!
– Не забудьте преукрасить, - подмигнул ей Граф, убирая руку.
– Несомненно! Граф оставил её одну. Девушка растерянно осмотрелась по сторонам. Мари нигде не было. Граф тоже испарился в считанные минуты, как будто и вовсе только что не стоял напротив неё. *** Анастасию, действительно, больше волновал тот факт, что Граф уделял дочери генерала-лейтенанта больше внимания, чем ей, нежели факт о том, что Михаил изменял жене. Она уже однажды уступила своего любимого мужчину своей подруге. Отдавать своего любовника юной красавице она не собиралась. Она подкараулила Графа у его дома и остановила его за локоть.
– Граф... будьте добры объясниться, - строго произнесла она, преграждая ему путь.
– В чём, милая моя?
– Граф состроил удивлённую гримасу.
– Как это понимать?!
– Будьте добры изъясняться более понятнее, Настасья. Право же, я ничуть не понимаю, о чём сейчас идёт речь, - с улыбкой ответил Михаил.
– Перестаньте паясничать! Вы прекрасно знаете, что я ревную вас! Зачем вы подбрасываете мне поводы для ревности?!
– Анастасия повысила тон. Граф схватил её за запястье и отвёл в сторону от ворот дома.
– Прекращайте устраивать мне истерики! Вы никогда не станете мне больше, чем любовница для услаждения моей скуки! Когда же вы поймёте это!
– Граф разозлился, оттолкнув девушку от себя.
– Вы опять топчите мои чувства!
– Прошипела Анастасия, сжимая своё запястье второй рукой, когда Михаил отпустил его.
– Хватит, - взмахнул рукой Граф.
– Я устал от вас. Михаил развернулся и направился к своему экипажу. Анастасия ринулась за ним.
– Нет, не поступайте так со мной!
– Взмолилась девушка. Граф сел в экипаж и уехал, не обратив внимание на Анастасию. Девушка с яростью проводила взглядом отдаляющийся экипаж и вошла в дом.
– Графиня у себя?
– Поинтересовалась она у слуг. Её проводили к Валентине, которая купала сына.
– Валентина, душа моя!
– Анастасия присела напротив, наблюдая за ней. Валентина с улыбкой умывала своего годовалого сынишку.
– Вы слепы, как же вы слепы! Валентина обернулась: - Настасья, на вас лица нет! Что случилось?
– Я узнала ужасную новость... Мне страшно за вас, милая моя... Валентина укутала сына в махровое полотенце и передала в руки няни.
– Пойдёмте в сад. Анастасия набрала больше воздуха в лёгкие и рассказала Валентине о Мари, конечно же, не забыв преукрасить события.
– Я знаю, - та опустила взгляд в пол.
– Я давно уже знаю об изменах мужа...
– И вам это безразлично? Право же, вы не любите своего мужа!
– А разве в ревности и истериках проявляется любовь?!
– Валентина непонимающе посмотрела на подругу.
– Я люблю его. Я благодарна ему за моих детей. И он благодарен мне за них, я знаю! Но если он полюбил другую, я не имею права осуждать его.
– Вы должны бороться за него! Вы должны уничтожить эту мерзавку!
– Зачем мне это? Чтобы он возненавидел меня? Он уже давно не счастлив со мной. А он имеет право на счастье...
– Я не понимаю вас, - взвизгнула Анастасия.
– Будь я на вашем месте, я бы никому не уступила Графа.
– Милая моя, - устало ответила Валентина.
– Не так уж и сладко моё место... Валентина поднялась, поправила подол платья и направилась в дом.
– Могу я предложить вам чаю?
– Она остановилась, обернувшись к подруге.
– Мне пора. Анастасия поцеловала подругу в щеку и ушла. *** Почему красота может быть холодной? Кажется, от этого слова веет только теплом. Разве что-то красивое может быть холодным, отталкивающим? Но Мари была именно холодно-красивой. Что-то в её чертах отталкивало. Но в тот же момент они были идеальны. Бледная мраморная кожа, без изъянов. Когда она была маленькая, её называли Ангелом, потому что она была белая-белая, как статуэтка ангелочка. Но ей так шла эта бледность. У неё были светло-голубые, как капля воды, глаза. Прикосновения её холодных рук были нежными и чувственными. Её бледная кожа была без единого изъяна - ни одной родинки, ни одного шрама. Она была чиста. И внутри, и снаружи. Отец с самого детства опекал свою маленькую белоснежку, баловал и носил на руках. Малышка привыкла к такому отношению мужчины в свой адрес. Поэтому считала, что так должно быть всегда. С возрастом она понимала, что так оно и происходит. Все мужчины обращали на неё внимание, от малого до большого. Все замолкали, когда она проходила мимо, чтобы молча полюбоваться её красотой. Но она была как хрустальная кукла - которой любовались, но до которой боялись дотронуться. Граф Лисовский не побоялся дотянуться до этой холодной красоты. Не побоялся присвоить её. Другие мужчины Высшего Света вдвойне боялись подходить к красавице, которая уже принадлежала Графу. Мари, привыкшая к обильному вниманию в свой адрес, без остатка отдалась мужчине, которого полюбила. Она дарила только ему своё присутствие, своё внимание, свою улыбку, свои нежные прикосновения холодных рук. Никакой другой мужчина не удостоился такого снисхождения с её стороны. Её чувства и её желания были понятны и видны невооружённым глазом. А вот что чувствовал Михаил, что он хотел от красавицы и каковы были его намерения - было не совсем понятно. Он, казалось, полюбил Мари. А иногда было видно, что сам лишь поверил в то, что полюбил. Несмотря на свой распутный образ, Граф был хорошим семьянином, любящим свою семью, но утратившим влечение к уже немолодой жене. Это было естественно для мужчины, который почти достиг возраста Христа и был при полном рассвете сил. Валентина уделяла всё своё время и внимание детям, а на Михаила у неё просто не оставалось сил. А мужчина, как ребёнок, тоже нуждается в постоянной ласке и постоянном внимании. Мнение высшего Света делилось на две части. Одни считали, что Михаил использует молодую красавицу. Что он обязательно причинит ей боль и страдания. Это лишь дело времени. Что он никогда не уйдёт из семьи, никогда не оставит жену и двух детей. Что Мари лишь его очередная игрушка, такая же, какой когда-то была Анастасия. Вторая часть мнений была противоположна первой. Она гласила - Михаил наконец по-настоящему влюбился. И совсем неудивительно, что его любовью оказалась такая молоденькая красавица. Только с ней он светится, как никогда не светился рядом с Валентиной и, тем более, с Анастасией. И тут дело времени было в ином - ждали развода с Валентиной, предсказывая самую пышную свадьбу за всю историю города. И Граф, и его жена, и его родители, и Мари, и её отец с матерью, и даже Анастасия - все слышали эти слухи, и каждый из них верил в свою историю. Мари, будучи романтичной и наивной молодой особой, начитанной зарубежными романами с прекрасным концом, верившей в искренность чувств и настоящую любовь, больше верила во второе предположение Высшего Света. Или, ей так хотелось верить. Она не желала зла Валентине и её детям, но всё же полагала, что вскоре станет второй Графиней Лисовской. Но единственное, во что она отказывалась верить, так это в существовании какой-либо связи между Михаилом и Анастасией. Мари боялась напрямую спросить об этом у Графа. Страх подтверждения этой связи сковывал её и заставлял оставаться в неведении. Она бережно хранила свою любовь к Графу у себя под сердцем. Граф относился ко всем слухам с пренебрежением и находился на нейтральной стороне, как будто его это вовсе не касалось. Ему было неважно, что о нём говорили люди. У него была своя правда. Валентина ночами не спала, утирая мокрые глаза рукавом ночной рубашки. Её некому было приласкать или успокоить - мужа давно не было рядом ночью. Он