Дошла очередь и до Митьки – здоровенный стражник, от усов которого разило чем-то вкусным, примерился к его шее и, обхватив ее, щелкнул сзади пряжкой. Митька осторожно завертел головой – но ничего, не душило, не резало кожу. Просто было стыдно, собачкой сделали. Это его-то, гражданина Российской Федерации! Но не орать же насчет прав человека. Не поймут.

Потом принесли цепь – тонкую, но длиннющую. Оказалось, железные кольца на ошейниках не для красоты – они соединялись со звеньями цепи. Щелк-щелк-щелк! – и вот уже вереница рабов стала единым целым, огромной гусеницей-сороконожкой.

Стражники с луками заметно расслабились – теперь сбежать никому бы не удалось, цепь не пустит. Митька вообще-то и не собирался – сейчас это все равно без толку, а дальше как там фишка ляжет.

Откуда-то вышел высокий плотный мужчина, бритый налысо, в широких темно-зеленых штанах и куртке без рукавов. На поясе у него висел кинжал в светло-серых костяных ножнах, в мускулистой руке поигрывала короткая витая плеть. “Купец Айгъя-Хоу, – чуть слышно шепнул сосед справа, пожилой унылый дядька, чем-то смахивающий на Сергея Палыча, который вел у них математику в шестом классе. – Наш хозяин… пока что”.

Купец Айгъя-Хоу прокашлялся и заговорил неожиданно высоким, пронзительным голосом:

– Рабы! Сейчас вас отведут на торг! Смотрите же, не осрамитесь перед покупателями, покажите себя с лучшей стороны. И помните, каждого, кого сегодня отвергнут, я не намерен кормить до тех пор, пока не продам. Или пока тварь не сдохнет. Я не стану портить плетью товар, но голод – он пострашнее плетки. Вы это знаете.

Судя по угрюмому вздоху, это и впрямь знали. Купец помолчал, потом махнул рукой – выводите, мол. Стражники зашевелились, кому-то впереди отвесили звучного пинка – и человечья гусеница, вздрогнув, поползла вперед. Митька ощутил, как напряглась цепь – и сделал мелкий шажок. Потом еще, еще.

Сквозь узкую, двоим не разминуться, калитку они вышли на улицу и потащились вдаль, по утоптанной земле, мимо каких-то огромных сараев и глинобитных заборов.

Солнце еще не успело подняться высоко, но жарило уже вовсю. На бледно-голубом небе не наблюдалось ни облачка. Тропики, наверное, решил Митька, пытаясь шагать в такт неравномерному движению людской вереницы. Мысли о том, где же он очутился, не покидали его. Сразу вспоминалась вся читанная и виденная фантастика, вспухали в голове версии – и другая планета, и параллельный мир, и виртуальная реальность, и еще Бог весть что – даже насчет царства мертвых. Типа замочил его этот лысый дядька в парке, и теперь вокруг разворачивается ад. Но очень уж было непохоже на все, что вспоминалось ему о загробных делах. Все по-настоящему, мутит в животе от голода, побаливают непривычные ступни – раньше ему не доводилось ходить босиком. Рывки цепи то и дело выдергивали его из размышлений, и тогда он принимался глазеть по сторонам, впитывая свежую информацию.

Но особо впитывать было нечего. Если здесь и есть дворцы с пальмами и фонтанами, то отсюда их не видать. Кривые узкие улочки вливались друг в дружку, растекались совсем уж мелкими ручейками-дорожками мимо кособоких одноэтажных домов. К улице дома оборачивались задом, глухими, без единого окошка, стенами. Где-то в отдалении, за заборами, виднелась зелень, но на улице росла лишь невысокая и редкая трава, почти такого же пыльного цвета, как и стены домов. За заборами изредка взлаивали собаки, но лениво, для порядка.

Прохожие тоже встречались не особо часто – в основном закутанные с ног до головы женщины с коромыслами или кувшинами воды на головах. На рабов они не обращали ни малейшего внимания – точно мимо них гнали не людей, а отару овец. Иногда пробегали дети в набедренных повязках, а то и вовсе голышом. Мелкий сорванец, на вид никак не старше семи, запустил вдруг в кого-то из рабов не то камнем, не то засохшим комком глины – но, получив от стражника древком копья пониже спины, с ревом скрылся в ближайшем проулке.

Понемногу улицы становились шире, да и народу на них прибывало – чувствовалась близость торговой площади. Митька думал, что их проведут через весь рынок, но нет. Колонна рабов втянулась в длиннющую боковую улицу и долго тащилась по ней, обходя, видимо, площадь по периметру, пока, наконец, не достигла места своего назначения.

Это была большая, выложенная из потемневших досок площадка, с трех сторон огороженная низко провисающими канатами, а с четвертой к ней примыкал сарай, куда стражники и начали загонять рабов, отсоединяя их ошейники от общей цепи. Рядом с площадкой располагался столик, за которым бесстрастно сидел сгорбленный, похожий на гриб-поганку старичок в серой накидке, на столике же стояла чернильница с воткнутыми в нее длинными палочками и возвышалась стопка чего-то, напоминающего бумагу. Митька сообразил, что старичок – вроде как здешний нотариус, оформляет куплю-продажу.

Возле канатов толпился народ. Не то чтобы очень уж густо, но далеко и не пусто. И мужчины, и женщины, в пестрых одеждах, смеющиеся, спорящие, выжидающие. От мысли, что очень скоро кто-то из них станет его полновластным хозяином, сосало в желудке. А на глаза наворачивались непрошеные слезы. Этого еще не хватало! Он же не мелкий ребенок, чтобы реветь, и тем более здесь, на торгах. Угроза купца Айгъя-Хоу заморить голодом вспомнилась вдруг весьма отчетливо. Нет уж, лучше пускай сегодня его купят, чем остаться у этого садиста…