Annotation
Две недели службы посольского доктора на курортном острове среди множества девушек в купальниках.
Бобров Михаил Григорьевич
Бобров Михаил Григорьевич
Снег над океаном
Снег над океаном.
“Говорят, что здесь сумасшедший дом...”
(с) А.Р.
– Снег над океаном - бесхозяйственная трата снежинок...
Правый чуть повернулся и приподнял капюшон:
– Доктор, проходи. Что в дверях стоишь?
– Снежинки как люди, - толстая одежда и неширокий мостик вынуждали стоять плечом к плечу, перекрикивать встречный поток не пришлось.
– Красивые, узорчатые, сложные... Хрупкие. Кому-то повезет выпасть в зимней тайге и до весны искриться в солнечных лучах. Из кого-то дети слепят снеговика - все не зря умирать. А кто-то в темную волну. С концами.
Правый вытащил сигареты:
– Если хочешь, покури моих?
– Спасибо. Не курю.
– А зачем тогда вылез на холод?
Не дождавшись ответа, правый извлек зажигалку, повернулся спиной к метели, сложил ковшиком широкие ладони; вспыхнувший огонек высветил жесткие пальцы. Снег летел навстречу, но заметить его можно было только в лучах прожекторов и ходовых огней.
– Так...
– наконец, ответил доктор.
– Приятно будет вспомнить, как стоял на мостике настоящего крейсера.
– Ничего, - вмешался Корнет.
– Детей вы не успели завести, плакать за ваш развод некому.
Доктор вытянул руку: налипло тотчас. Сжал пальцы:
– Хочешь позже растаять - слипайся в комок. Правда, узору твоему каюк. Все в общий котел. Зато никакая оттепель не страшна. Доживешь до весны.
– Доживешь, и что?
– удивился правый.
– Это человеку до весны дожить радость. Снеговику совсем наоборот.
– Правда, - доктор повернул руку; снежок полетел с ладони в темноту под мостиком.
– Не подумал.
Еще через пол-сигареты правый замахал рукавичками:
– Где-то здесь “белый русский крейсер” Киплинга котикобоев гонял...
– аккуратно вытряхнул снег из воротника.
– Утром придется ставить людей на околку льда. Одно хорошо, ветра нет почти.
– Где-то здесь Тюити Нагумо приказал: “Если попадется нейтрал - русский или англичанин - быстро потопить его и забыть о нем”, - сказал Корнет.
– Где-то здесь Виктор Икари сообразил, что до родной земли двадцать минут лета, - доктор не пожелал уступить даже в непонятном споре.
Корнет покачал головой, спустив с капюшона небольшую лавину:
– Вот уж эти ваши мультики вообще не могу смотреть. Вот про панду. Там, где главный мудак... Снежный барс этот... Бежит в атаку на учителя, а тот видит пухлого котенка. Реально слезы наворачиваются... Смотрю на родичей - вижу детей. Послушных, воспитанных. Мамина радость, папина гордость. Улицу на зеленый. Их приучили делать определенный набор движений - они честно его делают. Стараются. Но это уже никому не надо. Мир поменялся. Перепродажей кукурузы или там импортом зеленого горошка уже не проживешь. А они все равно стараются. Как будто поможет...
Наконец, ответил доктор:
– Проще помочь своим, если зарабатываешь хотя бы тысяч пять. А не пятьсот социальных, как я три года получал. Ради семьи я бы и дальше забрался.
Корнет фыркнул. Брызги снега канули в темноту.
– Вы таки будете смеяться. Я в детстве мечтал жить во Владивостоке и служить на ТОФе.
Доктор огляделся: сфера света, отвоеванная у черной безбрежности зеленым огнем правого борта. Холодное ограждение мостика, полосками бликов остеклованы силуэты соседей. Маленький мир, где зеленое солнце выглядит абсолютно уместным и полностью естественным.
– С девушками всем сложно, - вздохнул правый.
– С женщинами, как ни странно, проще. Корнет прав: хорошо, что вы сразу разошлись. Пока еще нечего делить... А кстати, Корнет, - правый убрал зажигалку и пачку сигарет в недра пухлой куртки:
– Как это вас и доктора пустили на крыло ходового мостика? Кто вас на мостик вообще пустил? Это я тут командир аж целого атомного ракетного крейсера. Единственного, обращаю ваше внимание, пережившего войну с Туманом на Тихом Океане.