всегда был рядом днём, помогал в воспитании детей, но никогда не оставался с женой на ночь. Валентина смирилась со слухами о связи своего мужа с молоденькой красавицей и перестала обращать на это внимание. Ей не было жалко себя. Она думала, раз он так поступал с ней, значит она это заслужила. Значит она была неправильной и недостаточно любящей женой. Хотя она до сих пор считала, что любовь к мужу по-прежнему живёт в ней и продолжается в их общих детях. Ведь Михаил не перестал любить сыновей, он перестал любить только их мать. И Валентина приняла эту позицию, не ожидая, что что-либо может измениться в лучшую сторону. Даже если он играет Мари и вскоре наиграется, то всё равно появится «новая игрушка», новые слухи и предположения. Но в одном она была уверена - Граф никогда не оставит семью, ему этого не позволит сделать его отец. И, так же как Мари, Валентина не верила в существование связи между мужем и своей подругой. И, так же как Мари, она боялась спросить об этом напрямую у мужа или подруги, страх подтверждения этой связи сковывал её и заставлял оставаться в неведении, продолжая молча воспитывать своих детей. Отец Графа пытался разговаривать с сыном, но всегда натыкался на холодную бетонную стену между ними. Михаил не слушал и не слышал отца. Он считал, что знает, что делает и что всё под его контролем. Отец Мари так же натыкался на такую же стену между собой и своей единственной дочерью, которая не желала слушать отца. Обоим «влюблённым» казалось, что они уже давно выросли и их родители не могут им дать должного совета. Что они всё знают и понимают сами. Что они не нуждаются в излишней опеке. И если же Граф уже был взрослым мужчиной, который мог противостоять внешнему миру, который уже мог постоять за себя и принимать серьёзные решения, то Мари по-прежнему оставалась маленькой девочкой, которая всё ещё нуждалась в опеке родителей, которая была избалована ими же и ещё не испытала на себе факторы внешнего мира, ведь отец и мать всегда были рядом, всегда закрывали её своими спинами от зла и несправедливости. Мари ещё была не готова принимать серьёзные решения самостоятельно. Анастасию, вероятно, больше всех злили все слухи и сплетни. Любой исход был для неё провалом. Михаил перестал уделять ей знаки внимания. И, что более вероятно, уже не думает о ней даже как о любовнице. Она злилась на себя. Дважды не смогла удержать подле себя любимого мужчину. А ведь Анастасия была хороша собой и многие мужчины Высшего Света пытались добиться её распоряжения. Но сердце красавицы было отдано Графу, который видел в ней только любовницу. Анастасия была в трудном положении. Подруга с опаской смотрела на неё, догадываясь о её тайной связи со своим мужем. Но что тут догадываться, если уже весь Свет говорит о любовном четырёхугольнике, где Анастасии отведён самый дальний угол. Но, на самом деле, Валентине было в этой ситуации сложнее всех. Хоть и отец мужа был на её стороне, сам Михаил уже давно оставил жену. Если Анастасия выступала в роли любовницы, в чём Валентина уже не сомневалась, а Мари досталась роль возлюбленной, то сама Валентина оставалась ни с чем, ей была отведена лишь роль матери двух сыновей Графа. Самого Графа она уже потеряла. Лить слёзы по ночам в подушку она устала. Устраивать скандалы мужу - было не в её характере. Положиться на помощь и поддержку подруги она уже не могла. Да и считать за подругу Анастасию Валентина перестала. Ей оставалось только показать мужу что он теряет. Валентина была не молода, но в ней всё ещё оставался шарм, которым когда-то ей удалось пленить Графа. *** За последние два года Валентина ни разу не появлялась в Высшем Свете. Поэтому именно на неё были обращены все взгляды присутствующих, когда она вошла в зал, как королева - высоко держа голову и соблюдая ровную осанку. И не важно, что ей пришлось заново учиться преподносить себя Свету. Это осталось за ширмой. Сейчас она была на сцене. Грациозная и прекрасная. Её наряд не отличался пышностью и богатством, но подчёркивал её достоинства и скрывал недостатки. В ней было сложно узнать ту Валентину, которую вот-вот должен бросить муж. Даже Граф округлил глаза и поперхнулся скотчем, когда перед ним возникла его жена. Он осмотрел свою супругу удивлённым взглядом и не смог найтись в словах. Валентина улыбнулась. Первая её цель достигнута - все застигнуты врасплох. Даже Высший Свет, все поголовно, застыли с открытыми ртами и поднесёнными ко рту бокалами. Такого эффекта давно не производила даже Мари, которая отличалась изобилием и пышностью своих нарядов. Сию минуту подле супругов оказалась сама Мари, которая никогда в жизни не видела Валентину. Она лукаво улыбнулась и было хотела дать знать хорошенькой незнакомке, что мужчина напротив - её мужчина. Но холодный, внезапно ожесточённый, взгляд Графа остановил её.
– Графиня Лисовская, - Валентина первая протянула руку для знакомства. Мари ошеломлённо замерла, не в силах подать свою руку жене своего возлюбленного. И даже выдавить хотя бы слово из себя ей не удавалось. Она так и оставалась стоять между Лисовскими, хлопая ресницами.
– Я бы выпила шампанского, - отозвалась Валентина, опустив свою руку и резко раскрыв в другой руке веер. Она обратила свой взгляд к Михаилу. Граф с холодным спокойствием оставил наедине жену и любовницу.
– Вы даже не представитесь?
– Спокойно обратилась к Мари Валентина.
– Мари Донская, - натянуто улыбнулась та.
– Или же юная любовница Графа Лисовского? Так мне понятнее. Мари залилась краской. Сердце бешено колотилось уже не в груди, а где-то в гортани, вот-вот норовя выскочить через горло. Девушка не находилась в ответе, сжимая холодными руками веер, который вот-вот да и выскочит из дрожащих рук.
– Да, я всё знаю. Но я тут не для разоблачения или скандалов. Позвольте выразить вам моё почтение. Вы прекрасны, Мари. Я не сужу мужа за то, что он влюбился в вас, в юную прекрасную леди, которая намного лучше, чем его уже ничем не примечательная жена. Вы достойная замена... В сию минуту вернулся Граф, протягивая один бокал шампанского жене, а другой - любовнице. Обе девушки невозмутимо взяли по бокалу.
– Решила во всём убедиться сама? Анастасия мало преукрасила?
– Недовольно фыркнул Граф, будто виновата в чём-то была Валентина, а ничуть не он. Но Графиня Лисовская выдержала его строгий взгляд.
– Настасья...
– Валентина набрала больше воздуха в лёгкие, сдерживая обиду и слёзы в себе, и продолжила: - ...занята иной проблемой. Её возлюбленный променял её на более молодую и красивую. Куда ей до проблем подруги, которую она предала. Мари поперхнулась своим шампанским, бросила взгляд на Графа, полный боли и разочарования и покинула Лисовских, в слезах и ненависти. Граф замер, не успев сообразить, что ему предпринять: бежать за любовницей или остаться с женой. Валентина стояла напротив мужа, потягивая шампанское медленными глотками из своего бокала.
– Теперь-то я осознала, что вы никогда не были моим, Граф. Натура ваша такая - не принадлежать ни одной женщине, но пленить всех. Мне обидно. Мне больно. Но я вам и слова не сказала. Я посвятила себя вашим детям. Это моё призвание - быть матерью. А вы... вы никогда не будете счастливым, ведя такой распутный образ жизни. Будь на моём месте ваша Мари, или даже Анастасия, они бы устроили вам такой скандал, они не стали бы терпеть такое нахальное отношение к себе. Почему же терплю я? Я люблю вас. Всё ещё люблю.
