— Что-о-о? — переспросил я, совершенно сбитый с толку.

— Вы не ослышались. Он раздавал кредиты, вместо того, чтобы их брать.

— Но, — воскликнул я, — это же значит, что когда Хельману вернут взятые у него кредиты в фунтах, он получит на восемь процентов меньше!

— Верно, — подтвердил Фризе.

— Ничего не понимаю, — пробормотал я.

— Никто не понимает, — сказал Кеслер. — И это еще не все.

— Что еще?

— Банк Хельмана, купив у Килвуда фунты, не перевел их немедленно в Федеральный банк, а оставил их у себя!

— Оставил у себя?

— Так точно. — Кеслер кивнул.

— Но это означает, что Хельман после падения курса потерял еще восемь процентов на тех фунтах, которые у него оставались, — выдавил я и показался сам себе совершенным тупицей.

— Именно так, — подтвердил Фризе.

— Прелестно, скажи, а? — Густав продолжал чавкать.

Кеслер сказал:

— А знаете, какую сумму в фунтах Килвуд перевел в банк Хельмана или раздал через этот банк в виде кредитов?

— Какую же?

— Пятьсот миллионов немецких марок, — отчеканил Кеслер.

После этого в просторной комнате Бранденбурга долгое время стояла тишина, только дождь барабанил по стеклам, а я сидел и думал о том, как мне хотелось бы сейчас быть рядом с Анжелой. Но потом меня вновь охватил прежний охотничий азарт, знакомый мне больше десятка лет, и я почувствовал, что сердце у меня забилось быстрее. Такого крупного дела мне еще никогда не приходилось расследовать.

— Остальное рассказать проще простого, — сказал Кеслер, разглядывая свои красивые пальцы, которыми имел отвратительную привычку похрустывать. — Британская фирма — поставщик «Куда» обанкротилась, поскольку Килвуд так радикально подчистил ее резервы в фунтах, что фирма уже не могла выполнить свои обязательства по отношению к третьим лицам.

— Вы всерьез полагаете, что Килвуд разорил собственную фирму?

— Я так не полагаю, поскольку это мне пока не известно. Я не привык полагать, предпочитаю знать, господин Лукас. Эта фирма была «его» лишь частично. Он имел с ней дела. Таким или подобным образом наш приятель Килвуд разорил уже десятки более крупных фирм. И всегда покупал их потом при распродаже. Он любит такие эффектные номера. — Эта непревзойденная ищейка начинала действовать мне на нервы.

— А вдруг Хельман и Килвуд имели какой-то план? — спросил я.

— Какой именно? — иронично усмехнулся Кеслер.

— Не знаю.

— Мы тоже не знаем, — вставил Фризе.

— Итак, что же делать? — спросил я.

— А ничего, — выдавил Кеслер. — Ибо случилось нечто, чего никогда не было и чего никто из нас не может взять в толк. Хельман заключает сделки по кредитам, при которых должен понести убыток. Хельман оставляет у себя купленные у Килвуда фунты, вместо того, чтобы перевести их в Федеральный банк, из-за чего неизбежно еще раз несет убытки.

— Но на это способен только круглый идиот! — взорвался я. — Правда я мало что смыслю в этих делах, но все же понял, что банку Хельмана теперь, после падения курса, приходится нести двойные убытки.

— А Хельман не был идиотом. И помешанным тоже, — сказал Кеслер и опять хрустнул пальцами. — И тем не менее, сам обрек себя на гибель.

— Это чудовищно, — прошептал я. — Не могу этого понять.

— И никто из нас покамест не может. Это большая тайна, — сказал Фризе. — Если мы ее откроем, мы поставим все точки над i. Только вот — сможем ли мы когда-нибудь открыть эту тайну?

— Надо пытаться, — упрямо заявил Кеслер. — И действовать решительно. Доподлинно известно, что потерял на этой истории восемь процентов именно Хельман, а не Федеральный банк, то есть в конечном счете мы все. Восемь процентов от пятисот миллионов — это сорок миллионов немецких марок.

— Великий Боже, — вздохнул я.

— Великий Боже, — пророкотал и Бранденбург. — Даже сорок миллионов не могли бы свалить такой банкирский дом, как банк Хельмана.

— Это так, — подтвердил Кеслер. — Но пошли бы разговоры. Стали бы гадать, что да почему. Какие задние мысли были у Хельмана, почему он незамедлительно не обезопасил приобретенные фунты в Федеральном банке, почему он раздал фунты в кредит, вместо того, чтобы оставить их у себя? Наверняка у него были на то причины. Весьма и весьма таинственные. Но каковы бы они ни были — репутация его банка погибла. Исчез ореол банкира не только преуспевающего, но главное — сверхпорядочного. Во всяком случае, доподлинно известно: Хельман был в отчаянии. Это подтверждают многочисленные свидетели. Хельман летит в Канны, чтобы испросить помощи у Килвуда. Я нашел свидетеля этого разговора в Каннах. После обеда мы опять встретимся, и я объясню вам все детали. Теперь по воле наших начальников мы будем тесно сотрудничать.

— Да, Роберт, — подтвердил Бранденбург. — Руководство фирмы выразило такое желание.

— То-то он все время повторял эти слова — cover и coverage. Это значит «покрытие». Значит, это банковский термин, применяющийся в таких случаях. Хельман требует покрытия восьми процентов ущерба. Он просит, он умоляет — все напрасно. Никакого покрытия, — сказал я.

— Теперь вы понимаете, какую сенсацию произвела у нас ваша телеграмма? — спросил Фризе.

Я смущенно пробормотал:

— Значит, Килвуд. Килвуд довел Хельмана до гибели.