Евгений Львович Войскунский родился в 1922 в Баку. Закончил литературный институт им. А. М. Горького. Живет в Москве. Рожденные «оттепелью» 60-х годов фантастические произведения Е. Войскунского и его соавтора И. Лукодьянова вошли в золотой фонд отечественной научной фантастики. В 80-е годы Войскунский простился с этим жанром. Ветеран Великой Отечественной войны, он пишет романы о жизни своего поколения. Один из старейших российских писателей в своем новом романе обращается к драматическому времени в истории России — годам перестройки. Его герои, бывшие фронтовики, чудом уцелевшие десантники батальона морской пехоты, погибшего под Нарвой в 1944 году, по-разному понимают и принимают изменения в жизни своей страны. Если один из них видит будущее России в обновлении и очищении от лжи и террора прежнего режима, то другой жаждет не свободы, а сильной руки и ходит на митинги новоявленных русских фашистов. Этот многоплановый роман с долгим дыханием, написанный в традициях классической русской литературы, до самой последней страницы читается с неослабевающим интересом к судьбам главных героев и их семей. В феврале 1944 года гибнет под Нарвой десантный батальон морской пехоты. В центре романа — судьба двух уцелевших десантников, живущих в Ленинграде. Крепко битые жизнью люди, они по-разному относятся к драматическим событиям в России времен перестройки. Если один из них приветствует освобождение от лжи и террора, то второй жаждет не свободы, а сильной руки и ходит в Румянцевский сквер на митинги новоявленных русских фашистов. Дети главных героев тоже разделены — одни, хоть и с трудом, но встраиваются в «рыночную» жизнь, другие винят в своих неудачах людей иной национальности и идут в тот же Румянцевский сквер…
Annotation
Евгений Львович Войскунский родился в 1922 в Баку. Закончил литературный институт им. А. М. Горького. Живет в Москве. Рожденные «оттепелью» 60-х годов фантастические произведения Е. Войскунского и его соавтора И. Лукодьянова вошли в золотой фонд отечественной научной фантастики. В 80-е годы Войскунский простился с этим жанром. Ветеран Великой Отечественной войны, он пишет романы о жизни своего поколения.
Один из старейших российских писателей в своем новом романе обращается к драматическому времени в истории России — годам перестройки. Его герои, бывшие фронтовики, чудом уцелевшие десантники батальона морской пехоты, погибшего под Нарвой в 1944 году, по-разному понимают и принимают изменения в жизни своей страны. Если один из них видит будущее России в обновлении и очищении от лжи и террора прежнего режима, то другой жаждет не свободы, а сильной руки и ходит на митинги новоявленных русских фашистов. Этот многоплановый роман с долгим дыханием, написанный в традициях классической русской литературы, до самой последней страницы читается с неослабевающим интересом к судьбам главных героев и их семей.
В феврале 1944 года гибнет под Нарвой десантный батальон морской пехоты. В центре романа — судьба двух уцелевших десантников, живущих в Ленинграде. Крепко битые жизнью люди, они по-разному относятся к драматическим событиям в России времен перестройки. Если один из них приветствует освобождение от лжи и террора, то второй жаждет не свободы, а сильной руки и ходит в Румянцевский сквер на митинги новоявленных русских фашистов. Дети главных героев тоже разделены — одни, хоть и с трудом, но встраиваются в «рыночную» жизнь, другие винят в своих неудачах людей иной национальности и идут в тот же Румянцевский сквер…
Войскунский Евгений Львович
Часть первая
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
Часть вторая
Часть третья
1
2
3
4
5
6
7
8
Часть четвертая
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
33
34
35
36
37
38
39
Часть пятая
1
2
3
4
5
6
7
8
Часть шестая
Часть седьмая
1
2
3
4
5
6
7
8
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
Войскунский Евгений Львович
РУМЯНЦЕВСКИЙ СКВЕР
Часть первая
КОЛЧАНОВ И ЦЫПИН
1
Гольдберга хоронили в воскресенье 28 октября. Колчанов, понятное дело, был на похоронах, был и на поминках в гольдберговской квартире на Расстанной угол Лиговки. Ну, а как не быть? Хоть и маялся он, Колчанов, в те холодные дни с зубами. Как не быть, если их, старых бойцов морской пехоты, осталось раз-два и обчелся. Можно сказать, обезлюдела Балтика.
На поминках сидели тесно. С одной стороны сдвинутых столов была положена на стулья длинная доска, на ней поместились сослуживцы Гольдберга со «Светланы», и один из них, инженер с треугольным лицом и аккуратно уложенной по лысине желтой прядью, руководил столом. Светлановцы светло говорили о Гольдберге: какой он был толковый вакуумщик, и никто грубого слова от него не слышал, всегда с шуточками, и очень любил жизнь.
Еще как он любил жизнь, думал Колчанов. Когда в том проклятом августе держали из последних сил Котлы, во время короткой передышки в осыпавшейся траншее Мишка Гольдберг сворачивал цыгарку, а руки у него тряслись, как бы продолжая дрожь работающего «дегтяря», и Мишка выругался и попросил его, Колчанова, скрутить козью ножку. Он, Колчанов, скрутил, хоть и у него руки плохо слушались, и сунул Гольдбергу самокрутку в оскаленный, обведенный пороховой гарью рот. Спички тогда еще были, еще их не заменили кресала… Закурили оба, и Мишка сказал, щуря под каской черные тоскующие глаза: «Ни хрена не жалко. Котлов не жалко. Копорья не жалко. Только жизнь жалко». «Дегтярь» медленно остывал на бруствере. А вскоре опять началось…
Как уходили, как выжили в том насквозь простреленном августе — лучше не вспоминать. Страшно, во весь окоем, горели Котлы…
Напротив светлановцев сидели Мишины друзья по флоту — несколько отставных кавторангов, ну и он, Колчанов, и Цыпин. Перед ними во всю стену — на художественных обоях — простирался гористый берег. Скалы, поросшие сосновым лесом, круто обрывались в залив, и тихая сине-зеленая вода с зеркальной точностью отражала их. Два мира, нормальный и перевернутый, застыли на стене.