– Валентина сделала последний большой глоток из бокала и протянула Графу пустой бокал, потом развернулась и ушла. Домой. К сыновьям. Дома Валентина не была уже такой сильной, какой была перед Графом. Она сорвала с себя платье и буквально рухнула на пол, сползая по закрытой входной двери. Слёзы тяжёлыми каплями скатывались по щекам и губам. Теперь она во всём убедилась. Ей не нужны были ни подтверждения Графа, ни признание Анастасии. Она увидела свою соперницу, убедилась в её красоте и молодости. И ей стало жалко Мари. Полюбил ли её Граф? Или играет ей и её чувствами... Валентина не желала ей зла, не была настроена ей отомстить. Ей было жалко девочку, которая сама разрушала свою карму. *** Юная красавица осознала, что собственноручно рушила свою карму. Когда увидела Валентину, которая не желала ей зла. Которой было больно и обидно, но она всё держала в себе. Которая и слова ей, молодой любовнице, плохого не сказала, хотя имела на это полное право. Мари убедилась, что являлась не единственной любовницей Графа. Ей уже не нужны были какие-то подтверждения этого. Она увидела все доказательства в глазах Графа, когда об этом упомянула Валентина. Мари бы уже давно сдалась и отступила - она не хотела быть на втором, а тем более на третьем, месте. Но кое-что изменилось. Одна ошибка потянула за собой ещё одну ошибку. Цепная реакция уже была запущена. В ночь перед появлением Валентины в Высшем Свете Мари отдалась Графу. Он стал её первым мужчиной. Эта ночь была для неё особенная. Она думала, что любит его и что он отвечает ей взаимностью. Но что может знать о любви шестнадцатилетняя девушка? Её переполняли чувства первой влюблённости. Она не задумывалась о том, что свою невинность стоит сохранить до свадьбы. Её не волновало то, что она переспала с женатым мужчиной. В ту ночь она не контролировала ситуацию. Ситуация контролировала её. Она думала, что полюбила. И что её тоже полюбили. А любовь для неё была ключом ко всем дверям, ответом на все вопросы. Она не думала, что поступила плохо. Ведь это останется между ними. А потом, когда Граф разведётся с женой и женится на ней, у них будет брачная ночь. И она всё равно отдастся ему. Тогда она думала именно так. Разве могло быть иначе? Она будет второй Графиней Лисовской. Она лелеяла эту мысль в себе... Но её мысли изменились после знакомства с первой Графиней Лисовской. Она прочувствовала боль любящей матери, которая потеряла любовь отца своих детей. Она увидела чистую доброту, исходящую из её зелёных глаз. Она прикоснулась своим светом к её свету. Мари чувствовала свою вину перед Валентиной, перед сыновьями Графа. Осознала, что не должна была идти на поводу у чувств к женатому мужчине. Она корила себя, упрекала. Но она не могла исправить своего положения. Мари уже носила под сердцем продолжение своей любви к Михаилу. *** Очередной бал. Очередное собрание Высшего Света. Люди уже устали говорить о любовном четырёхугольнике Михаил/Валентина/Анастасия/Мари, но продолжали следить за развитием событий и обговаривать их за спиной. Тем более, внезапное появление Валентины, потом такое же внезапное исчезновение Мари с бала, подлили масла в огонь. Мари не получала удовольствия от новых туалетов. Ленточки и шляпки больше не радовали её. Даже восхищение царя её образами не доставляло её прежнего удовольствия. Она смотрела на себя в зеркало и понимала, что её положение скоро не спрячешь под корсетом. Сегодня она решилась сообщить Графу о том, что он скоро станет отцом. О том, что она сама станет матерью, она узнала не так давно. После появления Валентины на балу, она убежала. Всю ночь её состояние было подавленным. Она думала, что это из-за той боли, которую ей нанёс Граф. Но позже ей стало понятно, что Граф не только боль ей нанёс... Она поправила лиловую вуаль на причёске и спустилась к гостям. Мари оглянулась по сторонам, но Михаила она не увидела среда гостей. Анастасия, размахивая веером, флиртовала с каким-то джентльменом в другом углу зала. Мари с облегчением вздохнула и отправилась на поиски любимого. Она заметила его в компании Графа Лисовского старшего. Мари стала аккуратно через гостей пробираться к ним поближе. Она притаилась за ширмой недалеко от Лисовских, чтобы не помешать их разговору, но не выпускать из вида Михаила. Она взяла бокал шампанского с подноса у мимо проходящего слуги и прислушалась. До неё приглушённо доносился разговор Графа Михаила с его отцом.
– Хватит, сын. Перестань позорить семью. Валентина растит твоих детей, а ты чем ей отвечаешь? Плетёшь интриги за её спиной? Аж с двумя дамами! Одна тебе в дочери годится! А вторая и вовсе подруга жены!
– Отец, не начинай, - ответил на это Михаил. Мари насторожилась. Теперь её не нужно было убеждать в том, что Анастасия действительно имела отношения с Графом.
– Поиграл в героя-любовничка, прекращай, - Граф Александр остановился прямо напротив ширмы, за которой стояла Мари, нервно сжимая бокал с шампанским, к которому даже не притронулась. Граф Михаил остановился рядом с отцом.
– Забирай семью и отправляйся в поместье. Довольно с тебя балов, - строгим басом продолжал Граф Лисовский старший.
– Я сам решу, когда и что мне прекращать, - таким же строгим тоном ответил сын.
– А есть что прекращать?
– Прошипел Граф Александр.
– Вздор! У тебя нет чувств ни к девчонке, ни Настасье!
– Я сам это решу!
– Давай же, признайся, прямо здесь и сейчас! То, что эти обе дурочки в тебя влюблены, не новость. Но ты же умный взрослый мужчина! Ты же не мог позволить себе влюбиться даже хотя бы в одну из них!
– Не влюбился я, отец! Не влюбился!
– Почти прокричал Граф Михаил. Мари дрожащей рукой сжала ножку бокала ещё сильнее.
– Я играю ими обеими. Ни одна из низ для меня ничего не значит...
– Это он уже добавил тоном ниже. Но девушка услышала это. Из глаз Мари брызнули слёзы. Бокал выскользнул из руки и разбился. Девушка постаралась выйти из-за ширмы незамеченной Лисовскими. Она рванула на улицу, словила извозчика и уехала домой. В родительский дом она вбежала вся в слезах, в помятом платье и съехавшей на бок вуали. Испуганная матушка растерялась при таком виде дочери. Мари проскочила мимо неё в свою комнату и упала на кровать лицом вниз, продолжая лить слёзы. Девушку трясло от боли и обиды. Она прикусила ладонь, чтобы не закричать. Ей было больше противно даже не то, что Граф обманывал и играл ей - к этому она была готова. А то, что помимо неё он успевал обращать своё внимание на эту высокомерную Анастасию Сабанаеву. Видимо, её устраивала роль любовницы, раз она оставалась с Графом, зная и о жене, и о Мари. Мари всё ещё рыдала, думая о том, что это её наказание. Она не должна была изначально флиртовать с мужчиной, уже связанным узами брака с другой женщиной. Мари колотила кулаками по кровати и винила себя в безрассудстве и предательстве. Она предала женщину, она предала такую же, как она сама. Ведь она тоже вполне могла оказаться на месте жены Графа. Только сейчас она до конца пережила всю боль Валентины. Мари возненавидела Графа Михаила. Возненавидела всех мужчин. Девушка с трудом остановила рыдания и приложила руки к своему животу. А там зарождалась жизнь. Она не могла вот так вот опозорить семью. А ведь родители предупреждали её о дурных намерениях Графа. Мари опять разрыдалась. Она в ярости сорвала с себя вуаль. Разорвала корсет на спине. Стянула юбку и шёлковую сорочку. Освободилась от чулок и пояса. И нагая закуталась в покрывало с кровати. Прорыдав всю ночь, под утро она заснула. *** Утром в комнату зашла матушка, которая не посмела потревожить дочь ночью, и замерла в дверях. Вещи были разбросаны по полу, а дочь, завёрнутая в верхнее покрывало и с размазанным по лицу макияжем, спала в середине кровати, свернувшись калачиком. Мать мигом подскочила к ней и стала её будить.
– Мари, о боже, что произошло? Тебя кто-то обидел? Граф? Это ведь Граф Лисовский? Отвечай!
– Она трясла её за плечи. Девушка открыла опухшие заплаканные глаза и прижалась к груди матери. Матушка гладила её по спине и приговаривала: - Ничего, ничего. Всё наладится, моя радость! Всё будет хорошо! Но что может наладится, когда её юная хрупкая душа разлетелась в пух и прах?! Когда её наивное доверчивое сердечко в один миг разбилось?! А под этими осколками маленький человечек ждал своего времени для выхода в этот мир... Мари не стала ничего рассказывать родителям, не стала объясняться с Графом, игнорируя его визиты и письма. Она решилась на отчаянный шаг. Она просто была подавлена и растоптана. Девушка не видела будущего с ребёнком на руках. Если она сохранит ему жизнь, от неё откажутся родители. Графу тоже она была не нужна. Так же, как и не нужен этот ребёнок, о существовании которого он даже не догадывался. Она будет опозорена и отвергнута обществом. Что она сможет дать этому малышу? Только боль и ненависть к миру. Кто из него вырастит? Тот, кто никогда не полюбит жизнь... Мари сидела на кушетке в ожидании своей судной минуты. Она мельком рассмотрела помещение: тёмный сырой подвал, весь в плесени и паутине. Его на две части разделяла большая грязная ширма. Из-за ширмы к Мари вышла полная женщина в годах и кивком указала ей пройти за ширму. Девушка положила обе руки на живот, чувствуя, как маленькое существо там дрожит от волнения. Оно ведь чувствовало, что должно было сейчас произойти... Мари на ватных ногах прошла за ширму. Там стояло высокое, такое же грязное, как сама ширма, кресло и стеклянный столик на колёсах. Женщина помогла Мари забраться на кресло и задрала подол её платья.
