— Эй, что это ты… не надо…

— Не надо что? Слушай, мы оба отлично знаем, что на тебя поставили только потому, что ты ветеран войны. Так что не верь этой болтовне насчет гражданского служения, общественного долга и всего прочего. Ты ведь со мной разговариваешь, а не перед избирателями выступаешь.

— Ты прав, — ухмыльнулся Чарли. — Ладно, так как же мне добиться своего — помимо покупки голосов? Ты ведь газетчик, ты должен знать, как обрабатывать людей.

— Ну да, — согласился Холлистер. — Что ж, кое-какой совет я тебе могу дать. Для начала я предложил бы оставить все как есть и удовлетвориться голосами, которые ты получишь в любом случае. Но от этого ты наверняка откажешься, так что забудем. А вот дальше… Почему бы тебе не обратиться к Броку Колдуэллу? Пусть раскошелится в твою пользу. Не в общую, партийную, а именно в твою. Вы ведь когда-то дружили.

— Ну, когда это было, в детском возрасте. К тому же что толку-то? Нет, по-моему, это неудачная идея. Только других от себя оттолкнешь.

— Может, ты и прав, — согласился Холлистер. — А как насчет… впрочем, нет, не стоит.

— Насчет чего?

— Ну, без профсоюзных голосов тебе не победить, однако же никто еще не получал все профсоюзные голоса. Всегда остается пара тысяч голосов, или, вернее, избирателей, которые никогда не голосуют просто потому, что не видят достойной кандидатуры. Но если с ними потолкует нужный человек, то в один прекрасный день они могут и отправиться на избирательный участок. Только, боюсь, этот человек — не ты.

— Не я, да и связываться с этой публикой не хочется. Деньги поступают не от них, деньги идут от Колдуэлла и ему подобных.

— Что ж, боюсь пользы от меня тебе немного, — резюмировал Холлистер.

— А вот если бы ты вел мою кампанию, что бы ты сделал?

— Что бы сделал я? Извинился бы перед людьми.

— Прошу тебя, не валяй дурака.

— Ладно, насколько я понимаю, ты и без меня используешь все свои шансы и способности, все, кроме одного.

— А именно?

— Ты сам только что сказал, что деньги идут от людей вроде Брока Колдуэлла. Так ведь ты же сам был когда-то в этой компании. Почему бы им самим не сформировать комитет в твою поддержку? Ты единственный из них, кто пошел в политику, и вряд ли кто из этой публики слишком огорчится, если клуб соберет доллар-другой, чтобы поддержать старого приятеля. Деньги они будут тратить на тебя, но и другие люди из партийного списка неплохо наживутся на этом. Во всяком случае, так ты можешь представить это организации.

— Вот это действительно отличная идея.

— В таком случае, пожалуй, свой ужин я отработал.

— И с кем же, думаешь, мне стоит потолковать?

— Понятия не имею. Да ты ведь и сам не хуже моего знаешь всех богатых мужчин и женщин в Форт-Пенне.

— Грейс могла бы отстегнуть немного, Грейс Тейт, — заметил Чарли.

— Что ж, деньги у нее есть.

— Деньги есть, да и детьми мы были очень близки.

— Как это?

— Сейчас расскажу. Меня в Огайо отправили, чтобы держать от нее подальше.

— Когда это было, лет десять назад?

— Нет, нет. Раньше.

— Ты хочешь сказать, что у вас были с ней делишки, когда вы были еще детьми?

— А зачем бы тогда гнать меня из города?

— Вот это да, — присвистнул Холлистер. — Я и сам всегда клинья к ней подбивал. Она немного старше меня, всего на два года. Но шансов — ноль. Такие дела, знаешь ли. Я тусовался с ребятами из школы, и отец всегда был против того, чтобы я прибился к вашей компании. Но года два назад выяснилось, что вкусы у нее вполне демократические. Роджер Бэннон. Во всяком случае, такой слушок прошел.

— Все верно. Сидни собирался оставить ее из-за Бэннона.

— Да ну? Выходит, узнал? Он мне нравился. А ты уверен, что ему все стало известно?

— Абсолютно.

— Я спрашиваю, потому что сам-то разговаривал с ней только однажды, уже после смерти мужа. Она не хотела, чтобы газета сообщала о смерти ребенка. Помнишь, он умер через несколько дней после Сидни? Она была сильно подавлена. Ничего удивительного, женщина теряет мужа, а через пару дней и сына. В общем, у меня сложилось впечатление, что она убита горем, по-настоящему. Сейчас у нее есть кто-нибудь?

— А что? Хочешь попытать счастья?

— Даже если бы и хотел, тебе-то уж точно бы не сказал, — ухмыльнулся Холлистер. — Да нет, просто пытаюсь понять, каково тридцатилетней вдове и все еще привлекательной и уважаемой в обществе женщине вроде Грейс Тейт? Куда податься, если припрет?

— Ну, Грейс-то и не надо было ждать, пока она овдовеет.

— Ну да, а тут еще и Бэннон вернулся. Наверное, опять получил свое. — Холлистер немного помолчал. — Это плохо. То есть я хочу сказать, она слишком хороша для него. Кто он такой? Так, десятник на стройке. Но наверное, у него есть то, что ей нужно. Впрочем, зачем катить на нее бочку. Она платит мне жалованье, город у нас маленький, и все равно я и двух раз в год ее не вижу и только однажды разговаривал, да и то по телефону.

— Знаешь, что я сделаю? — перебил его Чарли. — Попрошу у нее денег, а между делом, в качестве благодарности за твою идею, скажу, какой у нас классный редактор «Часового».

— Лучше не пытайся. Ты ведь не хочешь разбить мою семейную жизнь, а, своячок?

— Нет, но я также не хочу, чтобы такая рыбка проплыла мимо тебя.

— Ну, ты и сукин сын, Чарли, тебе и впрямь место в политике.

— А ты помогаешь мне войти в эту дверь.

Через несколько дней Чарли попросил Грейс о встрече по одному политическому делу, и она пригласила его к себе домой. В своем новом двойном качестве героя-ветерана войны и кандидата в мэры Чарли возбуждал интерес или хотя бы любопытство со стороны многих приятелей своей ранней молодости, которые в последние годы могли перекинуться с ним парой слов, хотя и жили своей, весьма далекой от него жизнью. Чарли почувствовал эту перемену в отношении к себе и быстро усвоил соответствующий стиль поведения, в котором появилось больше уверенности.