За ним важно выступал Зола. Одетый в белый шелковый балахон, скрывающий тело от шеи до пят, с деревянной котомкой через плечо, маг опирался на неизменный посох с тускло мерцающим зеленоватым камнем в навершии.

Следом, напоминая огромный валун, тяжело ступал Дерн. Свисающая ниже колен кольчуга вяло колыхалась в такт шагам. За спиной болотник нес деревянный ларь, откуда при каждом шаге раздавался мелодичное звяканье. Из-за широкого пояса выглядывал кистень, с парой шипастых шаров свисающих на длинных, тронутых ржавчиной цепях.

Шествие замыкал Шестерня. С головы до ног закованный в броню, как и положено любому пещернику, из всей компании он выглядел наиболее воинственно. Голову украшал круглый металлический шлем. Доспех из грубой кожи с многочисленными блестящими бляхами плотно прилегал к телу, закрывая предплечья и ноги чуть выше колен кольчужными отворотами, крепкие ботинки из медвежьей шкуры угрожающе топорщились металлическими набойками, продолговатый щит прикрывал спину, переброшенный за ненадобностью назад вместе с походным мешком, а в руке, внушая уважение размерами, покоилась тяжелая секира.

Окинув взглядом посетителей, наемники расположились у стойки, лишь вершинник встал возле окна, время от времени бросая короткие взоры на улицу. Распахнулась ведущая в кухню дверь, окутанная облаком ароматных запахов, из проема выдвинулась Шейла с увесистой тушкой закопченного поросенка в руках. Поросенок опустился на стойку, за ним последовала краюха грубого хлеба и блюдо с фиолетовыми клубнями, последним, на почерневшую от времени поверхность столешницы, приятно булькнув, лег кожаный бурдюк.

Шейла вытерла руки о передник, кротко произнесла:

– Полагаю, долго не задержитесь, так что много не кладу.

Шестерня деловито сложил в мешок съестное, с особым тщанием перенес бурдюк, но замешкался с клубнями, подозрительно принюхиваясь, и недовольно ковыряя пальцем, однако, заметив тяжелый взгляд хозяйки, быстро сгреб остатки, и с независимым видом отошел от стойки.

Зола вопросительно взглянул на Шейлу, ожидая дополнительных указаний, но так и не дождавшись, повернулся к Мычке. Тот обернулся, едва заметно кивнул и скрылся за дверью. За ним, через равные промежутки времени, вышли остальные.

После прохладной полутьмы таверны солнце ослепило, а жаркий ветер забросил в лицо горсть пыли, оставив во рту неприятный привкус черного песчаника. Досадливо сплюнув, Шестерня огляделся. В отдалении пронзительную синеву небес пронзали острые зубцы белоснежных башенок дворцов квартала знати. Отделенный от бедных частей города высокой стеной, квартал привлекал множество алчных взоров, но вооруженная охрана бдительно несла стражу, пресекая попытки разделить бремя обладания сокровищами томимых вожделением бедняков.

Шестерня обернулся. Огромная, занявшая треть небосвода серая скала нависла над городом. Чудовищный каменный нарыв, словно разрубленный клинком великана, обнажил гнилую, изъеденную ходами-норами сердцевину, где в вечном грязном сумраке теряется дальний край бедняцких кварталов. Те места обходят стороной патрули, а с наступлением ночи даже отчаянные смельчаки предпочитают без нужды не покидать домов. Мало кто отваживается спускаться в тесное переплетение пещер, уходящих в неизведанные черные глубины, и лишь единицы возвращаются, рассказывая в полубезумном бреду о чудовищных видениях.

За спиной кашлянул Зола, Шестерня посторонился, тряхнув головой, отогнал неуместные воспоминания, навеянные рассказами завсегдатаев таверны, любителей попугать друг друга жуткими историями, пропустив на досуге чарку-другую вина.

Поплутав по лабиринту прилегающих улочек вышли к границе бедняцкого квартала, откуда и двинулись в нужном направлении. Первым двигался Мычка, следом, поглядывая по сторонам, шагали спутники, рассредоточившись, насколько позволяло загроможденное торговыми лотками тесное пространство.

Улица становилась все уже, а дома беднее. Исчезли прохожие, лишь время от времени на глаза попадались увечные калеки, да изредка мелькали подозрительные фигуры, стремительно скрываясь от внимательного взгляда в лабиринте примыкающих переулков.

Не останавливаясь прошли предел тьмы, как в обиходе называли границу, где черным покрывалом на землю пала тень от скалы. Похолодало. От земли потянуло сыростью, а в воздухе возникли и закрепились терпкие нотки плесени и гнили. Дорога потеряла очертания, размокла, и приходилось идти, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на отвратительном месиве из гниющих отбросов. Мычка, по- прежнему идущий первым, все чаще останавливался, пригибаясь, всматривался в раскисшую почву, качал головой, но молча продолжал путь.