– Я тебя отговаривать не буду. Но у тебя есть минута, пока я буду готовить приборы, чтобы остаться или уйти, - сказала женщина. По щекам девушки катились тяжёлые слёзы. За сорок восемь часов, за которые она приняла это решение, она ещё не выплакала все слёзы. Мари протянула женщине платок, где были свёрнуты все её сбережения. Женщина молча приняла его, вложив девушке в рот тряпку, чтобы она не кричала во время болезненной процедуры. Больше женщина ничего не говорила, молча выполняя свою работу. Мари закрыла глаза, вцепившись руками в края кресла и сжав в зубах тряпку, отдающую вонючими лекарствами. «Прости... Прости... Прости!» - В голове проносилась лишь одна мысль. Внезапно девушка почувствовала резкую боль во всём теле. Внутри и снаружи. Она широко открыла глаза и прокричала. Крик приглушил кляп во рту. Как будто от неё отрезали какую-то часть тела. Наверное, это человек ощущает, когда лишается руки или ноги. Но ведь так оно и было... Из неё вырезали её часть. Боль была невыносимой. Слёзы струились по щекам. Пальцы сильнее вжались в края кресла. А по ногам струилась кровь. Из неё вытекала жизнь, которую прервали. Дрожь пронзила всё тело. Мари отцепилась от кресла и схватилась обеими руками за живот. Но там уже было пусто... Ничто не дрожало от страха. Ничто не зарождалось под разбитым сердцем. Там осталась только боль. Женщина закончила свою работу. Она опустила подол платья и вытащила кляп изо рта Мари: - Свободна. Мари на дрожащих ногах вышла из-за ширмы, держась за живот. На кушетке сидела молодая девушка, дрожа от страха. Мари посмотрела на неё взглядом, полным боли и предательства. Девушка расплакалась, спрятав лицо в ладонях. Мари побыстрее вышла из этого подвала, чтобы не чувствовать запах лекарств, плесени и сырости. Она остановилась возле своего экипажа и опустилась прямо в грязь под ногами, рыдая навзрыд. «Свободна...» - Пронеслось в голове. Она теперь была свободна. Но связана болью до конца своих дней. Эту боль ей не пережить, не забыть, не смыть. *** Ради приличия, Мари не имела права не показаться на балу в свои именины. Она надела своё самое мрачное платье и скрыла глаза за чёрной вуалью. В этот вечер собрался Весь Высший Свет. У людей был новый повод для сплетен - уже который бал Граф посещал один, никто не видел Мари. Сейчас же она сидела за столом поникшая. Новые слухи с бешеной скоростью разлетались из уст в уста. Граф Михаил и Мари Донская порвали отношения? Кто кого бросил? Юная Мари надоела Графу? Или же расставание было инициативой самой Мари? Мари не думала о том, что говорят о ней люди. Она ещё никак не могла отойти от своей потери. Она убила собственное дитя. Она утопила своё чадо в собственной крови. Слёзы так и скатывались за тёмной вуалью. За весь вечер Мари ни разу не подняла вуаль и ни разу ни с кем не заговорила. Графу всё-таки удалось подойти к Мари.
– Душа моя, почему вы избегаете меня? Мари вздрогнула. Она знала, что ей однажды придётся столкнуться с ним лицом к лицу, но она всё равно не была готова к этой встрече.
– Я... Оставьте меня, прошу вас.
– Мари...
– Граф сжал девушку в своих объятьях.
– Вы не уйдёте отсюда, пока не объясните мне своё поведение!
– Почему вы ещё не уехали? С женой, с детьми. В поместье. Как велел вам ваш отец?
– Мари подняла вуаль и посмотрела на Графа глазами, полными слёз и боли.
– Что вы такое говорите?!
– Граф действительно не понимал, в чём был виноват перед ней.
– Я всё слышала! Я всё знаю.
– Спокойно продолжала Мари, не срываясь на крик и сдерживая слёзы.
– Ну же, признайтесь прямо здесь и сейчас! Вы же умный взрослый мужчина! Вы же не могли позволить себе влюбиться даже хотя бы в одну из двух наивных дур!
– Глупенькая!
– Граф взял её лицо в свои ладони.
– Не говорите мне, что я не так всё поняла!
– Мари всё ещё удавалось держать себя в руках, хоть она и млела от его близости.
– Я люблю вас! Правда, люблю! И никого больше. У меня была связь с Настасьей... Далеко до вас. Но я не любил её. Никогда.
– Замолчите!
– Прошипела Мари, мотая головой, освобождая своё лицо из его рук.
– Я не поверю вам. Никогда!
– Дайте мне шанс доказать вам мою любовь!
– Взмолился Граф.
– Вы уничтожили мою! Вы...
– Мари сглотнула и разрыдалась.
– Я убила плод нашей любви! Вы виноваты в этом, вы! Граф замер, не веря своим ушам: - Повторите...
– Я вас ненавижу!
– Прокричала Мари и, вырвавшись из его объятий, убежала прочь. Она сбежала с вечера, который был посвящён ей. Мари запрыгнула в экипаж и унеслась прочь, подальше от людей, подальше от Графа. Она выскочила из экипажа на ходу и бежала по грязи, срывая на бегу чёрную вуаль. Дул сильный ветер. По её щекам всё ещё катились слёзы. Боль не отпускала. Было больно и душевно и физически. Она опустилась на колени и зарыдала. Казалось, плакать уже было нечем. Но её душа разрывалась на крупицы. Впервые в жизни её внутренний мир потерпел такое значительное крушение. Впервые она самостоятельно приняла решение, ни с кем не посоветовавшись. И сейчас она жалела о своём решении. Она была готова отдать свою жизнь, лишь бы жизнь под её сердцем возобновилась. Лишь бы она вновь почувствовала второе сердцебиение в себе. Она приложила руки к животу, но там была только боль. Там больше не было жизни... «Зачем такое сильное разочарование... Зачем так любить, если тебя не любят? Что же я наделала... Я убила человека. Я... Чудовище! Нет мне прощения! Я сама себя никогда не прощу... Моя кровинушка, моё родное, моё дитя... Я ненавижу эту жизнь! Я ненавижу эту Вселенную, которая не подсказала мне правильное решение! Я ненавижу Графа! Я не верю в любовь! Её не существует! Я не хочу больше здесь находится. Лучше смерть!» Это была её последняя мысль. Она ни на минуту не задумалась, что всё можно изменить. Что можно исправить ошибки. Найти выход. Её родители всегда все проблемы решали за неё. Они не научили её бороться. Не научили её принимать вызов. Не научили её жить. Поэтому она так просто приняла второе решение... *** Боли больше нет. Теперь я сгусток энергии. Моя жизнь прокручивается перед моими глазами, как фильм, записанный на плёнку. По кадрам. Я вижу все свои ошибки. И нет того, кто меня накажет за них. Я сама себе судья. Жизнь - это дар. Его надо принять. И ценить. И не отказываться от него... Но ошибка уже допущена. Я пересматриваю свой суицид снова и снова. Все эмоции и чувства обострены. Сгусток моей энергии сверхчувствительный. Мой Ангел-Хранитель находится рядом и тихо-тихо шепчет: «Прости, я не успел тебя поймать. Я не успел переменить твои мысли. Твоя Душа была так изранена. Я пытаюсь её склеить. Но...» - Он вздыхает. Я слышу, как он плачет. Ему больно. Он тоже страдает. Мой Ангел-Хранитель продолжает: «Я не осуждаю тебя. Ты всё сделала правильно. Вы не один раз живёте. У вас много жизней. Единственное, что у вас вечно и неизменно - это Душа. Остальное всё не имеет значения. Всё меркнет в сравнении со Светом Вашего Духа. И Любви, исходящего от него. Она никогда не умирает. Она всё терпит. Она всем жертвует. Потому что она знает, что ничто не важно. Пронести эту Любовь