Вырвавшись из мира грез, обнаружила себя свернувшийся в клубочек на кровати и сжимающей в руках его заколку. И когда я ее снять-то успела? Вот если бы вновь оказаться там, на заснеженной крыше. В тот миг, когда он мне ее дарил. И промолчать. Вот просто промолчать на все то, что мне так в нем не нравится. Да бездна с ней, с Аллой, с убийствами, с б…равыми его подвигами на окололюбовном фронте. Просто промолчать. И посидеть с ним еще чуть-чуть. И, может быть, он бы даже снова меня поцеловал. Вот теми самыми губами, которыми он кого только, и в какие только места не… Да в бездну! В конце концов, он вампир, ему восемьсот с лишним лет, и если переживать из-за всех, кого он за всю свою жизнь приласкать успел… И какая, собственно, разница, умерли они уже давно, или живут совсем рядом, или вовсе еще не родились. В конце концов, на крыше он сидел именно со мной. И заколку свою, дорогую и некогда очень значимую, он подарил тоже именно мне. Что-то я для него да значу все-таки. Или значила. А если не простит? Что тогда? Нет, что из университета вылечу, это понятно. Но вот как я буду дальше жить? Если совсем без него?

Пройдет? Я каждый раз уговариваю себя, что пройдет. Да вот только поверить в это каждый раз все труднее…

Так, надо все же взять себя в руки, и хоть атлас полистать. Всеж-таки экзамен послезавтра. Это только у школьников в Новый Год каникулы. У нас каникулы будут позже.

Экзамен я сдала на пять. Вот ту самую страшную анатомию, которой нас пугали до заикания весь семестр. Да можно ее выучить. Если, действительно, все четыре месяца учить, а не на рояле музицировать. Сдавала одной из первых, и потому на выходе была просто атакована толпой взволнованных одногруппников:

– Ну как, что?

– Пять, – слегка пожала я плечами, словно удивляясь, а что еще-то могло быть? Хотя, конечно, красовалась. На самом деле рада была невероятно: все же первый экзамен, первая пятерка. Да еще добрые люди со старших курсов уже нашептали, что на экзамене по гистологии, что начнется у нас со второго семестра, оценку никогда не ставят выше, чем за анатомию. Вот стоит у тебя по анатомии четыре, и хоть ты как отвечай, а выше четверки не светит. А вот если пять стоит, то даже если слегка облажался, все равно пять выведут. Логика, конечно, была. Что толку изучать ткани, если не знаешь, где их, собственно, искать. Но и обидного было не меньше: вот попадется тебе единственный билет, который ты знаешь не особо, и вовек уже не отмыться, что ты не верблюд.

Мне вот, собственно, еще по биологии от трояков коллоквиумных отмываться. Да в бездну! Я ее на пять знаю? Знаю. А уж что она там себе о моих знаниях возомнила – это ее необъективность, не более. Прав был Анхен… Анхен, Анхен, Анхен… Я вот еще могу думать хоть о чем-то, что бы не о нем?

Вечером собралась с духом и позвонила, наконец, Петьке. Надо ж поблагодарить, что перед матерью выгородил.

– Ну спасибо, что хоть телефон вспомнила, – усмехнулся в трубку Петерс, – а то вру я твоей маменьке, а сам не знаю, может, твой бездыханный труп уже где-то в переулке остывает.

– Не, Петька, мой бездыханный труп еще побродит тут меж вами до конца недели, а там может и впрямь куда остывать положат.

– Это ж откуда столько оптимизма? Ты что, из-за экзаменов так психуешь? Плюнь, они того не стоят. Все сдавали, и мы сдадим! Прорвемся, мать, не дрейфь!

– Петька, а позови меня в гости, – неожиданно для себя самой попросила я. – Вот прям сейчас, можно?

– С Артемом? – сладко поинтересовался закадычный друг моего детства.

– Без Артема. Поругались мы. Можешь радоваться.

– Да я, в общем-то, в курсе. Только вот что-то уже не радуюсь. Может я себе уже другую нашел, как думаешь? Вот когда ты нас в Новогоднюю ночь так прокинула.

– Петерс, я же уже извинилась за ту ночь. Ну не вышло. Меня обещали подвезти, а потом мне пришлось пешком идти, и я… заблудилась сильно.

– Может, заблудила? – нехорошо так усмехнулся голос в телефоне. – Мне ж Темик рассказывал, какая ты вернулась: пьяная и вся помада по губам размазана.

– А ты мне не муж и не отец, чтоб меня отчитывать! – взъярилась я. Какая там, к Дракосу, помада. Она за ночь явно вся стерлась да съелась. Я ж губы последний раз не помню, когда и подкрашивала. Небось, перед тем, как к Анхену потащиться, вот дернула ж нелегкая. А после, вроде, и не до того было. Бездна, ну почему опять Анхен?! Да что ж мне сделать, чтоб не вспоминать ежеминутно это имя? – Ладно, Петька, я мириться хотела. Ну а нет – так нет, удачно тебе сдать экзамены.

В сердцах швырнула трубку, и потащилась биологию перечитывать. Понятно, что не поможет, так хоть совесть будет чиста.

Не знаю, что мне, в итоге, помогло. То ли пятерка за анатомию, то ли и впрямь – хорошее знание предмета, не подкопаешься. То ли подкапываться ей в тот день лениво было. Но четыре она мне, хоть и морщилась, но поставила.

Для меня это было – здорово. Ну прям-таки очень здорово! Мир вновь наполнялся звуками и красками. Если уж я с биологией сумела из своих троек вывернуться, так может, и впрямь, прорвемся?

* * *

Не прорвались…

Дверь мне открыла мама. И лицо ее было не просто белым, а прямо-таки опрокинутым. Словно она уже умерла какой-то немыслимо страшной смертью, но все еще ходит, открывает мне дверь.

– А мы тебя… ждем, – деревянным голосом произнесла она и махнула рукой в сторону гостиной. Вопроса о том, кто именно может меня там ждать, почему-то не возникло.

Сняла пальто и, только вешая его на крючок, заметила, что у меня дрожат руки. Молнию на сапогах расстегнула тоже не с первой попытки. Бездна, надо собраться! Надо хотя-бы войти постараться гордо.