– Пихты ей, понимаешь, захотелось. У-у-у, язва, - ворчал Мокей.
Первуша сочувственно крякал и вздыхал, помогая другу обрубать пушистые зеленые лапы.
Дружили Первуша с Мокеем сызмальства: вместе рыбачили, вместе чуть не потонули, когда двухпудового сома из речки тащить пытались; вместе в ночное ходили, вместе старостову корову потеряли, а после - полночи по лесу искали, хвала богам - нашли; вместе нечистого на стене требницы малевали, оба потом неделю присесть не могли; вместе и на вечерки бегали, само собой... У тихого Первуши с девками не ладилось, а вот на статного кудрявого Мокея каждая заглядывалась. И никто не удивился, когда посватался Мокей за красавицу Лелю, а она взяла да и согласилась. А и чего бы ей не согласиться? Известное дело - кузнец. Работа добрая, уважаемая, хлебная и богам угодная. Ну и красавец, каких поискать. А рядом со своим невысоким и молчаливым другом Мокей казался будто бы и ростом выше, и в плечах шире, и разговором бойчее.
Свадьбу отгуляли богатую, шумную, друзьям на загляденье, недругам на зависть. А после свадьбы понял Мокей, что один изъян у жены его все же имелся. Нет, красавицей-то Леля как была, так и осталась. И хозяйство вела - залюбуешься: хоть в праздник, хоть не в праздник в избе чисто-прибрано, печка топится, пирогами пахнет. И кудель пряла справно, и шила, и вышивала. Не соврала, словом, сваха - не нашлось бы в округе хозяюшки лучше Лели. А вот про характер невестин хитрая сваха умолчала.
Любила Леля, чтоб в доме у нее все, как у людей было. Купил, скажем, сосед себе сапоги щегольские красные, ходит по селу - хвастает.
– А чего ты, Мокеюшка, сапоги, что тебе тятенька мой надысь привез, не носишь совсем?
– воркует Леля.
– Да как не ношу, Леленька, вот на ярмарку надевал, - недоумевает Мокей.
– То ж на ярмарку, то ж в соседнее село, - не унимается Леля, - а в нашем чего не носишь?
– Так засмеют, Леля, - бормочет Мокей, - в красных сапогах да в простой день. Я уж лучше так похожу.
– Вон, Жмыхаря же не засмеяли, и тебя не засмеют, чтоб завтра же сапоги надел и носил, покуда не развалятся!
– серчает жена и идет прятать черные сапоги, красные доставать.
И так во всем. Завела соседка привычку пироги на каждую седьмицу печь - и Леля опару ставит. Слух прошел, что в городе нынче окна кружевами занавешивают - и Леля кружев наплела, на окно приладила. Сказала Лелина матушка, что нет банного веника, полезней пихтового - Леля с ней для виду поспорила, что ее березовый всяко лучше, а как вернулась домой, велела Мокею собираться в лес за пихтой.
– А кто мне по осени еще всю плешь переел, что лучший веник - березовый?
– заругался Мокей.
– Не ты? Для кого я березовые веники вязал? Куда их теперь? Не пойду я за пихтой!
– Нет, пойдешь!
– не унимается жена.
– Пойдешь! И чтоб без пихты не возвращался!
– Так ведь темнает уже, - пошел на попятный Мокей, - не успею я сегодня. Может, хоть завтра с утра?
– Нет, сегодня иди, - вопит Леля, - а мне все равно, хоть ночуй в лесу, но пихту мне принеси!
Плюнул Мокей, в сердцах сказал жене, что на языке вертелось, схватил бутыль настойки и к другу пошел, только дверь хлопнула, да снег с крыши съехал. Первуша Мокея выслушал, вздохнул, собрал немудрящую закуску, взял пару топоров и пошел с другом в лес. За компанию.
***
– Все, Первуша, шабаш, - пропыхтел Мокей и уселся на лапник.
– Ей этих веников до скончания времен хватит. Пусть хоть до смерти запарится. Давай-ка лучше выпьем мы с тобой.
Друзья по очереди отпили из бутыли.
– Хороша, чертовка, - занюхал рукавом Первуша.
– А то, - ласково погладил бутылочный бок Мокей, - крыжовенная. Я ж ее, родимую, с самой ранней осени, сразу после свадьбы поставил. Как раз дозрела. Давай еще по одной.
Над костром жарился заяц - Первуша заодно, раз уж в лес пошли, проверил силки, накануне поставленные, одного длинноухого отыскал. Ополовиненная бутыль переходила из рук в руки, потрескивали поленья, холодало.
– Ой мороз, моро-оз, не морозь меня!
– затянул Мокей.
– Не моро-озь меня-я, моего коня-а!
– Моего коня-я, - привычно подхватил Первуша, - бе-елогривого!
– У меня жена, - перебил Мокей, со всей силы стукнув себя кулаком в грудь, чтобы не оставить сомнений - песня о нем сложена, - ой ревни-ивая-а!
– Я-а-а!
– с сочувствием отозвался на песню чей-то голос из леса.
Первуша от неожиданности вскочил, чуть настойку не расплескал.
– Мокей, слышь!
– У меня жена-а, раскрасавица, - упоенно продолжал Мокей, - ждет она домо-ой банны ве-еники-и!
– И-и-и!
– подвывал все тот же голос.
– Мокей! Да плюнь ты на веники, - взмолился разом протрезвевший Первуша, - слышь, нет ли? Стонет кто-то.
– Выпь что ль?
– Да не выпь, чего бы ей зимой-то, она только весной да летом кричит, - растерялся Первуша.
– Человечий голос. Может, заблудился кто... Давай глянем!
Мокей заворчал, однако встал на ноги и неверным шагом направился к Первуше. Пару минут друзья усердно таращились в ночную темень.
– Не видать, - подвел итог Мокей, отхлебнув еще крыжовенной.