из Бездны в Жизнь, из Жизни в Жизнь - вот главная задача вашего Духа. Вашей Души. Любить всегда. Любить всё. Любить всех. Ни страдания, ни боль, ни потери - ничто не способно её повредить. Она переживёт всё. А переживёте ли вы? Вы можете в неё не верить. Вы можете её отвергать. Вы можете её топтать. Что, в принципе, вы и делаете. А она всё равно есть. И всегда будет. Она целая Вселенная. И она есть в каждом. Каждый из вас способен любить. Отчего вы выбираете страдания? Любовь всегда взаимна...» Я не смею ничего говорить. Я слушаю. Я слышу. Но только не вижу. Я знаю, он рядом. Я чувствую его дыхание. Мы вместе смотрим глухонемой фильм моей жизни. «Видишь? Ты любила. И сейчас любишь. И будешь любить потом. И всё одного и того же. Ты всё сама поймёшь. А я...» Я выдыхаю: «Знаю. Ты всегда рядом...» Его энергия сильнее моей. Она окутывает мою своим теплом. «Всегда!» - Повторяет мой Ангел. «Сколько у меня шансов всё исправить?» - Осмеливаюсь на вопрос я. «Ты ещё не готова. Черновиков не предусмотрено. Жить не спеши. Не меняйся. Оставайся собой. И помни!» - Тихо-тихо шепчет он. «Ты всегда рядом...» - Заканчиваю за него я. Он всегда рядом. Он не осуждает. Он только любит и учит любить. Любовь есть ответ на все вопросы. Ключ от всех запертых дверей. Лекарство от всех болезней. Нет никаких антиподов. Есть только Любовь. Ей нет противоположности. Жизнь и смерть - это продолжение друг друга. Небо и земля - это одна Вселенная. Ад и рай здесь и сейчас. Ангел за твоей спиной, а твои Демоны в тебе. Твои проблемы ничто, по сравнению с той, которая ждёт тебя, если ты не откроешь в себе Любовь. И опять о любви. О той настоящей любви. Единственной. И опять о родственности душ. Так важно найти эту родную частичку себя в другом человеке. Всё так просто, когда любишь и любим.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

2015. Наши дни. Россия. Питер.

*** Кейт ответила мне взаимностью, позволила себе довериться мне, рассказать о своих странностях, поведать свои тайны. Я терпеливо молча слушала её или её мысли, когда ей было сложно говорить.
– Мне девятнадцать. Да, не смотри так на меня! Мне нет и двадцати, но я уже столько пережила, что не каждый переживает такое количество боли и страха и к сорока. Мои глаза действительно округляются, когда она называет свой возраст.
– Я росла в детдоме.
– Без эмоций на лице и интонации в голосе, продолжает Кейт: - В шестнадцать я сбежала из приюта и занялась проституцией, чтобы хоть как-то зарабатывать себе на жизнь и подняться на ноги. Знаешь, отношение людей ко мне, как к проститутке, порой было лучше, чем отношение в приюте, как к ребёнку из неблагополучной семьи. Она тяжело вздыхает и закуривает. Продолжать дальше ей сложнее. На её лице появляются эмоции, а голос дрожит: - Во время работы я познакомилась с богатым клиентом. Сначала я видела в нём лишь способ заработать большую сумму за меньшие усилия. Он не требовал от меня секса. Он просил моего присутствия рядом. Он хотел, чтобы я его слушала. Чтобы рассказывала о себе... Кейт сглатывает комок, подступивший к горлу.
– Наэль...
– На этом имени её глаза заблестели.
– ...цыганский барон, сорокалетний мужчина с огромным состоянием. Сама понимаешь, какие правила и законы у цыган. Вопреки всем запретам и вопреки даже своей семье, он сделал мне предложение, как только мне исполнилось восемнадцать. Я даже не думала. Я сразу сказала «да». И первый секс у нас было только после свадьбы... По её щекам уже катятся слёзы. Я приобнимаю её, дрожащую и всхлипывающую, за плечи, прижимая к себе.
– За время нашего знакомства он стал мне и отцом, и матерью, и наставником, и любовником. Поэтому я с удовольствием позволила стать ему ещё и мужем. Конечно же, злые языки не оставляли наш союз без внимания и замечаний. Все как один твердили, что я с ним была лишь из-за денег. Так же считали, что я не чиста. Все знали, что я занималась проституцией. Такое не скрыть. Сам Наэль никогда не упрекал меня за это. Кейт освобождается из моих объятий и вытирает щёки и глаза.
– А ведь я действительно полюбила этого прекрасного мужчину. Наэль научил меня не обращать внимания на то, что говорят о нас люди. «Люди всё равно что-нибудь подумают, всё равно что-нибудь скажут. Так должно ли быть важно, что это будет? Перестань переживать на этот счёт!» - Постоянно повторял он. И только после...
– Голос её дрогнул.
– ...после его смерти я смогла с безразличием относиться к мнению людей.
– Она опять закуривает и продолжает: - Наэля убили. Но он успел переписать всё своё состояние на меня. Точнее, до его смерти я была Катерина Белинская, молодая, первая и единственная жена цыганского барона Наэля Белинского. После его трагической смерти я сменила имя на «Кейт». Кейт со злостью тушит сигарету и почти кричит, срывая до того охрипший голос: - Я не успела подарить любимому мужу первенца. От Наэля мне осталось только огромное состояние и лучшие воспоминания. И боль. Невыносимая боль потери! Дальше она продолжает тише. Но её тело по-прежнему дрожит.
– Я уехала из Москвы, я скрывалась по всей России от семьи Наэля. Мне пришлось изменить имя, фамилию и даже внешность. Некоторые друзья Наэля уважали его брак со мной и после смерти Наэля помогли мне скрыться. Теперь я стала приведением. У меня никогда не было семьи. До встречи с Наэлем я была одинока и никому не нужна. И после смерти мужа меня опять с головой накрыло уже знакомое одиночество. Моё желание жить умерло вместе с любимым. Я научилась забываться в сигарете и дорожке кокаина. ***– Только ты возвращаешь мне желание жить, - за очередными нашими откровениями признаётся мне Кейт.
– Хотя бы на мгновение. Я нежно глажу её по щеке. Я так привязалась к ней. Нет, я не чувствую к ней то же, что переполняет меня к Рае. Но Кейт очень много для меня значит. Сейчас - она моё настоящее. С ней я не думаю о прошлом.
– После знакомства с Наэлем у меня не было других мужчин. Я полностью отдала себя ему. Я любила его. Ты же понимаешь, какого это - любить по-настоящему, всей душой?
– Кейт улыбается, потягивая сигарету.
– Знаю, понимаешь. Я ложусь, устроив голову у неё на коленях. Её большая кровать стала нашим маленьким раем. Я уже сбилась со счёта, сколько вечеров и ночей мы провели на ней - то в слезах, то в истериках, то давясь смехом. Кейт запускает ладонь в мои волосы, продолжая рассуждать вслух: - Я так хочу к нему... Я так хочу завершить эту жизнь и начать новую. Только с ним. Он единственный, кто любил меня такой, какой я была. Ведь я не подарок... Я та ещё заноза в заднице, - смеётся Кейт. А по её щекам уже катятся слёзы. Последнее время её редко удаётся сдерживать боль в себе, вся её боль вытекает через слёзы. Она так скучает по нему. В принципе, как и я по мужу и сыну. И по Рае. Моя Рая... Как она там?! Я оставила её одну. Или же она вернулась к мужу и счастлива с ним. Ждёт ребёнка...
– Нет, ты не слышишь меня, - Кейт целует меня в щёку.
– Прости, - я забираю у неё сигарету и докуриваю её сама.
– Что ты говорила?
– Что обожаю тебя, - улыбается она, растрепав мои волосы рукой.
