— Ну вот, — произносит она, когда мы, наконец, добираемся. — А здесь правило было такое: надо забраться наверх. Самому, без машин и полетов. Пешком, как люди. Здесь, на самом деле, много путей, есть совсем легкие, даже младенец заберется. А есть и те, где и вампиру тяжело, если без крыльев. И надо найти самый сложный, нехоженый. И забраться. И не сорваться, не полететь. Только ногами, руками. И потом — провести там ночь. Встретить рассвет. И тогда — боги услышат.

— Зачем вам? Боги ж злые.

— Ну, Лар, это все же игра. А в игре добро побеждает. И боги слышат. И исполняют. Потому что им надоело нас мучить. Ну мечтали мы так. Вот вы в детстве что, разве не мечтали?

— Ну, мечтали, конечно. О всяком. Кто о прекрасных вампирах. Кто о летающих машинах. Мне хотелось весь мир увидеть… Вот, почти сбылось, — невесело улыбаюсь. — А теперь так домой хочется. К маме. И ничего больше не нужно, и ничего за это не жалко… — мысленно встряхиваюсь. Ну вот еще, не хватало расплакаться. — А ты, Рин? О чем мечтала? Зачем тебе было — туда, «в храм»? Да еще столь сложным способом?

Мнется.

— Ты смеяться будешь.

— Да не буду. Я разве смеялась?

— Ну… я хотела стать человеком.

— Че–го?

— А чего? Если уж нельзя уйти, если жить здесь, то хоть нормально. Без крови, без жажды. Без безумия. И солнце чтоб не сжигало. Я разве много прошу? Просто жить.

— И за это ты готова отдать и способность летать, и возможность повелевать… Но Рин, если бы ты была человеком, ты б уже старая была. Умирала, а не на скалы лазила.

— Но ведь я бы уже жизнь прожила. Училась, женилась, работала, путешествовала. Дети б у меня были, много. Внуки, даже, наверно, правнуки… А я ведь и не жила еще. У меня только детство и было.

— 80 лет на детство — не многовато?

— Откуда? Всего тринадцать. А потом — половое созревание и жажда. И ты уже не живешь, выживаешь в бесконечной борьбе за собственный разум. Тебя взаперти держат, в буквальном смысле, потому как от малейшего дуновения разум теряешь. На своих бросаешься, не то, что на людей. И чтоб научиться это контролировать… хоть как–то контролировать, уходят десятилетия… Ладно, мы будем подниматься или?..

— Будем мы подниматься. Где, покажешь? Или это я сама должна искать?

— Нет, со мной. Игры играми, а ты ведь и взаправду разбиться можешь.

Мы поднимались… скорее долго, чем трудно. Пару раз я, правда, срывалась, но Рин подхватывала, не то, что пораниться, испугаться не успевала. Ближе к вершине стало действительно сложно, но вдвоем мы справились. Вползли. Рин сразу на ноги вскочила, а я еще на четвереньках немного… постояла. Не потому, что страшно, я высоты никогда не боялась, просто ноги гудели так, что казалось, стоит мне встать — и они обратно сложатся, не выдержав моего веса.

Но все же — встаю. И замираю в восторге, не в силах осознать, вместить… Здесь все. Сразу, вместе. Полет и падение. Итог и бесконечность. Тайна и простота. Страх и спокойствие. Величие. Красота. Свобода. И нет больше слов…

А целый мир — есть. Огромный, величественный, прекрасный, бесконечный. Весь мир подо мной. А я — на его вершине. Не потому, что меня привезли. Не потому, что внесли на руках. Но потому, что я сюда забралась. Сама. Да, мне помогали. Но трудно ведь без поддержки. Очень трудно, почти невозможно.

И я понимала Рин. Да, это надо было сделать вот так, на пределе сил и возможностей. Чтобы стоя здесь, под солнцем и ветром, на трясущихся от напряжения ногах, поправляя волосы дрожащими от усталости руками, почувствовать себя — Человеком. Тем, кем мечтают стать даже вампиры. Сильным, несмотря на всю свою слабость. Могучим, несмотря на всю свою немощность. Принадлежащим этому миру каждой клеточкой, каждым биением сердца.

И не надо вампирских чудес и вампирской магии. Этот мир все равно мой, а я — его. И в этом мире обязательно есть для меня место. Это им нужен портал. А я — найду и так.

Рин говорила, здесь, на вершине, надо просить богов, и они могут услышать. Но я не умела просить богов, меня этому не учили. Меня и верить–то в каких–то богов никогда не учили, и, даже живя с вампирами, я этому не научилась. Поэтому просто стояла, смотрела, наслаждалась. Смотрела на горы вокруг, волнами вздымающие темные кроны хвойного леса. Смотрела на светлое пятно осиника, и на березовый лог чуть в стороне. На речушку, несущую свои воды вниз, к Ионэсэ. На Великую Реку и город на ее берегах и островах. И на тот хребет, что высился за рекой.