Как, Смоленск! Значит, уже два часа, как мы ушли из Москвы? Да, Смоленск. Надо его обойти на всякий случай — ведь там стоянка красной эскадры.

Голос Лещинского:

— Зброжек, у меня, по-видимому, испортился обогреватель в рукавице. Рука очень замерзла! Возьми, пожалуйста, рукоятку.

Да, да, надо взять управление. Бедный Бронислав. Сейчас, сейчас…

Я машинально берусь за рукоятку. Глаза сами собой пробегают по приборам и снова застывают на доске мотора № 1. Опять он шалит.

— Бронислав, можешь бросить управление — я взял. Краспинский, что такое снова с первым номером?

— Опять со смазкой, полковник. Надо переключить маслопровод. Я сейчас пройду к мотору.

Я вижу в темноте, как неуклюжий силуэт Краспинского появляется над бортом его кабинки и от стойки к стойке пробирается к первому номеру. Стрелка показывает, что масло к первому номеру совсем перестало идти. Я глушу его совсем. Чего там возится этот мерзавец? Он давно уж должен бы кончить свое дело. Ага, вот масло снова пошло. Снова встало. В чем дело? Я вглядываюсь в темноту ночи, но только едва различаю на левом крыле около моторного тока темный силуэт.

Матка Боска, что это?

— Бронислав, что там с Краспинским? Может быть, ему надо помочь…

— Я не пон…

Лещинский не успел договорить. Оба мы застыли от оцепенения. Фигура Краспинского виднелась теперь, стоя на капоте мотора. Вот он, видимо, слезает. Проклятие… Краспинского нет. Он исчез, точно его смыло… Неужели сорвался?

— Броня, милый, в чем дело?

— Сейчас, Зброжек, я посмотрю, чего он там возится.

— Нет, нет, разве ты не видишь, что его нет. Он… сорвался.

— Черт с ним. Я сам пройду к мотору, посмотрю, в чем там дело.

— Не смей, Лещинский. Я запрещаю. Мы дойдем на пяти.

Да, да, на пяти мы дойдем. Но только ведь рассчитывали идти назад с облегченной машиной, а теперь у нас на борту лишних 3 тысячи кило. Надо как-нибудь от них избавиться. Ах да, Смоленский аэродром. Попробую сбросить бомбы на него.

— Бронислав, осмотри в люки хоть средние бомбы. В чем там дело?

— Есть.

Бронислав исчезает совершенно за бортом своей кабинки. Через пять минут его голова снова появляется и слышу в телефон:

— Я ничего не могу разобрать, Зброжек. Там совершенно немыслимо работать. По моему, разъединена была тяга к сбрасывателям. Я что-то соединил, но не ручаюсь, что верно.

Верно или неверно, но надо попробовать.

— Лемонье, мы не будем обходить Смоленск. Ведите прямо на город. В окрестностях найдем аэродром.

Ага, вот то, что нужно. Вот темные пятнышки ангаров. Вот он у меня в прицеле. Нажим. Другой. Снова ничего. Проклятый Краспинский.

Я не очень отчетливо помню обратный путь. Кажется, где-то между Смоленском и Ковно я снова передал управление Лещинскому. Я не спал. Нет, это я знаю хорошо, что я не спал. Но что было, я помню очень слабо.

Меня привело в себя резкое, необычайное подергивание всей правой коробки крыльев. Тахометр центрального мотора показывал бешеные обороты, стрелка неровно скакала между 2.000-2.500. Сектор закрыт, стрелка встала, но почему так дергается правая сторона? Аппарат валится на правое крыло.

— Лещинский, в чем дело?

— Я не знаю. Что-то с правой коробкой. Я боюсь, не пропеллер ли центрального мотора…

— Да, да, это самое вероятное. Надо посмотреть.

— Броня, веди самолет ровнее. Я посмотрю сейчас, что там такое.

Быстро отстегивая пояс, вылезаю со своего места и вдоль корпуса пробираюсь к переднему мотору. Висящий за спиной ранец парашюта сильно стесняет движения. Пожалел, что не оставил его в кабинке.

Вот и замерзшая в своем молчании масса мотора. Его не надо долго осматривать, чтобы понять, в чем дело. Вместо пропеллера торчит какой-то безобразный деревянный обломок. Все понятно. Теперь надо осмотреть крылья. По-видимому, осколки пропеллера что-то там натворили. Мне некогда раздумывать над причинами поломки пропеллера. На четвереньках, цепляясь за стойки и тросы, я пополз вдоль крыла.

Пока все благополучно. Ага, вот мои руки до самых плеч провалились в зияющую дыру. Матка Боска, целый колодец! Скелет крыла исковеркан большим куском пропеллера. Основной лонжерон перебит. Вся часть крыла за дырой беспомощно бьется, окончательно доламывая укрепления. Надо скорее к себе на место. Как можно меньше газ. Осторожно тянуть до первого поля, и там можно как-нибудь сесть. Ах да, я забыл, мы не должны садиться.

Аппарат сильнее дергается и все заметнее делает крен. Видно, Лещинскому трудно держать его ровно, Да, да, я иду на свое место. Вот оно. Я лезу в кабину. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, что мы уже почти над Ковно. Несчастье неизбежно. Что же делать? Что же делать? А впрочем, выбора нет. Инструкция ясна: никаких свидетелей.