– А ты думала о Рае...
– Ревнуешь?
– я подмигиваю ей, поднимая голову с её колен. Волосы беспорядочно спадают на плечи.
– Как я могу ревновать тебя. Нас связывают только понимание и плотские отношения, - как всегда прямо отвечает Кейт.
– Тебе стоило бы вернуться к Рае.
– Я причинила ей такую боль... Думаю, теперь я ей не нужна.
– Ты меня поражаешь!
– Кейт поднимается с кровати и садится в своё любимое кресло, закинув ноги на подоконник.
– Да, конечно, секс, наркотики, рок-н-ролл - это всё круто, но пора вылазить из нашего выдуманного мирка. Она ждёт тебя. Я знаю. Иди к ней.
– Я не оставлю тебя!
– И это правда. Я не знаю уже, как жить без неё. Без нашего секса по раз пять на дне, без наших откровенных разговоров, без сигарет из её рук, без дорожки кокаина на её пластиковой карточке. Без неё - такой мрачной и холодной, но такой родной...
– Это не ты меня, это я тебя оставлю. Ты это знаешь. Как бы я ни любила тебя... Я же могу любить тебя? Могу. Но не такой любовью, как Наэля... Я задыхаюсь без него...
– Она опять растирает слёзы и тушь по щекам, но улыбается. Я знаю, что она если и думает о чём-то, то о муже и о суициде. Поначалу меня пугали эти её мысли. Потом я привыкла читать в её мыслях либо это, либо пустоту. Она приняла мои странности, я не меняла ничего в ней. Мы просто жили, хоть обе и потеряли давно интерес к жизни.
– Что ты думаешь о суициде?
– Откровенно спрашивает Кейт.
– Ты не можешь сама убить себя. Жизнь - это дар. Его надо принять. И ценить. И не отказываться от него...
– Это не так!
– Фыркает она, вновь закуривая сигарету.
– Какой-то фиговый дар достался мне. Сначала мой отец убил мою мать на моих глазах. Потом он застрелился сам. Таким образом у меня отняли и родителей, и их любовь. Потом меня засадили в приют, как в тюрьму. Потом я встретила любовь, это действительно дар! Но не долго же мне пришлось наслаждаться им. И любимого у меня отняли. Как, чёрт возьми, можно ценить этот грёбаный дар?! Пожалуй, я лучше откажусь от него.
– Кейт...
– Ты понимаешь меня! Ты не можешь не понимать меня...
– Она всхлипывает. Я медленно подхожу к ней и прижимаю её к себе: - Я понимаю тебя, понимаю. Она не плачет. Её просто трясёт и по её щекам просто катятся слёзы.
– Что же ты не принимаешь свой дар...
– Усмехается она.
– Когда-нибудь я наберусь смелости и приду к ней...
– А я уже никогда не полюблю эту жизнь. «Без него мне противен этот мир. Мне противно это тело. Мне противны его деньги, которые не смогли спасти его...» - Думает Кейт.
– Хочешь знать, как он умер?
– Внезапно спрашивает она. Я настороженно выпускаю её из своих объятий. Она никогда не заговаривала на эту тему.
– Я не хочу, чтобы ты вновь вспоминала ту боль...
– Милая моя, та боль всегда со мной. Я просто-напросто никогда не забываю о ней, - вздыхает она, достав свою пластиковую карточку и пакетик с кокаином. Пока она не втянула в себя этот белый порошок, она не начала свой рассказ. Я покорно и молча сидела рядом. Она посмотрела на меня. Я забрала у неё карточку с растёртым порошком и тоже втянула его в себя. И вот она - эйфория. Чувство окрылённости, расслабленности и одновременно невероятного прилива сил. Мне кажется, я могу сделать всё, что только придёт мне в голову. Лишь бы ничего не приходило такого, о чём я пожалею после действия кокаина. Я смотрю на свои руки. Они кажутся мне такими тонкими и прозрачными. И тяжёлыми. Я медленно, как крылья, опускаю их на колени. Я поднимаю глаза на Кейт. Она улыбается. В её голове абсолютная пустота. По её щекам скатывается её боль. Мне кажется, её слёзы не прозрачные, а имеют такой же цвет, как её изумрудные глаза. Я медленно вытираю эти слезинки своими ладонями. А они всё стекают... «Наэля... моего Наэля убили из-за меня. И он знал, что его убьют.
– Думает Кейт. А я читаю её мысли. Говорить она не может, потому что её душат слёзы, хоть и плакать ей уже нечем.
– Сначала его похитили. В течении суток я ничего не знала о нём: ни где он, ни что с ним. Похитители не связывались со мной. Я просто погибала в страхе и истерике. Спустя тридцать шесть часов мне прислали его отрезанный безымянный палец с обручальным кольцом. Ещё два часа спустя мне прислали часть кожи с его груди, на которой было вытатуировано моё имя. Я дрожала, как осиновый лист...
– В её мыслях на мгновение образуется бездна. И сейчас она дрожит, как будто вновь перед её глазами часть татуированной кожи с её именем с груди мужа. Я обнимаю её. А она мысленно продолжает свой рассказ: - Ещё спустя три часа...
– Кейт зажмуривает глаза, отгоняя следующие мысли. Я чувствую, как она задыхается. Я ещё сильнее прижимаю её к себе. Она вся трясётся.
– Мне... мне прислали его половой орган. И записку. В ней было сказано, что я больше Наэля никогда не увижу. Ни его, ни остальные части его тела. И что всему виной наш брак. Цыгане... они не терпят осквернённых женщин. А я была осквернена. До встречи с Наэлем у меня было много мужчин. Но после начала наших отношений у меня был только он. Я прошла курс лечения. Я была чиста... Я хотела подарить ему ребёнка...» Кейт рыдает в голос, содрогаясь в моих объятьях. Я молча ласкаю её, не в силах унять её боль.
– Девочка моя...
– Я и не заметила, как и по моим щекам тоже катятся слёзы. Я плачу в унисон с ней.
– Они забрали его у меня! Они растоптали наше счастье! Его семья хоронила его в закрытом гробу. Они все знали, что по их правилам он получил по заслугам. На меня началась охота. Точнее, не на меня, а на деньги Наэля, которые были переписаны на меня. Все. Из Катерины Белинской я превратилась в просто Кейт. Я как приведение... Меня уже давно не должно быть!
– Фыркнула она и, освободившись из моих объятий, закуривает, жадно глотая дым сигареты.
– Я...
– Ничего не говори. Ты не можешь мне посочувствовать. Я просто хочу, чтоб ты знала, почему я так мечтаю о смерти. Я её заслуживаю, правда. Я вздыхаю, ничего не ответив ей. Она тушит сигарету и присаживается ко мне на колени.
– Кейт...
– Мари, я хочу тебя. Прямо здесь. Прямо сейчас. Кокаин ещё не перестал действовать. Меня возбуждают её ягодицы, двигающиеся на моих коленях. Её руки, блуждающие по моей груди. Её губы, находящиеся в миллиметре от моих. Она резко толкает меня. Я падаю на спину на нашу кровать. Кейт залезает на меня сверху, разрывая мою рубашку. Моя маленькая девочка любит руководить процессом. Она стягивает с меня верх одним резким движением. Свою рубашку она снимает театрально медленно, облизывая свои губы. Я хватаю её за ягодицы и подвигаю к себе ближе. Она опускается к моему лицу и целует меня. Страстная и строптивая, нежная и мягкая, одинокая и моя. Она возбуждает меня каждым своим прикосновением. Каждым поцелуем. Действие кокаина улетучивалось, но я продолжаю получать удовольствие от близости с ней. Она кусает мои соски, а мне не больно - я срываю голос, крича от наслаждения. Желание разрастается внизу живота. Мне хочется уложить её на лопатки и самой оказаться сверху. Но моя Кейт так сильно прижимает меня к кровати своим телом, что, боюсь, оказаться сверху - невыполнимая задача. Но и снизу мне тоже не плохо. Кейт стягивает с меня низ медленно, целуя мои ноги. Её мягкие влажные губы скользят по моему телу. Она вцепилась ногтями в мои ягодицы и ведёт вниз, надавливая. Я чувствую, как кровь от царапин остаётся на её пальцах. И это непередаваемое ощущение! За все наши эксперименты в постели мы убедились, что нежность не доводит нас до оргазма. Кейт связывала меня, шлёпала плёткой, царапала спину и ноги, кусала губы и шею, оставляла синяки на моих сосках - и всё это я не променяю на нежные трепетные прикосновения и лёгкие поцелуи. И она была совместима со мной в этом плане. Мы обе наслаждаемся грубым сексом и вместе дрожим в объятьях друг друга после оргазма. Но девушки не мужчины, им после эйфорического оргазма спать не хочется... Им хочется продолжать! Ведь куда ещё девать новый прилив энергии? И мы продолжаем. Раз по пять подряд. А когда уже наши тела изнемогают от усталости, синяков и царапин, мы засыпаем в обнимку. И это райское наслаждение.
