Я сидел рядом с Анжелой на тахте перед застекленной стеной. Мы выключили телевизор после полуночи, распечатали бутылочку «Реми Мартин», и я рассказал Анжеле все, что я увидел и узнал за день.

— Да, я знаю Марселя, этого говорящего попугая, — сказала она. — Я была несколько раз в «Эден Рок» с друзьями.

— Как ты думаешь? — спросил я. — Тильман говорит правду?

— Я видела его мельком и почти не разговаривала, — сказала Анжела. — Но он произвел на меня впечатление кристально чистого человека. Не думаю, чтобы он мог солгать, даже если и пытается.

— Мне тоже так кажется. Но тогда я топчусь на одном месте. И не продвигаюсь ни на шаг вперед.

— А этот налоговый инспектор из Бонна, этот…

— Кеслер? То же самое. С разрешения Тильмана я позвонил ему и Русселю и рассказал ему про Клермона и Абеля. Руссель все еще взбешен опекой из Парижа. Кеслер реагировал намного спокойнее и, как и ты, сказал, что верит тому, что говорит Тильман.

— Вот видишь. — Она провела рукой по моим волосам. — Давно не мыты.

— Завтра утром пойду в парикмахерскую.

— Я сама помою тебе волосы!

— Ты с ума сошла.

— Почему?

— Никогда еще женщины не мыли мне волосы.

— Значит, у тебя были странные женщины. А я вымою. Или тебе это неприятно?

— Ну конечно же нет, Анжела. Просто из головы не идет это проклятое дело. Я не продвигаюсь вперед. И от Карин ни слуху ни духу. Все-таки перевести на ее имя полторы тысячи марок ежемесячно было ошибкой. Тут мой адвокат был прав.

Она молча глядела на город внизу.

— Ты со мной не согласна?

— Я долго над этим думала, — сказала наконец Анжела. — После того, как эта фрау Драгер привезла мне ее письмо.

— И что же?

— Мне думается, это не было ошибкой.

— Я хочу немедленно прекратить выплаты.

— Конечно, это проще всего. Но потом…

— А что потом?

— Из письма видно, что она тебя все еще любит, Роберт, несмотря на все.

— Что она меня… Чепуха! Карин уже давным-давно не любит меня. Из письма видно одно: что она готова на любую низость! И больше ничего!

— Называй это так, если хочешь. Может только теперь, потеряв тебя, она осознала, что любит. Или что ты ей нужен. Обычно любят тех, в ком нуждаются. А в ее ситуации прибегают ко всяким средствам, не гнушаясь и самыми низкими.

— Но ты никогда бы так не поступила, — вспыхнул я. — Никогда! Ты что — утверждаешь, что тоже способна так оклеветать человека?

— Мне это не кажется таким уж немыслимым.

— Анжела!

— Да-да, — тихо произнесла она. — Потому мне и подумалось, что нельзя за зло платить злом. Если ты теперь прекратишь выплаты, твоя жена разозлится еще пуще. Ведь она знает, что ты хочешь получить развод. И если ты сейчас так ответишь на ее письмо, то она и подавно не даст на него согласия. Если же ты продолжишь переводить ей деньги, — я просто ставлю себя на ее место, — то она подумает: он ведет себя порядочно по отношению ко мне, значит, они действительно любят друг друга, иначе мое письмо произвело бы совсем другое эффект. Роберта я потеряла. Но это произошло из-за новой любви, а не из-за ненависти ко мне. У нас еще есть шанс разойтись мирно и полюбовно, он всегда будет заботиться обо мне, он только что делом это доказал. Я предоставлю ему свободу.

— Так подумала бы ты, Анжела! — воскликнул я. — Ты!

— Да, я думала бы так.

— Но ты — не Карин! Я знаю Карин, она думает иначе!

— Тогда продолжай ей платить просто из суеверия. У меня на душе остался бы неприятный осадок, если бы ты прекратил давать ей деньги.

— Согласен. У меня тоже, — сказал я тихо. — Но только из суеверия…

— Ну, вот видишь! — радостно воскликнула она и поцеловала меня в щеку. — Значит, ты будешь переводить ей эти полторы тысячи?

Я кивнул.

— Из суеверия или по любой другой причине, но правильно только так, поверь, — сказала Анжела. — Ах, Роберт… — Она прижалась ко мне, ее рука скользнула в вырез моей рубашки и, погладив меня по груди, поиграла цепочкой и золотой монеткой, на которой были выгравированы наши знаки Зодиака. — Я сделала кое-что… Надеюсь, ты не очень рассердишься…

— Да разве я могу сердиться на то, что ты делаешь?

— Знаешь, тут позвонила моя парикмахерша, мы с ней знакомы целую вечность. Она меня водила когда-то к ясновидице, о которой я тебе рассказывала, той самой, знаменитой, из Сен-Рафаэля. Я рассказала ей про нашу любовь — прости! — а она совсем помешалась на этих прорицательницах, теперь у нее какая-то новая. Ее зовут мадам Берни. Раз в неделю она приезжает сюда из Антиба и принимает посетителей в отеле «Австрия» на бульваре Карно. Парикмахерша говорит, что она от той в полном восторге. Ты смеешься?

— Да нет, любимая. Какой уж тут смех, скорее плакать хочется. Докатились, значит, до прорицательниц.

— И ты пойдешь со мной к мадам Берни, Роберт?

— Почему бы и нет?

— Завтра она будет в Каннах. Можно, я условлюсь с ней на какое-то время во второй половине дня?

— Разумеется.

Она обняла меня.

— Спасибо тебе, Роберт, — сказала она. — Я знаю, что ты думаешь. У меня те же мысли. Но в нашем положении цепляются за соломинку, так хочется услышать что-то хорошее, что внушает надежду, разве я не права?