— Угощайтесь, мистер Мэллой, — сказал он. — Шестой шкаф справа.

Я поблагодарил его.

— Как у вас дела? — спросил он и, готовый потратить понапрасну свое и мое время, облокотился на стойку. — Уж сколько месяцев вас не видел.

— Это точно, — ответил я. — Дела идут прекрасно. А как у вас? Люди по-прежнему умирают?

— И рождаются. Одно компенсирует другое.

— Да уж.

Больше мне сказать ему было нечего. Я слишком устал. Короткий эпизод с сиделкой Гэрни вымотал меня вконец. Я прошел к картотечным шкафам. Ящик на «к», казалось, весил не меньше тонны, и у меня едва хватило сил дотащить его до стола. И в этом тоже была повинна сиделка Гэрни. Полистав карточки, я вскоре отыскал свидетельство о смерти Джэнет Кросби. Я вытащил старый конверт и карандаш. Она умерла от злокачественного эндокардита 15 мая 1948 года.

Она была названа незамужней девицей, двадцати пяти лет. Свидетельство подписано неким доктором Джоном Бьюли. Я записал фамилию доктора и, пролистав еще с десяток страниц, нашел свидетельство о смерти Макдоналда Кросби. Он умер от повреждения мозга, последовавшего в результате раны от пули. Здесь доктор был Дж. Сэлзер, а коронер Фрэнклин Лессоуэйз. Я записал кое-что еще и, так и оставив карточный ящик на столе, прошел к клерку, который с праздным любопытством наблюдал за мной.

— Попросите кого-нибудь убрать этот ящик на место, ладно? — сказал я, опираясь на стойку. — Оказалось, я не так уж и силен.

— Ничего, мистер Мэллой.

— И еще: кто такой доктор Джон Бьюли и где живет?

— У него небольшой домик на Скайлайн-авеню, — сказал мне клерк. — Если вам нужен хороший доктор, к нему лучше не обращайтесь.

— А что с ним такое?

Клерк пожал усталыми плечами.

— Да просто он старый. Пятьдесят лет назад, вероятно, был что надо. Доктор, который разъезжал на дрожках. По-моему, он всерьез полагает, что трепанация имеет какое-то отношение к открыванию банки бобов.

— А разве нет?

Клерк рассмеялся.

— Это смотря о чьей голове мы говорим.

— Да. Значит, он всего лишь никому не нужный и отживший свое эскулап, так?

— Совершенно верно. Впрочем, вреда от него нет. Не думаю, что сейчас у него наберется и с десяток пациентов. — Он почесал ухо и по-совиному посмотрел на меня. — Работаете над чем-то?

— Я никогда не работаю, — ответил я. — Пока.

В задумчивости я спустился по ступенькам и вышел на яркое беспощадное солнце. Неожиданно умирает девушка, стоящая миллион долларов, а приглашают почему-то доктора с устаревшими взглядами. Не совсем в духе миллионеров. Можно было бы ожидать, что на такую добычу слетится целая флотилия самых дорогих медицинских светил.

Я вполз в «бьюик» и нажал на педаль стартера. Напротив, запаркованный навстречу движению, стоял оливково-зеленый лимузин «додж». За баранкой сидел мужчина в желтовато-коричневой шляпе, вокруг тульи которой шел вязаный шнурок. Мужчина читал газету. Я бы не обратил никакого внимания ни на него, ни на машину, если бы он вдруг не поднял глаза, не швырнул вдруг при виде меня газету на заднее сиденье и не завел мотор. Тут уж я на него глянул, гадая, что это вдруг он утратил всякий интерес к своей газете. Мужчина показался мне крупным, с широченными, как амбарная дверь, плечами. Голова его сидела прямо на плечах, без каких-либо признаков шеи. У него были тонюсенькие черные усики, глаз не видно. Когда-то его здорово стукнули по носу и по одному уху, и они так и не смогли обрести прежнюю форму. Он очень напоминал крутого парня из крутых фильмов студии «Братьев Уорнер»: из тех, что служат на побегушках у Хамфи Богарта.

Я направил «бьюик» в поток автомашин и не спеша поехал на восток по Центральной авеню, поглядывая в зеркало заднего вида.

«Додж» выехал навстречу потоку, идущему на запад, развернулся под звуки рожков и проклятий водителей и поехал за мной. Я бы не поверил, что кто-то проделал все это совершенно безнаказанно на Центральной авеню, но то ли фараоны позасыпали, то ли из-за жары не хотели ни во что ввязываться.

На перекрестке с Уэствуд-авеню я снова глянул в зеркало. «Додж» сидел прямо у меня на хвосте. Я видел, как водитель небрежно развалился за баранкой, в зубах — манильская сигара, локоть руки лежит на опущенном стекле. Я чуть поддал вперед, чтобы увидеть и запомнить его номер. Если он следит за мной, значит, работает очень грубо. На Голливуд-авеню я прибавил газу и погнал машину вверх со скоростью 65 миль в час. «Додж» после некоторого колебания рванул вперед и заревел у меня за спиной. У бульвара Футхилл я прижался к бордюру и резко тормознул, «додж» промчался мимо. Водитель даже не посмотрел на меня. Он поехал дальше, к трассе, соединявшей Лос-Анджелес и Сан-Франциско.

Я записал номер на старом конверте рядом с фамилией дока Бьюли и аккуратно убрал конверт в набедренный карман. Затем снова завел мотор и выбрался на Скайлайн-авеню. Где-то посередине этой улицы я увидел блестевшую на солнце медную дощечку. Она была прикреплена к низкой деревянной калитке, охранявшей сад и двухфасадное бунгало из канадской сосны. Скромное, тихое местечко, чуть ли не трущобы по сравнению со стоявшими по обе стороны от него ультрасовременными домами.

Я подъехал и высунулся из окна, однако разобрать на таком расстоянии стершуюся надпись на дощечке оказалось невозможно. Пришлось вылезти и подойти поближе. Хотя расшифровать надпись даже и тогда оказалось нелегко, я все же разобрал достаточно, чтобы убедиться, что это жилище доктора Бьюли.

Пока я нащупывал щеколду на калитке, оливково-зеленый «додж» воровато пронесся по дороге. Водитель сделал вид, что не смотрит в мою сторону, но я понял, что он увидел меня и куда я иду. Я прервал свое занятие и посмотрел вслед машине. Она быстро пронеслась по дороге, и я потерял ее из виду, когда она свернула на Уэствуд-авеню.

Я сдвинул шляпу на затылок, вытащил пачку «Лаки Страйк», закурил и убрал пачку. Затем отодвинул щеколду и прошел по гравийной дорожке к бунгало.

Садик был маленький и компактный и такой же аккуратный, как солдатский барак в инспекционный день. На окнах висели выцветшие желтые шторы. Парадную дверь не мешало бы покрасить. Впрочем, это же можно было сказать и обо всем бунгало.