– Знаешь, - тяжело дышит Кейт, лёжа на мне, - тебе стоит развить свои способности ещё больше. И вернуться к Рае.
– Вот умеешь ты разрушать прекрасные минуты.
– Да это мой особый дар, - смеётся Кейт, откашлявшись. Она целует меня в губы, прикусив нижнюю. Я не сдерживаю стон ей в ответ. Кейт освобождается из моих объятий и садится в своё любимое кресло, закуривая сигарету. Я отворачиваюсь на бок и погружаюсь в сон. *** Я проснулась, ощущая рядом с собой чьё-то присутствие. Нет, не присутствие Кейт... Тем более, её рядом не было. Я оглянулась по сторонам и замерла. Передо мной стоял мой сын. У меня перехватило дыхание.
– Мы скучаем, мамочка. По моим щекам катились крупные слезинки, которые я была не в состоянии остановить.
– Почему ты не приходишь к нам? Я окаменела. Неужели мой сын просит, чтобы я умерла и воссоединилась с семьёй?..
– Мама Рая плачет по ночам... А я хочу родиться в полноценной семье... Я просто не верила своим ушам. Холодный пот струился по спине. Я вздохнула и закрыла глаза. Когда открыла их, его уже не было рядом. Мне приснилось? Или он на самом деле приходил ко мне... Я оглядываюсь по сторонам. Кейт нет рядом. Где она? Я резко поднимаюсь. На её подушке лежит записка «Вернись к Рае. Я хочу, чтобы ты была счастлива. С ней!» Мне ничего не оставалось, кроме как выполнить то, что было сказано в записке. Ещё на этот шаг меня подтолкнуло явление сына. До сих пор не знаю, был то сон или явь. Мне и вещи то не пришлось собирать. Всё, что я имела, было Кейт. Я просто ушла. А она так и не появилась. Мне было больно её оставлять... Я чувствовала, что вряд ли ещё увижу её, но всё же не переставала надеяться на ещё одну встречу. Я впервые за четыре месяца иду по тому мосту. С Кейт мы редко покидали наш мирок. Всё, что нам было нужно, находилось в пределах её квартиры. Сейчас, когда я ощущаю под ногами почву, мне становится как-то одиноко. А вдруг, Рая на самом деле уже забыла меня? Я больше не стала гадать, словила такси и поехала прямиком к ней. Пусть она либо примет меня, либо прогонит. *** Я стою перед её дверью, не осмеливаясь нажать на звонок. Мне явно не хватает смелости Кейт. Я либо буду счастлива, либо погибну в рыданиях. Одно из двух, третьего не дано. Я решаюсь нажать на звонок. Рая не заставляет долго ждать. Она открывает дверь и замирает, уставившись на меня, как на приведение.
– О, Боже, ты жива!
– Она бросается мне на шею, сдавливая в своих объятьях. Я прижимаю её к себе нежно, чувствуя, как её округлившийся животик упирается мне в живот.
– С тобой всё хорошо... Боже мой, как я переживала за тебя! Я места себе не находила! Прости меня...
– Тараторит Рая, не отпуская мои руки из своих.
– Это ты меня прости. Надеюсь, ты счастлива. С тобой всё хорошо? А с ребёнком? Рая улыбается.
– Я ушла от Антона. С ребёнком всё хорошо... Он...
– Она меняется в лице и бледнеет.
– Рая?
– Я испуганно подхватываю её, чтобы она не упала.
– Всё хорошо, - успокаивает меня она.
– Он просто... первый раз пошевелился! На мои глаза наворачиваются слёзы. Мы прошли в квартиру. И она рассказала мне всё, что с ней произошло за четыре месяца нашей разлуки. Мне выпало счастье, никакой гибели в рыданиях. Я не стала рассказывать Рае о четырёх месяцах без неё. А она и не спрашивала, за что я ей была очень признательна. Я была ещё не готова поделиться с ней своей распутной стороной. Теперь я погружаюсь в чистый мир рядом с ней. Но перед этим я должна попрощаться с Кейт... Я, запыхавшись, поднимаюсь на тринадцатый этаж, зажимаю звонок. Но дверь мне открывает не Кейт... Я замираю, не в силах выдавить и слова.
– Вам кого?
– Удивлённо спрашивает молодой человек.
– Кейт, позовите Кейт...
– Выдыхаю я.
– Здесь такая не живёт.
– Как?! Как давно?
– Я купил эту квартиру неделю назад, - отвечает мне парень. Я в растерянности ухожу. Её больше нет? Я не хочу это принимать. Растирая слёзы по лицу, я в третий раз иду по мосту. Всё-таки, я умею плакать. И, чёрт возьми, сейчас я захлебнусь этими слезами. Она сдалась. Она ушла. Я не могу это принять. Я взбираюсь за перила моста и смотрю вниз. Холодные капли стекают по моим щекам, руки дрожат. Нет, я не собираюсь прыгать. Я надеюсь, что она в очередной раз меня остановит...
– Мне опять выпал шанс спасти твою жизнь, - я слышу знакомый хриплый голос за спиной. Кейт перебрасывает ноги и принимает такое же положение, как и я, за перилами.
– Как я рада тебя видеть!
– Выдыхаю я. Кейт закуривает и протягивает мне сигарету. Я беру её и вдыхаю дым. Наслаждение. Как я хочу её обнять.
– Я надеюсь, ты передумала. «Нет, я всё ещё хочу умереть».
– Читаю в её мыслях я.
– Ты счастлива?
– Спрашивает она.
– Да, - признаюсь я, касаясь её руки.
– Это для меня очень важно.
– Кейт, у меня есть шанс отговорить тебя?
– Это ты первая запрыгнула за перила, - смеётся она. Я перекидываю ноги обратно и протягиваю ей руку. Она делает то же самое. Я сжимаю её в объятьях. Она пахнет сигаретами. Этот запах всегда будет ассоциироваться у меня с ней.
– Ты пришла не отговорить меня, а попрощаться. И на самом деле, она была права. В моей спокойной мирной жизни ей, такой холодной и не любящей жить, места нет. Я всё ещё сжимаю её в объятьях. Она слегка отстраняется от меня и целует. Её губы холодные. Она слегка кусает мою нижнюю губу и шепчет: - Я излучаю холод. Как будто я мертва... Как будто я не существую... Я смотрю в её изумрудные глаза. В них застыли изумрудные слёзы.
– Милая моя, развивай свои способности. Не оставляй Раю. Ведь она - спасение, она поможет тебе исправить твою страшную ошибку. Ты же поняла это, Мари? Я киваю. Я, действительно, всё поняла.
– Я могу тебя любить. И я люблю тебя, но не так, как Наэля...
– Кейт целует меня в лоб.
– Мы обязательно встретимся.
– Я знаю... Она отпускает мои руки и резко перепрыгивает через перила. Со словами «Прощай!», Кейт бросается в воду. Я подлетаю к перилам, перегибаясь через них: - Кеееееейт!
