Справа, с вершины небольшого, сверкавшего на солнце белого утеса, торчавшего над зеленым морем кустарников, на Джеймса с опаской поглядывали даманы. А он решил заодно проверить хорошо знакомое местечко в небольшой бухточке, где очень удобно было ловить рыбу, — скалы здесь полого спускались к воде, и даже с его рукой можно было ловить на удочку без особого риска и затруднений. Он давно уже дал Делии слово, что не будет рыбачить один на скалистом берегу, отлично понимая, что в одиночку заниматься этим опасно даже более молодому и сильному человеку. Однако, как известно, обещания даются, чтобы их нарушать.

Джеймс миновал несколько похожих на трещины глубоких проливов, обойдя их по берегу, и вышел к своему излюбленному месту. Солнце уже освещало весь темно-зеленый полуостров; море было ослепительно синим, цвета индиго, а не серо-зеленым, как ранним утром, когда еще не растаяли облака. Там, где синий цвет становился гуще, на гребнях волн сверкали белоснежные легкие кружева пены. Джеймс с удовольствием огляделся — людей нигде не было видно, как, собственно, и следовало ожидать в понедельник с утра, да еще после окончания курортного сезона. С его точки зрения, ловить в этом проливчике было совершенно безопасно, однако он знал, что и рыбы здесь давным-давно почти нет. В прежние времена проливчик вполне мог гордиться собой и имел собственное название, нанесенное на все местные карты. Тогда Джеймс часто ловил здесь даже таких рыб, как восьмилинейная пристипома, желтый каменный зубан и ставших теперь редкостью капских корацинов. Впрочем, и теперь — он был в этом уверен — с его отличной легкой снастью и сноровкой всегда можно наловить среди этих скал чернохвостых облад, из которых Адель умеет готовить удивительно вкусную уху.

«Интересно, — в который раз подумал он, — отчего все здесь настолько переменилось?» Кое-кто считал, что рыбу отпугивает паутина старых нейлоновых лесок, запутавшихся в скалах; говорили также, что во всем виноваты акулы, которые теперь подплывают слишком близко к берегу, чтобы прокормиться, ибо траулеры, волоча свои сети по песчаному дну, посягнули на привычную добычу акул. Некоторые были уверены, что наиболее редкие виды рыб просто «все переловили». Джеймсу порой даже казалось, что рыбы помнят и передают из поколения в поколение информацию об опасности, грозящей им в том или ином месте, которого следует избегать. Он даже остановился, припомнив разговор с двумя студентами из Кейптаунского университета, большими любителями подводного плавания. Они встретились на похожем на гигантский трон уступе среди песчаниковых скал — это место, очень популярное среди рыболовов, было удачно названо «Высокий берег».

Утес омывали глубокие воды небольшого залива, этакой естественной гавани, окруженной живописными скалами и пещерами, где кобальтово-синие, с кремовыми гребешками волны не затихали ни на минуту, следуя ритму дыхания открытого моря. Однако даже для самых сердитых волн утес был недоступен, к тому же бухту защищал рифовый барьер — россыпь скал, поросших черными мидиями, — так что здесь было совершенно безопасно и удобно ловить рыбу, и уже лет сто сюда стекались целые полчища рыболовов. Джеймс, помнится, тогда потрясенно смотрел на кучу свинцовых грузил, собранных студентами со дна. Грузила были самой различной формы и размера, большая часть из них побелела от старости.

— Да их там тысячи! — утверждали его молодые знакомые. — Вы просто представить себе не можете, сколько их там — в каждой ямке или пещере. Это целые залежи свинца. Мы из одной-единственной ямки как-то раз сотни две вытащили, а до дна так и не добрались. Такое ощущение, что там настоящая свинцовая шахта.

— М-да, свинец, — обронил Джеймс. — Отрава. — И пошел прочь, мрачно представляя себе, какой неестественно прозрачной станет вода в этой бухточке, когда скажутся последствия того, что описали ему студенты-ныряльщики, когда погибнут чувствительные к заражению свинцом морские растения и прочие организмы, живущие на здешних коралловых рифах. Он знал, как легко приспосабливаются к загрязнению устрицы и мидии, становясь затем смертельно опасными для всех тех, кто ими питается. А красноглазки? А морская трава?

Он подумал о превратившихся в безжизненные пустыни районах суши, где все грозит смертью, все отравлено радиацией или химией, и сделал в памяти зарубку: непременно поговорить об этом при случае с биологом Джоном Уильямсом (он познакомился с ним недавно на Брид-ривер).

— Смешно, — сказали ему тогда те ребята-студенты, — но всего в пятидесяти метрах отсюда, вон за тем рифом, полно рыбы: парапристипомы, готтентотские караси, капские корацины — все что хочешь!

Джеймс брел назад по берегу у самой кромки воды, а добравшись до первой расселины, мгновение поколебался и прыгнул, как много раз делал до того, но тут всегда прежде сильное и послушное тело почему-то подвело его, и он упал.

Ужас от падения причинил ему куда большую боль, чем удар о камни; он упал головой вниз в темную трещину и крепко застрял там почти у самой воды, плеск которой показался ему оглушительным хохотом; ноги же его торчали вверх совершенно беспомощно. Он не сразу оправился от шока и даже думал сперва, что все это просто дурной сон, который скоро кончится, и он снова встанет навстречу солнечным лучам и поймет, что получил всего лишь несколько царапин. Однако в его холодную каменную темницу света почти не проникало.

В каменную трубу расселины с шумом вливались волны, шурша галькой, и отступали, оставляя на поверхности воды пузырьки воздуха и клочья пены. Когда глаза Джеймса немного привыкли к темноте, он заставил себя пораскинуть мозгами и как-то осмыслить свое теперешнее положение. В итоге он пришел к выводу, что, отдохнув и выработав план действий, непременно сумеет выбраться из этой трещины. Левая рука его была плотно прижата к боку, а правая вытянута вперед и вниз, так что наполовину уже погрузилась в воду, с каждой волной погружаясь все глубже. Правой щекой он плотно прижимался к влажной поверхности скалы; грудь стиснуло так, что трудно было дышать. С расцарапанного кончика носа в воду падали капли крови. Ногами он двигать мог: разводить их в стороны, шевелить ступнями — вот и все. Он попал в ловушку, был совершенно беспомощен и, что еще хуже, понимал: начинается прилив и, вполне возможно, вода поднимется значительно выше того уровня, на котором находится сейчас его голова, потому что на каменной стене, к которой он прижимался сейчас щекой, обитали маленькие литорины.