– Во всё горло кричу я. Но я вижу только брызги внизу. Меня всю трясёт. Из-за слёз я ничего не вижу перед собой. Было мгновение, когда я хотела броситься вслед за ней. Но что бы это изменило? Её спасение - смерть в этой жизни. Моё спасение - Рая. Я вызываю спасателей, скорую, милицию и становлюсь свидетелем самоубийства. В слезах и на ватных ногах я возвращаюсь домой. Рая прижимает меня к себе. Она отпаивает меня успокоительным, укутывает меня в плед и только потом говорит: - Пришла пора поведать о твоих четырёхмесячных приключениях. И я не отпираюсь. Я рассказываю ей о Кейт. Обо всём, что произошло со мной за время нашей разлуки. И о том, что Кейт меньше часа назад покончила с жизнью на моих глазах. Рая не ревнует, не устраивает истерик, ни в чём не обвиняет меня. Она обнимает меня, целует и тихо говорит: - Я люблю тебя, мой Ангел! И я никогда не оставлю тебя. Пообещай, что наркотики и сигареты остались в том прошлом. Я осмелюсь предположить, что тебе было плохо вдали от меня и ты нашла утешение в распутном сексе, кокаине и никотине, но всему этому нет места в нашей новой жизни... Я киваю. Я соглашаюсь с каждым её словом. Я так люблю её! Я умру за неё. За неё и нашего малыша. Он наш. Он наше общее будущее. *** Я, как и говорила мне Кейт, развивала свои способности. Теперь я не только читала мысли, я могла выходить на связь с теми, кто находился за пределами нашего мира - с умершими. Но только с теми, кто ещё не перешёл в новую жизнь, кто ещё находился в бездне, на этапе переосмысливания прежней жизни. Тогда, в квартире Кейт, я видела сына, это был не сон. Больше он не выходил ко мне на связь с того мира, потому что у нас с Раей родился мальчик, душа моего сына переродилась в телесной оболочке нашего малыша. Я не могла поверить. Ведь слишком мало времени прошло после его смерти, он ещё не успел осмыслить жизнь... Но жизнь должна была осмыслить я, а не он. Я поняла свою ошибку. Я осознала, как её исправить. ...Люди, которых у нас забрали Небеса, находятся рядом с нами, когда мы о них вспоминаем, но только в том случае, если они ещё не перешли в следующую Жизнь. Каждому из них дан шанс на осмысливание прошлой Жизни - в Бездне. Они видят свою прожитую Жизнь в моментах, как будто снятую на киноплёнку, которую кто-то перед ними прокручивает. Их никто не осуждает. Им дано право осудить себя самостоятельно. Они видят свои поступки. Некоторые кажутся их хорошими, некоторые плохими. Но никто не наказывает их. Они наказывают себя сами. А потом отправляются в следующую Жизнь, чтобы всё исправить. Откуда я это знаю? Я вспомнила все свои три раза пребывания в Бездне. А ещё... об этом мне рассказал Кирилл.
– И зачем ты думаешь обо мне, когда рядом с тобой живая часть меня... Я оборачиваюсь на слова и вижу в дверях Кирилла. От неожиданности я замираю и теряю дар речи. Он замечает, что я смотрю на него.
– Что-то пошло не так...
– Удивлённо произносит он.
– Ангелина, ты научилась слышать меня?
– И видеть...
– Всё ещё прибывая в шоке, отвечаю я.
– Невероятно!
– Улыбается он.
– Ты под кайфом? Или пьяна? Я смеюсь. Узнаю своего мужа. Я подхожу к нему и пытаюсь его коснуться. Но рука проходит сквозь него.
– Ишь ты! Слышать можешь, видеть можешь, но потрогать никак, - усмехается Кирилл.
– Я так скучаю...
– Вздыхаю я от безысходности.
– Я всегда был рядом, когда ты хотела этого... Я улыбаюсь.
– И даже, когда не хотела... Я молчу, думая о моментах, когда я была в интимной близости с Раей. Или с Кейт.
– Хочу заметить, что вкус у тебя отменный, - улыбается Кирилл. Я пристыжено опускаю взгляд в пол: - Ты ревновал?
– Здесь я имею право осуждать только себя.
– Тебе хорошо там? Кирилл пожимает плечами.
– Мы ещё обязательно встретимся...
– Шепчу я.
– Это должен был сказать я, - подмигивает мне Кирилл.
– Мне пора, любимая. Береги себя. Он исчез внезапно, я не успела ничего ответить ему... С одной стороны, это действительно дар - читать мысли людей, помнить прошлые жизни, видеть и слышать умерших. С другой стороны, я бы хотела жить обычной жизнью, чтобы события для меня были неожиданными. Ведь моя жизнь для меня как на ладони. Я уже даже знаю дату своей смерти. Для меня сложно постоянно слышать, о чём думают окружающие. Однако я научилась периодически отключать поток людских мыслей, но иногда их моральная боль настолько сильна, что я слышу её отчётливо и громко, как свою. Это дар столько же, сколько и проклятие. И его можно только принять и жить с ним. Избавиться от него возможно, но это грех - это плевок в лицо Вселенной. А Вселенная - это Бог. Да, он существует. Он в каждом из нас. Единственный способ сказать ему «спасибо» за свою жизнь - это полюбить себя. Любить себя - это один из величайших даров. Он дан каждому. Но его так просто потерять. ...Я часто приходила на мост. Я знала, что там я увижу её. И она приходила ко мне. Кейт сидит на перилах, свесив ноги вниз. Я стою около неё. Я чувствую запах сигарет от неё и машинально закуриваю.
– Ты счастливее там, чем была здесь?
– Ты обещала Рае не курить больше...
– Кейт...
– Выдыхаю дым я.
– Я знаю, ты не хочешь отвечать. Но мне важно знать именно это.
– Я вижу прожитую жизнь, как кинофильм. Кадры разбросаны, я просматриваю их не в хронологическом порядке. Я осознаю каждую свою ошибку. Я переживаю всё повторно. И самые счастливые моменты, и самые страшные. Я проживаю своё падение с моста...
– Кейт смотрит вниз. Я тоже нагибаюсь через перила и смотрю в воду. Она продолжает: - ...уже в сотый раз. А может и в тысячный. Я сбилась со счёта. И, знаешь, ты была права - это моя самая ужасная ошибка. Я не имела никакого права отказываться от жизни. Но меня никто не осуждает здесь за это. Я понимаю всё сама. И я очень надеюсь, что в следующей жизни мне выпадет шанс всё исправить. Я...
– Кейт втягивает воздух, будто борется со слезами, и тихо продолжает: - ...я любила жизнь. Жаль, что я поняла это только после смерти. Я...
– Она опять замолкает, а следующие слова произносит на одном выдохе: - ...я могла ещё встретиться в той жизни с Наэлем, с его частью. Пока она говорит, я молчу, не смею её перебивать.
– Мой Ангел-Хранитель плакал. Из-за того, что не смог спасти меня. Я подвела его. Вообще, Ангел-Хранитель всегда с Душой, во всех её воплощениях он постоянный. Мой Ангел-Хранитель ушёл от меня, в этой бездне я одна. Мне предстоит заслужить его прощение и доказать ему, что я люблю жизнь. Прости, что не послушала тогда тебя. Ты права, жизнь это дар. Его нужно ценить... Я уже скурила две сигареты.
– Ты обещала Рае не курить больше...
– Повторяет Кейт.
– Да...
– Выдыхаю я и тушу сигарету, выбросив её за мост.
– Всегда выполняй свои обещания.
– Кейт...
– Катерина. Я - Катерина, - она поворачивается в мою сторону и опускает свой взгляд.
– Мы ещё обязательно встретимся, Мари. И она тоже исчезает внезапно. Я остаюсь на мосту одна... Жизнь - причудливая и спонтанная. Вот ты идёшь прямо, а потом сворачиваешь. А потом раз - и обрыв. Ты летишь. Потом опять приземляешься на землю и продолжаешь идти. Проходишь одну дорогу, потом следующую, кажется, что вот она, полоса перед финишем. Но опять падение. Бывают моменты, когда кажется, что подняться и оклематься после очередного падения просто нет сил. И кости переломаны, и желания жить и продолжать путь уже нет. Но какая-то невидимая сила толкает тебя вперёд, к очередному падению... Ведь падения бывают не только вниз. Вот опять ты в полёте. Но летишь ты уже не вниз, а вверх. К своим звёздам. Бывает, что падение твоё намеренное, что тебя кто-то толкает вниз, или подталкивает вверх. Мы не застрахованы ни от предательства, ни от помощи. Неизвестно наперёд, что ждёт тебя за поворотом. Возможно, это очередное падение к звёздам.